Итак их стало семеро:

Дмитрий Горбачев,

Павел Удальцов,

Сильва Паасо,

Михаил Асанов,

Степан Гайдин,

Семен Июдин,

Павел Бекренев.

Двое русских, финка, карел и трое вепсов.

Соорудили шалаш — на высотке, в двух километрах от Лабручья, в глухом, отдаленном от дорог лесу. С запада и востока их прикрывала непролазная трясина, на южных подступах высотку когда-то штурмом взяла буря, лес полег, пророс молодью — тут сам леший ногу сломит. Лишь на север тянулась едва приметная хожая тропа. Туда смотрел пулемет старой английской марки «Льюис».

Обеды стряпали на костре. Спали на хвое, устланной парашютным шелком. Шелковым пологом завешивали вход.

Стоял шалаш, жила в шалаше Сильва, и Павел был вполне доволен. Имелось и поприще, на котором он преуспевал: два-три раза в день требовалось поднять на пятнадцатиметровую высоту антенну рации — он лез на ель, и в его зубах гудели волны Большой земли.

Сильва вела оживленные переговоры.

Сильва Паасо

— Странные люди! — горячился Горбачев. — Далось им это озеро, оно же у черта на куличках.

Это была последняя радиограмма, которую Сильва передала с затерянной в дебрях высотки. В полдень Горбачев и Асанов вернулись от Тучина. Промокший до нитки Дмитрий Михайлович присел к костру и, заходясь тяжелым кашлем, попросил радистку передать материал об эвакуации сельхозинвентаря. Уходя, Сильва слышала, как Горбачев сказал:

— Все, ребята, операция «шалаш» закончена.

— Что-нибудь случилось? — спросил Павел.

— Случилось: осень. За осенью обычно бывает зима. Надо менять квартиру.

Всем показалось, что Горбачев не договаривает чего-то, а он, вроде, ничего не скрывал, кроме своей давней и вдруг воспрянувшей болезни.

Он повел их к урочищу Мундукса.

На пятом часу хода по бесконечным болотам возник лесистый остров тверди. Они подошли к нему с запада, и было хорошо видно, как на юго-восток тянется от высоты хвост каменистой гряды.

Тяжело опустившись на землю, Горбачев подозвал Сильву:

— О чем я тебя попрошу, товарищ Сима… Сообщи, пожалуйста, Центру, чтобы сдвинули часы связи, на часик-полтора, в любую сторону.

Так вот почему после осени зима — рация запеленгована. Очевидно, предупредил об этом Тучин.

— Да, вот такая маленькая просьба.

— Хорошо, на часик-полтора. И резервное время тоже?

— И резервное.

Ребята разбрелись осматривать высоту. Павел приволок ржавую винтовку. За ним шел Июдин, удивленно вертел в руках простреленную ушанку. Вывернув ее наизнанку, подбежал к Горбачеву:

— Смотрите-ка, написано: «Яшков».

Вернувшийся Асанов добавил озабоченно:

— Тут метрах в двухстах два трупа, одежда да кости, нашим ремнем подпоясаны, брезентовым.

Горбачев долго рассматривал шапку, насупленно выдохнул: «Значит, Яшков…»

— Вы его знали? — спросил Июдин.

— Здесь три месяца стоял партизанский отряд «Шелтозерец»… с августа по октябрь сорок первого года. По девятое октября…

— А девятого?

— Ранним утром девятого октября были сняты посты, затем выстрелами убиты часовые у штаба… А Яшков, вот этот самый, шофер Яшков, как раз понес часовым хлеб. С тех пор о нем ничего не известно, кое-кто даже поговаривал, не смотался ли он к финнам. А он вот он — шапка навылет.

— Кто-то предал? — спросил Павел. Павел старательно выбивал камнем винтовочный затвор.

— Если б я знал, кто эта сволочь и где она находится!

— А Тучин, он что — уже был в то время старостой, или как? — все так же, между делом, поинтересовался Павел.

Горбачев повернул к нему голову и с минуту смотрел, как Павел корежил раствор, но взгляда его не дождался, ответил спокойно, с нотками усталости:

— Тучина, Павел, не тронь. Тучина надо знать, а ты знаешь о нем не больше, чем я о вавилонском царе Навуходоносоре.

— Все это верно, — миролюбиво согласился Павел. Отбросил винтовку и присел на корточки рядом с Горбачевым. У него была выжидающая поза мальчишки, которому должны выбросить из костра печеную картофелину. Он еще не вышел из возраста, когда важны только истины, прокаленные на огне. — Верно, — повторил Павел, — но ведь, насколько я знаю историю, Маннергейм Навуходоносору медали не вручал. А Тучину вручил. За что?

— Это он сам объяснит.

— Здесь?

— Нет, сюда он не придет.

— Почему?

— Я назначил ему встречу у сосны, в километре от деревни.

— Вот-вот, — воскликнул Павел. — Вы не решаетесь раскрыть ему базу, значит, сами не верите ему.

— Неправда! — отрезал Горбачев. — Неправда. Когда собака будет нюхать наши следы, я не хочу, чтобы они пахли сапогами Тучина. Без Тучина мы — ничто.

Впрочем, железной уверенности в голосе Горбачева не было. Он понимал, что Павел почувствовал, подловил его настороженность.

— А отряд? С отрядом что? — напомнил Июдин.

— Я уже говорил, что нападение было внезапным. Пятнадцать-двадцать добровольцев залегли и остались сдерживать финнов, остальные беспорядочно отступали. Когда болото осталось позади, командир отряда Залесский приказал разделить бойцов надвое — так было надежнее. Одна группа должна была пробираться к своим через Свирь, остальные полсотни человек — на Вехручей, чтобы раздобыть лодки и переправиться через Онежское озеро… До сих пор не известно, что стало с теми, кто пошел на Свирь, а вот те пятьдесят шесть благополучно прошли берегом от Вехручья до Янигубы, нашли лодки сплавщиков, подремонтировали и переправились на остров Гольцы, а это уже нейтральная зона… С Гольцов дошли на веслах до Стеклянного. В Пудоже как раз формировалась новая партизанская бригада, туда они и вошли…

Горбачев рывком встал, оглядел высоту:

— Пора окапываться. Будем надеяться, что дважды в одну воронку снаряды не падают…