— Мало того, что угнали. На моих «Жигулях» в Переделкино приехал бандюга, собиравшийся меня убить. Вот уж где Генеральная прокуратура должна была бы разобраться! — Фризе повысил голос. — На меня нападает громила с пистолетом и ножом, при мне оружие изымается со всеми предосторожностями работниками милиции, а потом оказывается, что на нем нет ни одного отпечатка.

— Перчатки?

— Никаких перчаток! Их просто стерли, эти отпечатки. А труп исчез из морга.

— Вы об этом написали в своей записке. Виновные будут наказаны, — вяло бросил Мишин. Чувствовалось, что думает он сейчас совсем о другом.

— Да ведь столько времени прошло, никто даже не чухнулся! Одно должностное преступление за другим!

— Володя, давайте минут на пять прервемся.

— Пожалуйста.

— Всего несколько минут. Я вас позову.

Фризе стоял у окна в коридоре и смотрел во двор, на проходную. Люди входили и выходили, пересекали заснеженный двор, здоровались друг с другом. Почти все с кейсами, в пыжиковых шапках. Владимир вспомнил, как ему рассказывал один из помощников бывшего Генерального прокурора Союза о том, что каждый член коллегии мог за год сшить в спецателье одну пыжиковую шапку. Все и шили каждый год, старые отдавали детям, родственникам. Интересно, шьют ли теперь шапки?

Дальше, за проходной, на Пушкинской улице бурлил темный поток прохожих, цеплявшийся за выстроившихся шпалерами торговцев, словно за камни на перекате. Потом Владимир подумал о своем шефе. Прокурор мафиози — это сейчас мало кого удивит. А вот мафиози Олег Михайлович — это страшно.

От невеселых мыслей Фризе отвлек голос следователя. Мишин закрывал двери кабинета.

— Владимир Петрович, меня неожиданно вызвало руководство. Сказали, ненадолго. Может быть, зайдете пока в буфет, перекусите? Через полчаса мы снова встретимся.

— Может быть.

Есть Владимиру совсем не хотелось. Он спустился вниз, оделся и вышел на Пушкинскую. С первого попавшегося автомата позвонил в приемную. Маргариты на месте не оказалось — трубку взял сам Олег Михайлович.

— Слушаю вас. — Голос у него был спокойный и властный. Фризе повесил трубку. «Что за чертовщина?! На месте! А как же сто тринадцать тысяч? Телефоны в записных книжках боевиков «Харона»! Того ли шефа имел в виду Мишин? Может, он спутал в какой прокуратуре я служу? Может, сболтнул раньше времени? Недаром поглядывал на часы. Но если только Мишин говорил об Олеге Михайловиче и произошла какая‑то осечка, — ему, Фризе, несдобровать! С такой информацией его не отпустят. Только не в бега же пускаться, как дед когда‑то! Владимир медленно побрел в прокуратуру.

Мишин уже вернулся, расхаживал из угла в угол и взгляд у него был растерянный.

— Очень хорошо! — сказал он, садясь за стол. — Я уже забеспокоился — пропал мой собеседник.

Владимир взглянул на часы: он отсутствовал тридцать минут.

— Как было приказано, явился точно через полчаса.

— Скажу вам со всей откровенностью — мы провели техническую экспертизу вашей машины. Причина аварии — подпиленные рулевые тяги. То, что этот майор из уголовного розыска, — Мишин заглянул в бумажку, — Ерохин в показаниях выставил себя чуть ли не героем — еще бы, на таран шел, — не более, чем блеф. Так вот: рулевые тяги! — он задумался на несколько секунд, словно потерял нить разговора.

— Подпилены, — тихо подсказал Фризе. Мишин посмотрел на него долгим взглядом. Владимир приготовился услышать резкость, но у Мишина хватило выдержки. Сдержался. «Молодец, — мысленно похвалил его Фризе. — А меня, дурака, все шутить тянет».

— Да, рулевые тяги подпилены, и у нас было подозрение, что это сделали вы, — он посмотрел на Фризе, словно ожидал возражений. — Многое на это указывало: вы не загнали машину в гараж, хотя всегда это делаете; вы стреляли в «скорую», на которой приехали бандиты, вместо того, чтобы стрелять в самих бандитов.

— Я стреляю в людей только тогда, когда угрожают моей жизни.

— Вы перестраховали «Жигули» на крупную сумму, — заметив протестующий жест Владимира, Мишин остановил его: — Знаю! Правительство виновато! Но когда все выстраивается в ряд — зрелище впечатляет. Скажу со всей откровенностью…

«Ну вот, опять со всей откровенностью!» — подумал Владимир.

— Мы поддались магии фактов. Но угон ваших «Жигулей» от прокуратуры, их появление в Переделкино заставляет на все посмотреть иначе.

«Фантастика! — подумал Фризе. — Он способен на искренность?»

И улыбнувшись широко и чуточку сконфуженно — он умел так располагать к себе людей, — сказал:

— Вилен, пошли ты ее всю к дьяволу, эту магию! Постарайся ответить только на один вопрос: меня эти похоронщики телеграммой известили о своем прибытии? Чтобы я приготовился как следует к их визиту? Тяги подпилил?! На этот вопрос ответишь — все остальные сами собой отпадут.

— Умный человек видит на два хода вперед, — сказал Мишин и улыбнулся. — А ты — умный. А вот я сглупил.

— Не переживай. Я не проговорюсь. Даже любимой девушке не расскажу. И шеф ни сном, ни духом не почувствует, что я знаю.

— Догадался?

— Да просто позвонил в приемную, а он снял трубку.

— Я могу не докладывать про свою оплошность?

— Со всей откровенностью скажу — да.

Они оба рассмеялись.

Мишин пересел к маленькому столу. Лицом к лицу с Фризе:

— Понимаешь, посчитали, что сейчас не время — правые сразу уцепятся. Шумиха в прессе. Да и в Законе не сказано, что прокурор не имеет права быть консультантом.

— Ш–ш-ш, приехали! — засмеялся Фризе.

— Ладно, ворошиловский стрелок! Я думаю, твоя записка пришлась ко времени — готовится указ президента о коррупции. Понимаешь?

— Напрягусь, может, и пойму.

Мишин вдруг вернулся к старой теме. Как у него крутились мысли в голове, какие совершали обороты, понять было трудно:

— Если тормозные тяги подпилили ребята из «Харона», то какого черта они решились ехать на твоих «Жигулях»?

— Отсутствие информации.

— Не понимаю. — Похоже было, что Мишин эти слова воспринял как шутку и собрался обидеться.

— Не всем же скопом они курочили тормоза! Кто‑то один, и его могло уже не быть в живых.

— Чердынцев?

— Необязательно. Погиб же их санитар Уткин, от пива, которое они подсунули Маврину?! Каждый из них знал только то, что ему положено. Не больше. А о чем‑то — лишь сам начальник. Тот, что обосновался теперь в Женеве. Народный депутат. Не все его приказы в коридорах вывешивали.

— На все у тебя есть ответ. А, может быть, они просто рискнули? Решили, раз уж ты ездишь, значит, отремонтировался.

— Молодец, соображаешь, — похвалил Фризе.

ДОПРОСЫ

— Владимир Петрович! Наконец‑то вы вспомнили обо мне! — с порога проворковал Огородников. — Я уже чего только не передумал?! Почему меня держит на расстоянии мой молодой друг?

— Все в бегах, Герман Степанович. Текучка заела. — Фризе подстроился под ласково–развязный тон писателя. — Присаживайтесь рядком.

— Да поговорим ладком? — усмехнулся Огородников. — Ладком бы вздумали поговорить, не присылали повестку. Не думал, что написав столько книг во славу прокуроров и милиционеров, начну получать официальные повестки. Разговор будет под протокол?

— Под протокол. А за повестку извините. Технические службы подвели, — соврал Фризе, не моргнув глазом.

— Да уж! Два слова по телефону и лауреат премий МВД мгновенно предстал бы перед вами. И какова же у нас тема разговора? — Последнюю фразу Огородников произнес деловым тоном. От его сладкоголосицы и след простыл.

— Тема — баночное пиво. Разных марок, но предпочтительнее — «Туборг». Я включаю микрофон?

Огородников согласно кивнул.

— Пиво люблю, но жарким летним днем. Зимой равнодушен. И, кстати, хочу предостеречь: баночное пиво — штука вредная. Очень много консервантов.

— А покойный Маврин как относился к пиву?

— С большим одобрением. Но супруга на пиво наложила табу. — Он задумался и довольно долго молчал. Выражение лица, взгляд писателя наглядно демонстрировали напряженную работу мысли. Фризе показалось, что эта мимическая сценка разыграна для него. — Значит, возвращаемся на круги своя? Отравили‑таки старого классика. И, судя по теме нашего разговора, пивом? Я вас правильно понял?