Кто знал, что он едет к Мавриной? Сама Алина Максимовна. Прокурор. Его водитель. Нет, шофер отпадает сразу. Он не знал конечного пункта поездки. Просто отвез Фризе на Киевский вокзал. Знал въедливый автор детективов Огородников. Берта. Как бы по–разному не относился к каждому Фризе, никто из них не мог быть наводчиком. Оставалось одно: за ним велась слежка. Почему бы и нет? Разве не интересно, например, проследить за выражением его лица, когда он подошел к своей разоренной машине? Как говорят, «пустячок, а приятно».

Что ж, как бы за ним не следили, — и кто, — первый урон понесли они сами. Громила с бритой головой — наемный убийца. Операцию эту кто‑то готовил всерьез — в карманах убитого не нашли никаких документов, записей, ни одной бумажки с телефоном или адресом, ни одной метки на одежде. Даже билета на электричку не было. И оружие — старый «вальтер». К нему сейчас и патронов‑то не найти. И «вальтер» в розыске не числится! Как и его хозяин. Значит, нет отпечатков пальцев в МУРе. Надежда только на центральное дактилоскопическое хранилище.

И еще одну загадку должен был разгадать Фризе: как и, главное, зачем его «Жигули» оказались в Переделкино?

«ЖИГУЛИ» СЛЕДУЮТ ЗА ХОЗЯИНОМ

Когда Фризе приехал в прокуратуру, его «десятка» красовалась у подъезда на почетном месте, там, где обычно стояла «Волга» шефа. Фризе подошел к машине. Колеса были в полном порядке: тугие, упругие, хорошо накачанные. Он постучал по ним ботинком. Но эти колеса — диски и резина — были чужие. Фризе предполагал, что на замену шин ушел бы целый день, поэтому те, кто угнал машину, просто поменяли колеса. Так просто, когда все есть под рукой!

Он проверил двери, заглянул в салон — все на месте, никаких признаков разорения.

«Что ж, и на этом спасибо!» — весело подумал он и поднялся в свой маленький кабинет. Красный кнопочный телефон на его столе насвистывал противным милицейским свистом. Фризе много раз просил завхоза сменить аппарат, его душа автомобилиста не переносила такого кощунства. Но завхоза мало трогали терзания младшего советника юстиции, ему и со старшими хлопот хватало.

В приемной Маргарита обрадованно сказала:

— Наконец‑то! Олег Михайлович меня задергал: «Соедините с Фризе!», «Разыщите Фризе», «Посмотрите Фризе в кабинете!»

— Да, Ритуля, ты даже подурнела от перегрузок. В малое предприятие «Харон» тебя бы сегодня не взяли.

Он уже собирался открыть дверь в кабинет шефа, но Маргарита ухватила его за рукав и спросила шепотом:

— Говорят, ты человека убил?

— Троих, — так же шепотом ответил он. — Два трупа засунул в канализацию. — Он приложил палец к губам и подмигнул. Но при упоминании об убитом на душе стало муторно.

— Наконец‑то! — тем же восклицанием, что и секретарша, приветствовал его прокурор. Он вышел из‑за стола и протянул обе руки. — Рад, что ты жив и невредим, — прокурор улыбнулся.

Фризе показалось, что глаза у него тревожные. Каждый сотрудник прокуратуры не раз испытывал на себе холодный спокойный взгляд голубых глаз начальника. Сейчас прокурор сиял, а глаза были тревожные. Это было так необычно, что Фризе спросил:

— Что‑нибудь случилось, Олег Михайлович?

— Случилось? Все, что случилось, случилось с тобой. Ты герой дня.

— Скорее, ночи, — усмехнулся Фризе. У него отлегло от сердца — слова шефа свидетельствовали, что никаких неприятностей не предвидится. Он подробно рассказал все, начиная со звонка Мавриной.

Прокурор слушал молча. Лишь в самом начале он заметил:

— Я как‑то не уловил, что ты к вдове едешь. Понял лишь, что в Переделкино. А зачем? Дал бы я тебе машину.

Одну деталь Фризе утаил от шефа: свою просьбу к Мавриной восстановить утраченные страницы. Упомяни он об этом, пришлось бы рассказывать, что вдова тайком перечитывала дневники мужа. Это было не главным, она могла заглянуть в эти дневники и после смерти мужа. Словно кто‑то одернул его: попридержи язык, оставь хоть что‑то в запасе.

А прокурора все, что имело отношение к дневникам и запискам покойного, интересовало в первую очередь. И понятно: творец популярных детективов Огородников начал свой визит в прокуратуру с шефа. И, конечно, порассказал ему о доносе Борисова и о своей версии смерти писателя.

Расспросы прокурор начал издалека, и, когда Фризе закончил рассказ, он кивнул удовлетворенно и похвалил:

— Еще раз повторяю: молодец. Напишешь короткий рапорт о применении табельного оружия и на этом поставим точку. Удачно получилось, что пистолет оказался при тебе. А этот кейс, что спас тебя от ножа, твой?

— Увы! Не знаю, как буду расплачиваться с Мавриной. Она сказала, что кейс подарил мужу арабский принц.

— Зачем он тебе понадобился?

— Чем бы я защищался? — засмеялся Фризе. — Да ведь и пиво я на всякий случай изъял у вдовы.

— Дневники она не дала почитать?

— Предложила приехать в любое время и полистать, — схитрил Фризе. Ему хотелось сначала самому их прочитать. — Я это сделаю обязательно, только мысли Огородникова вряд ли подтвердятся, хотя и выглядят заманчиво–правдоподобными. Маврин не собирался разоблачать Борисова. Даже пригласил его на юбилей.

— Он что же, к концу жизни толстовцем стал?

Фризе промолчал.

— Мы должны все проверить. Не бросая тень ни на Борисова, ни на работников «Харона». Понял? В конце концов Маврин умер своей смертью. Но почитать его дневники следует непременно. Это и по–человечески интересно, правда?

— Интересно, Олег Михайлович.

— Про человеческий интерес это я к слову, — нахмурился прокурор. — Но ты ведешь дело, и в нем не должно быть никаких недосмотров. Понял? Это приказ. Дело об убийстве Кирпичникова закрывай. Тут все ясно. А с Уткиным… Плохо, конечно, что они из одного малого предприятия и работали в паре. Но ситуации совсем разные. Ты согласен со мной?

— Согласен. Но так же, как и вы, Олег Михайлович, морщусь, будто клюкву раскусил.

Прокурор натужно расхохотался:

— Ха–а-рошая клюквина. Недозрелая. Маврина — богатая вдова?

— Жутко богатая. Одна дача миллион стоит.

— Насчет дачи ты загнул. Дача казенная, литфондовская. Правда, сейчас владельцы хотят откупить по дешевке. Только вряд ли вдове уступят. Вот твоя дача точно миллион стоит. И собственная.

Материальное положение своего подчиненного прокурор всегда воспринимал чересчур лично. Вслух он никогда не высказывался, но Фризе был уверен, что начальник считал его баловнем судьбы. «Человек должен владеть только тем, что положено ему по чину», — таковым было кредо Олега Михайловича.

— Может быть, кто‑то другой займется этой братией? — спросил Фризе с кислой миной. — Гапочка, например.

Прокурор смотрел на следователя укоризненно:

— Володя, мы с вами работаем вместе уже лет пять, а вы для меня все еще загадка.

— Это чей недостаток, Олег Михайлович, мой или ваш?

— Мой, конечно, — сердито сказал прокурор. — Неужели вам самому неинтересно довести дело до конца?

— Я не любопытен.

— Нелюбопытный следователь? Это что‑то новое в моей практике. Володя, не морочь мне голову! — прокурор демонстративно схватил первую попавшуюся на столе папку и раскрыл ее.

Фризе вздохнул и медленно подошел к окну. Очередная оттепель распустила неубранный снег, улицы превратились в бескрайние лужи, люди помоложе скакали через них как зайцы, а старики обреченно шлепали прямо по воде. У молочного магазина, напротив прокуратуры, стояла длинная очередь. Мужчина в длинной голубой дубленке нес картонные секции с яйцами. «Сейчас бы яичницу с ветчиной, — подумал Фризе. — И полить бы кетчупом!» Но ни яиц, ни ветчины у него дома не было. Только кетчуп.

Фризе снова вздохнул и повернулся к прокурору. Олег Михайлович все еще делал вид, что изучает содержимое папки. Следователю вдруг захотелось показать шефу язык и он с трудом сдержался. Вместо этого вздохнул еще раз и молча вышел из кабинета. Прокурор, подняв взгляд от бумаг, проводил Фризе укоризненным взглядом. Прошептал: «Артист».