Тут войска Фора рассеялись и обратились в бегство, а ратники Александра Двурогого бросились им вослед, нещадно рубя мечами и нанося тяжкие раны. И тогда крикнул Александр: «О, царь индийский, выходи на поединок, не губи своих людей, пожалей своих жен и детей. Не пристало славному царю и доблестному мужу ввергать своих помощников и соратников в пучину гибели и оставлять их на волю злой судьбы и жестокого рока — ему подобает хранить и защищать их, не пощадив не только всего достояния, но и собственной жизни! Выходи же, сразимся в поединке! Кому из нас сопутствуют счастье и удача, тот и одолеет».

Услышав слова Двурогого, Фор поддался искушению и решил испытать судьбу, надеясь одержать победу. Они выехали на поле боя и сражались некоторое время, но ни один не смог улучить оплошность противника и поразить соперника. Они продолжали биться, не уступая друг другу. И тогда Александр, видя, что удача ему изменяет, все его усилия и старания напрасны, повернулся к своему войску и издал боевой клич, от которого содрогнулась земля и затрепетали люди. Устрашенный великим криком, Фор подумал, что царь румов призывает свое войско предательски напасть на него, и оглянулся. И Александр, воспользовавшись этим, нанес царю Фору удар, от которого тот покачнулся в седле, а за ним последовал другой удар — и Фор пал на землю.

Увидев поверженным своего властелина, что сулило им немалые беды, индийцы с отчаяния напали на войско румов и стали жестоко рубиться мечами, приготовившись к смерти. Но Александр велел своим глашатаям остановить их, обещая от себя пощаду и милость. Так бог даровал ему победу. Александр Двурогий овладел землями индийцев и назначил над ними царем одного из своих приближенных, надежного человека. Вождь румов оставался в землях индийских, пока не убедился, что их новый правитель добился в тех краях желанного спокойствия, согласия и мира. Тогда Александр, покинув Индию, отправился дальше, к своей заветной цели, оставив на индийском престоле того человека.

Но не успел Двурогий увести из пределов Индии свое войско, как индийцы перестали повиноваться новому царю-чужеземцу и взбунтовались. Они говорили: «Не приличествует нашей державе, чтобы стал в Индии царем чужестранец из неведомого рода, что будет унижать нас и считать ничтожными и малых, и высокородных, и не стерпят того ни знатные, ни простолюдины». Они решили возвести на престол одного из царских сыновей по имени Дабшалим и свергли того человека, коего оставил царствовать Двурогий.

Воссев на престол своих предков, уверившись в силе и прочности власти, Дабшалим забыл справедливость, закон и обычай, стал тиранствовать и возгордился. Он совершал набеги на царей соседних стран, ему постоянно сопутствовала удача, и его походы всегда были увенчаны победой. Подданные стали опасаться его, и он, упоенный величием своего сана и безграничностью могущества, презирал их и обходился с ними круто и жестоко. И чем больше возвышался он, тем сильнее притеснял людей, и так продолжалось долгое время.

Жил в то время некий философ из касты брахманов по имени Байдаба, добродетельный и мудрый, чьи достоинства были у всех на устах, и люди обращались к нему за советом во всех делах. Увидев, что царь Дабшалим несправедлив и обижает невинных, философ задумался о том, как отвратить царя от дурных поступков, дабы вернулся он на стезю добродетели и поступал по совести и чести.

Однажды, собрав своих учеников, он сказал им: «Ведомо ли вам, о чем я хочу держать с вами совет?» — «Нет», — сказали они, и тогда мудрый Байдаба молвил: «Знайте, я долго размышлял о царе Дабшалиме, который сошел с пути справедливости, не устает творить злодейства и обижает своих подданных, подвергая их всевозможным наказаниям, обходясь строго и жестоко. И утвердился я в том мнении, что мы, мудрецы и философы, видя подобные поступки царей, должны не смиряться со злом, не привыкать к нему, а стараться побудить правителей к свершению добрых дел, дабы придерживались они законов и не преступали установленных пределов. Если же мы закроем глаза на тиранство и самовластие и оставим их без внимания, то будем достойны самой жестокой кары и не миновать нам худшей из бед, которых можно опасаться, — невежды сочтут нас более ничтожными и беспомощными, чем они сами. Нельзя нам ни покидать родные края, ни оставлять нашего царя в его злом заблуждении и дурном поведении, ибо этого не допустит наша мудрость. Бороться же с властелином мы сможем лишь словом смелым и красноречивым. Если мы обратимся за помощью к другим правителям, не будет нам пользы от этого, ибо если наш царь проведает о том, что мы выступили против него, осуждая его неправедные деяния, — то нас ожидает гибель. Без сомнения, вам известно, что если собака хочет ужиться с могучим львом, а змея — со свирепым буйволом, то это лишь напрасная надежда, и должны они отказаться от обманчивой мечты, как бы ни была приятна и сладка жизнь в том месте, что облюбовали лев и буйвол.

Философу же надлежит все помыслы свои направить к тому, чтобы избежать превратностей судьбы и ударов рока, отвратить то, что может вызвать душевную скорбь, и творить то, что доставит его душе радость и наслаждение[6].

Слышал я, что некий философ написал своему ученику: «Воистину, тот, кто отваживается общаться с дурными людьми, подобен неумелому мореплавателю — если и не утонет, то натерпится страха. Если же он сам ввергает себя в опасность и стремится к гибели, то его назовешь лишь ослом, да таким, что лишен разума и души, ибо и животные наделены от природы познанием: что служит им во благо, а что наносит вред и причиняет ущерб и порчу. Мы утверждаем это, ибо видим, как животные опасаются подстерегающего их несчастья. Увидев опасность, они стараются избежать ее, повинуясь чувству, что заложено в них природой, дабы сохранить себя от смерти и уничтожения.

Я собрал вас для совета, ибо вы — самые близкие мне люди. Вас я посвятил в свои тайны, вам передал свою мудрость, на вас я надеюсь, вы — моя поддержка и опора. Ведь тот, кто не имеет друзей и единомышленников, пропадет, куда бы он ни направился, никто не пожелает ему удачи и счастья и не поможет ему. Но мудрец оружием разума разобьет противника там, где бывает бессильно могучее войско. Об этом рассказывают такую притчу:

Свил жаворонок себе гнездо и стал высиживать птенцов на дороге, по которой слон ходил к водопою. Однажды слон, как обычно, шел к реке, чтобы напиться, и, не заметив гнезда, наступил на него и убил птенцов, раздавив яйца. Прилетел жаворонок и, увидев, какая беда постигла его, понял, что не кто иной, как слон, — виновник его несчастья. Подлетел к слону жаворонок, горько плача, опустился к нему на голову и промолвил: «О царь, зачем ты раздавил яйца и убил моих деток? Ведь я твой сосед и живу под твоей защитой! Неужто ты сделал это, презирая меня — малую пташку, сочтя меня жалким и ничтожным?» И слон ответил: «Так и есть, несчастный». Тогда жаворонок оставил слона, отправился к своим собратьям-птицам и пожаловался им на бесчестье и убийство. Птицы сказали: «Где уж нам, слабым, справиться с могучим зверем!» Но жаворонок обратился к сорокам и воронам: «Полетим со мной, я хочу, чтобы вы выклевали ему очи, а уж после того я сам с ним справлюсь».

Птицы согласились и, прилетев к слону всей стаей, выклевали ему глаза, и слон ослеп, лишился зренья, так что не мог уже найти дорогу к водопою и питался лишь тем, что мог достать хоботом, не сходя с места.

Увидев это, жаворонок устремился к водоему, где в изобилии водились лягушки. Он пожаловался им на злодейство слона. Лягушки заквакали: «Куда нам до слона! Что мы можем поделать с этим огромным зверем?» Жаворонок ответил: «Я хочу, чтобы вы отправились вместе со мной к глубокой яме, которая находится неподалеку от него. Прыгайте туда и квакайте как можно громче. Услышав вас, слон подумает, что находится у берега водоема, и, желая напиться, свалится в яму». И лягушки, откликнувшись на просьбу жаворонка, отправились к той яме, стали прыгать в нее и громко квакать. А слон, изнывавший от жажды, вдруг услышал кваканье лягушек и не усомнился, что находится на берегу водоема. Подойдя к яме, он потянулся, чтобы напиться, но не удержался на краю и угодил в ловушку. А жаворонок летал над головой слона, застрявшего в яме, и приговаривал: «Ну что, злодей, упоенный своею силой, презирающий мою слабость! Не велик ли мой разум при столь малом теле, не мал ли твой рассудок для столь огромной туши?»