Из машины вдруг раздалось: «Боец! Да пошёл ты на х…! Ты что, не видишь…»

Договорить Мельник водиле не дал, он рывком выдернул его из машины и распластал на капоте, пару раз долбанув лобешником об капот. Нужно сказать, что при этом со стороны водилы предпринимались попытки к сопротивлению. Такой произвол вывел из себя пассажира, не видимого за тонированными стёклами, и послышались крепкие матюги. Вот это и подвигло Федота на праведный гнев, которого ранее не было, так как он с живым интересом наблюдал за действиями Серёги поверх крыши «Волги».

Дверь была просто с треском распахнута, рука молотобойца проникла вовнутрь салона, и за шкирку оттуда был извлечён… Генерал-майор милиции, который по инерции, на основе привычной траектории замаха молотом, оказался на капоте напротив своего водителя. И тут Федот обнаружил звезды, лампасы и все прочее. Пауза была просто театральная. Федот судорожно сглотнул, но самообладание к нему тут же вернулось. Он отпустил генерала, отдал честь и представился: «Пограничный наряд, прапорщик Федотенков! Предъявите документы!» Мельник, увидев напротив на капоте генеральские погоны, остался с перемкнутыми мозгами и водилу не отпускал. Генерал, видимо, тоже офигел от такого обхождения и молча достал удостоверение, а Федот столь же хладнокровно начал его проверять. Я не знаю, чем руководствовался Федот, но со слов Мельника дальше было просто что-то с чем-то. Федот вернул удостоверение и заявил: «Вы старший машины?» Генерал, хлопнув глазами, коротко ответил: «Да!»

– Почему нарушаете правила пограничного режима? Создали реальную угрозу жизни пограничного наряда, я по всем требованиям обязан вас задержать.

Генерал молчал, а потом вдруг заявил: «Извините, спешили, у нас инспекция линейного отдела».

– Чтобы в первый и последний раз, – сказал Федот, – а водителю объявите взыскание. Разрешите идти, товарищ генерал-майор?

– Идите.

И Федот, отдав честь, постепенно пошёл прочь. Через полчаса я узнал от Мельника все подробности этого диалога, а ещё через час ко мне подошёл Федот.

– Ну, товарищ прапорщик вы даёте, генерала застроили!

– Тут, юноша, кто кого; если бы я слабину дал, он бы нам таких «скандюлей» выписал, хрен бы разгребли! Эх, поздно я лампасы заметил, «авторитет» помешал, – заявил он, поглаживая вполне приличное пузо. – Ничего, и на старуху бывает проруха, чем-то всё закончится?

Всё обошлось, чутье и тактическая подготовка Толю Федотенкова не подвели. Эх, Федот-молодец! Я усвоил твой урок под названием «быстрота, натиск и наглость», а если быть точнее, «вляпался, так вылезай с честью и достоинством». Где же ты теперь? Как твои дела? Привет тебе, Федот – олимпийский Мишка!

Старшина     Зеленая фуражка

Она и сейчас лежит у меня на полке итальянской «стенки» рядом с австрийским штыком времён Великой Отечественной, моя зелёная фуражка. Та самая, которая таскалась со мной на службу последнюю пару месяцев перед дембелем, и в которой я уволился в запас. Слегка припорошённая пылью, но регулярно извлекаемая 26 мая, тщательно чистящаяся пылесосом для последующего надевания 28 мая, в наш день – День Пограничника . И надевая её на свою обросшую голову, натягивая на самые брови козырёк, верный алма-атинской традиции моего отца-командира, майора Швыдкого, (фуражку нужно надевать так: козырёк фуражки должен быть надвинут на глаза, чтобы выправку держать, а не напяливать на затылок, чтобы потом сутулиться как калека!), я сам замечаю, как усиленно начинает частить сердце. Да, мне уже тридцать шесть, но с ней возвращается моя молодость, мои лучшие годы, воспоминания о друзьях-сослуживцах и, наверное, лучшее из чувств мужчины, чувство мужского достоинства и принадлежности к касте, касте, безусловно, одной из достойнейших – касте пограничников. Мне есть, что вспомнить, служба в войсках свела меня с самыми разными людьми, к счастью, большинство из них были достойными, служба была богата на самые разные события, мне даже довелось пройти в строю парадного расчёта. Вот уже минуло шестнадцать лет с того момента, как я уволился, но в памяти служба засела крепкой занозой и выдёргивать её, поверьте, не хочется.

Боевой расчёт закончился, перспектива была абсолютно очевидной: «роем на службу через шесть» плюс досмотровая. Пятерых дембелей моего призыва эксплуатировали на всю катушку; если остальные служили через двенадцать часов, то мы … А, ладно, чего переливать из пустого в порожнее, вы же на боевом все сами слышали. Поели, собрались, поехали служить, благо, в первую смену. Июньские томные ночи Одессы, ленивый плеск волн, обволакивающая жара и страдальческие мысли о дембеле. Опыт предыдущих поколений дембелей-весенников говорит о том, что можно уволиться просто великолепно, и 25 июля и 30 августа. Мда-а. Твою мать, ну надо же так! Устроить этот долбаный международный конгресс «Женщины мира в борьбе за мир» и чтобы все эти жжж…енщины через наше ОКПП пёрлись! Охраняй всю эту фигню по первому варианту. Нет, ты скажи, какого хрена они самолётами не летели?! Круизницы хреновы! А главное, причём тут мы, это же забота «пассажиров», третьего отдела.

Смена за этими мыслями и реальной службой пролетела незаметно, вернулись в отдел, перекусили и попёрлись в досмотровую, отправляли старый пароход типа «Ленинского комсомола», домой вернулись только к шести утра. Все, теперь в люлю и спать.

Подъем!

– Да, ну вас на х…!!! Я через шесть был!

Старшина замер в изумлении, Дед только вернулся из отпуска и уже успел отвыкнуть от подобной лексики, если старшина подразделения только может отвыкнуть от мата. Да, нет, скорее, я отвык от его голоса, спросонья не узнал, а он отвык от того, что матом может разговаривать не только он, но и «собеседники». Вот оно тлетворное влияние «гражданки!»

– Не понял?! Вставай!

– Блин! Товарищ старший прапорщик, дайте поспать, я через шесть был, потом в досмотровой, не пойду я жрать.

– Ты чо, опух? Вставай, собирай манатки, чисть оружие, сдавай мне всё, увольняешься. Всё, дембель! Велено до 17.00 всех вас выпиз.., уволить, на хрен!

Эх, культурнейший человек, старший прапорщик Ратиловский, за что и любим, за то и ценим. Чего он сказал-то? Дембель?

Мы все ошалело сидели на кроватях, мозг отказывался понимать происходящее, на дворе только 16 июня, а тут – дембель.

И тут началось. Это найди, это сдай, это почисть, от всей этой нервотрёпки ужасно захотелось жрать. Так, фотик обещал Сашке, хромачи надо сдать Деду, а потом умудриться их стырить и отдать Серёге. Или Ваньке? Блин, кому же обещал?

– Дежурный! Списки дембелей из штаба уже есть?

– Нет!

Блин, может дембель-то учебный. Дед ещё гундосит.

– Товарищ прапорщик, вы бы дали носки, что ли офицерские, а то выдали стандартного 45 размера, а у меня 41.

– Носки у военнослужащего срочной службы должны быть или синего или чёрного цвета.

– Ага, согласен, только ещё по размеру!

– Ходют тут всякие! (Ни фига себе, это после полутора лет совместной службы-то?!) На! (Выдал офицерские, зелёные, 41 размер) Помни мою доброту!

– Ну, спасибо!

– Стой! Куда хромачи попёр?

– Дак, эта! Я Ваньке обещал!

– Не хрен таскаться с сапогами, пиши бирку, я сам передам. (И ведь передал, добрейшей души человек! Я сам проверял).

На приёмке оружия Дед был чрезвычайно строг, просто до неприличия, но и это мероприятие, в конце концов, мы закончили. Сбегали пожрать, переоделись в парадку, а к тому времени и приказ из штаба пришёл. Серёга Мельник в первую партию не попал, самый заслуженный – и не попал. Честно скажу, был шок. Ну, вот, вроде и всё, сборы закончены, через пять минут построение. И тут…

Завыла сирена, инстинкт сработал, все ломанулись, и мы в том числе. У оружейки стоял замбой Табацкий и объявил построение отдела на приказ на охрану. Мы встали на последний приказ на охрану границы, стояли правофланговыми, перед всеми нарядами, стояли и слушали уже сотню раз выслушанную задачу, шевелили губами за старшими нарядов, отвечая по составу нарядов, а потом задачу поставили нам – увольнение в запас пограничных войск КГБ СССР.