— Когда вы последний раз стреляли из ружья? — спросил Зайцев.

— Не помню, — равнодушно буркнул Власов.

— Точнее.

— Говорю, не помню.

— А эксперт считает, что последний раз вы стреляли вчера вечером.

Егор только на мгновенье задумался, а потом сказал:

— Пошли вы со своим экспертом…

— А этот предмет вам знаком? — спросил Зайцев, поставив на стол гильзу, найденную в колодце.

— Что вы мне мозги сушите, нашли занятие.

— А как вы нам объясните тот факт, что эта гильза была обнаружена в вашем колодце?

— Тебе, начальник, за это деньги платят, ты и объясняй. Чего ко мне привязался? Думаешь, ты все… Король! Да я за тебя, сопляка, кровь проливал, когда ты на горшке сидел, а ты мне в нос гильзой тычешь. Для того тебя, дурака, учили…

И тут Егорыч понес… Всем досталось на орехи. Зайцев чуть не лопнул от злости. Меня Власов совершенно уничтожил, стер с лица земли. А я окончательно убедился, что он не мог совершить преступление, он не мог убить. Да и Зайцев засомневался. Когда Власова увели, Зайцев перевел дух, подышал свежим воздухом у открытого окна, покурил и сказал:

— Похоже, ты прав. Убийцы такими не бывают. Но факты… А с другой стороны, за что ему было убивать Никитина? Может, так, по пьяной лавочке?

Лена явно готовилась к встрече со мной. В комнате было прибрано. Мать она отослала. Так бывало и раньше, когда я приходил к ней в гости. Да и сама она привела себя в надлежащий вид. Волосы ее были тщательно причесаны. Она кивнула мне на кресло и спросила:

— Есть хочешь?

— Хочу.

— Люблю сговорчивых людей, — сказала Лена.

— Я не сговорчивый — я голодный.

— Тогда я сделаю тебе яичницу с салом.

Я помыл руки и прошел в кухню. Сало шипело на сковородке и источало фантастический запах.

— Ты хоть завтракал сегодня? — спросила Лена.

Она сидела, подперев голову руками, и с грустью наблюдала, как я уписывал яичницу.

— Завтракал точно, а вот пообедать не успел.

— Горишь на работе, — усмехнулась она.

— Загоришь тут. Такое дело. Сроду у нас не было ничего подобного.

— Ну и как успехи, — спросила она, — нашли убийцу?

— Нет пока…

— Хоть на след-то напали?

Я пожал плечами.

— Понимаю… — многозначительно сказала она, — служебная тайна. Внимание! Враг подслушивает.

— Да ладно тебе. И так я измотался… А почему ты не пошла с Никитиным в кино? — спросил я.

— А почему я должна пойти? — Она удивленно подняла брови. — Разве хождение в кино с начальством входит в обязанности секретарши?

— Не надо, — спокойно сказал я, — мы же взрослые люди. Расскажи, что у вас с ним было.

— Ничего!

— Так уж и ничего?

— А ты шпионил? — Она деланно рассмеялась. — Боже мой, ты шпионил, выслеживал. Ты прирожденный сыщик.

— Что у вас было с Никитиным? — спросил я твердо.

Улыбка исчезла. Ее лицо стало злым.

— Как прикажешь понимать тебя? Это допрос?

— Ну что ты… просто интересуюсь…

— Было, — сказала она ледяным тоном, — все было. Все, что ты себе можешь представить!

— Так… Ну рассказывай.

— Прикажешь с подробностями?

— Какие же вы, бабы, злые, — сказал я, не скрывая раздражения. — Ты что, не можешь по-человечески? Или ты хочешь, чтобы эти вопросы тебе задавал Зайцев? Ты помнишь его? Позапрошлый год мы у него были на дне рождения.

— Это такой высокий, громкий, с большим носом? — уточнила она.

— Да, громкий, с большим носом.

— Ты презираешь меня, да?

— Зачем ты…

— А что мне было делать? Ты меня замуж не берешь… Так и пропадать? А он умный, великодушный. И какой-то беспомощный. Я его даже, может быть, и не любила, просто жалела. Началось с ерунды. Попросила его что-то привезти из Москвы. Он туда ездил в командировку. Сама заболела. Он и пришел навестить, принес покупку и еще вино, шоколад, безделушки всякие. Посидели, поболтали. Спросил разрешения заходить. Что ж мне, отказать? И так одна, одна… Вечерами, а вечера у нас долгие….

— Это было после того, как мы разошлись?

— Да.

— Ты на юг в этом году ездила с ним?

— Да.

— Слушай, зачем тебе все это нужно было?

— Скучно, Боря. Скучно здесь жить. Уеду я…

— А если я тебя замуж возьму, тебе будет веселее? — попробовал пошутить я.

— Теперь уж я не пойду за тебя. Теперь у нас совсем ничего не выйдет. Ничего! Уеду я отсюда.

— Где ты была вчера вечером? — спросил я после долгой и тягостной паузы.

— Дома валялась в постели, с матерью ругалась. Она мне мораль читала.

— А почему в кино не пошла?

— Не было настроения. Надоели мне все.

— И чего тебе не живется по-человечески? — сказал я с сожалением. — Институт бросила… работаешь черт знает кем, а в нашей школе учителей не хватает.

— Может, чаю поставить? — предложила она.

— Ты уж прости, некогда, еще одно дело нужно проверить.

— Меня уже проверил?

— Да.

— Только за этим и приходил?

— Да.

— А просто так, без дела, зайдешь?

Я пожал ей руку и почти выбежал из дома.

Мне не терпелось проверить, одну догадку, мелькнувшую во время разговора с Леной. Я добрался до Дома культуры, потом медленным шагом двинулся вниз по Первомайской, стараясь представить себе, как шли дружинники. Короче говоря, я провел тщательный хронометраж событий того вечера и выяснил, что с момента убийства до того момента, когда Афонин и Куприянов увидели Егора Власова входящим в дом, прошло одиннадцать-двенадцать минут, и никак не больше.

Я вернулся на место убийства. Засек время и медленно, прихрамывая, как Власов, прошел на Зеленую улицу и потом вверх по Зеленой до Керосинного, затем по всему Керосинному до дома Егора на углу Первомайской. Зашел во двор, пошарил под ступенькой крыльца. Ключа там не оказалось. Надя была уже дома, в окнах горел свет. Стараясь не шуметь, я медленно и неловко, как это делает Власов, поднялся на крыльцо, открыл воображаемый замок и посмотрел на часы. Двадцать две минуты. Быстрее Власов пройти этот путь не мог.

Значит, если убил он, то его никак не могли увидеть входящим в дом через двенадцать минут после выстрела. У меня прямо отлегло от сердца. Вот дурак Егорыч, почему он говорит, что с семи часов спал дома! Сказал бы, где был, и все. Вот ведь упрямый человек! Не иначе за всем этим скрывается дама, которую он не хочет компрометировать. Ну уж теперь я принципиально выясню, где он шлялся до одиннадцати… Не могли же ошибиться сразу два человека. Ясно, они его видели, а он, дурья голова, отпирается и не подозревает, чем ему грозит вся эта история. И, с другой стороны, его можно понять. Небось думает, невинного не осудят, а там сами разбирайтесь, вам за это деньги платят.

Назавтра я провел следственный эксперимент, разыграл всю сцену в лицах. Не было только Куприянова, он с утра поехал в область за венками. Дружинники воспроизвели весь свой маршрут. Афонин тоже с большой аккуратностью воспроизвел события той ночи. Оказалось, что он ходит гораздо быстрее, чем я предполагал. Вышло всего одиннадцать минут. Потом я повел Егорыча. Беспощадно торопил его, вогнал в пот. Он прошел свой путь за двадцать пять минут.

Никаких сомнений быть не могло. Афонин еще раз подтвердил, что слышал стук двери и даже краем глаза видел входившего Власова.

Потом я отвез Власова в отделение. Когда мы с ним остались одни в моем кабинете, я в сердцах грохнул кулаком по столу и закричал на него:

— Долго ты мне будешь голову морочить? Давай выкладывай! Где ты был позавчера до одиннадцати часов?

Он сидел согнувшись, курил папиросу и смотрел в пол. Потом загасил окурок, поднялся и сказал, тыча пальцем в бумаги, лежащие на моем столе:

— Пиши давай. Ну, бери ручку и пиши. Я, Егор Власов, признаюсь, что убил… — Он прокашлялся. — Никитина. — Потом сел и добавил: — Из ружья.

Я, ничего не понимая, смотрел на него. Власов отвернулся и повторил:

— Пиши! Я, Егор Власов, признаюсь, что убил Никитина Владимира Павловича.