— Значит, из списка подозреваемых по делу Эда можно вычеркнуть двух стариков и Пенни, — сказал я. — А как насчет остальных?

Келли улыбнулся:

— По-человечески мы можем вычеркнуть Пенни, но как полицейские — нет. Она на весь день уходила рисовать. К озеру Банши, как она говорит, но ее никто не видел. Роджер писал в своей студии. Он занимается этим каждый день. У него нет доказательств, что он там был, а у меня — что он был в каком-то другом месте. Пол Фэннинг, по его словам, провел день на старом карьере в соседнем городке, разыскивая подходящий камень для скульптуры. Его видели там в течение дня, но никто не может подтвердить, что он никуда не отлучался. О'Фаррелл провел день как обычно: начал шляться по местным пабам вскоре после полудня и так и ходил по ним кругами, пока не стало далеко за полночь. Это плохое алиби, но ему нужно было мчаться как молния, чтобы успеть избить кого-то между двумя стаканами. К тому же я не в силах определить точное время, Геррик. Во второй половине дня — это все, что у меня есть. Брок пообедал с женой и потом ушел. После этого мы не могли найти его полтора суток. Состояние его ран указывает, что его избили почти сразу после полудня.

— Вы не упомянули Лору, — заявил я.

Келли горько усмехнулся:

— Как раз собирался. Это был прекрасный летний день. Обещаю вам, если заставить ее предъявить алиби, она его предъявит. Могу поспорить, что она развлекалась в чьей-то постели.

«Келли все еще горюет о своих упущенных возможностях», — подумал я.

— Но у нас остаются еще несколько сотен людей в городке.

— Да… — Келли развел руками. — Ни одному из них нам нечего предъявить.

— Никаких наметок?

— Никаких.

— Но вы же не принимаете версию Ларигана и не считаете то, что произошло с Эдом, работой, как вы это назвали, маньяка.

— Нет.

— Почему?

— Я служу в полиции почти четверть века, — ответил Келли. — За такое время насчет некоторых вещей появляется «ощущение».

— Эд Брок использовал это выражение, говоря со своей женой.

— Знаю. И знаю, что он имел в виду. Вы тоже должны это знать.

— Да. У меня сейчас такое же чувство. Что ответ находится где-то совсем рядом. Эд отыскал его. И я собираюсь его найти — с вашей помощью.

— Можете рассчитывать на меня, — сказал Келли, уставившись в янтарные угли камина. — До сих пор я мало кому помог.

— Я теперь понимаю ваши проблемы, — ответил я. — Меня тревожат Пенни Уиллард и Гарриет Брок. Обе они в опасности; Пенни — потому, что она вновь подняла это дело и, похоже, хочет убедить меня продолжить его расследование; Гарриет — поскольку кому-то может показаться, будто она знает больше, чем она действительно знает, и поскольку это она позвала меня. Мы разворошили осиное гнездо, капитан. Убийца провел здесь двадцать один год, храня свою тайну, и чувствовал себя в безопасности. Теперь над ним нависла угроза, и он напал на Эда. Сегодня он попытался запугать меня. Вполне возможно, что, выйдя из равновесия, он вновь пустится во все тяжкие. Если я буду заниматься этим делом, вы сможете прикрыть Пенни и Гарриет?

— У меня мало людей, — сказал Келли. — Двум девчушкам придется скооперироваться.

— Тогда пустите в ход свое ирландское обаяние, — ответил я. — Вы не против, если я вступлю в игру?

— По-моему, достаточно очевидно, что мне нужна помощь, правда ведь, Геррик? — Он говорил как человек бесконечно уставший.

Глава 3

Мы с Келли вместе вышли в вестибюль в тот самый момент, когда в парадную дверь вошел молодой Грег Столлард, патрульный сержант. Он подошел к нам, отдав честь Келли.

— Я снял отпечатки пальцев с машины мистера Геррика, — доложил он. — Набор один, предположительно мистера Геррика; имеется на руле, на панели, в бардачке. Больше ничего. Я отправил машину к Уотсону.

— Ничего, если мы возьмем у вас отпечатки? — спросил меня Келли.

— Разумеется.

— У Уотсона на складе нет ни одной шины для «ягуара», мистер Геррик, — продолжал Столлард. — А завтра с утра он получит комплект для спортмашин. Вы можете забрать ваше авто около девяти. Но я прикинул, вам будет грустно без колес, поэтому одолжил для вас машину у Уотсона. Она стоит у подъезда. Синий седан. — Полицейский протянул мне ключи. Он заколебался, беспокойно оглядываясь на Келли. — Я открыл ваш бардачок, Геррик. Я нашел там вот это. — Он достал из кармана полицейский пистолет 32-го калибра. — Мне подумалось, лучше будет, если он окажется здесь.

Я усмехнулся Келли и вынул портмоне.

— Разрешение, — сказал я и помахал им в воздухе.

Он кивнул:

— Если хотите увидеть файл по делу Уилларда, приходите завтра с утра ко мне в кабинет. Можем ли мы чем-то вам помочь?

— Огромное спасибо за машину, — ответил я. — Я хочу связаться с Гарриет Брок. Страшно неудобно, что там нет телефона. Она уже вполне могла услышать, что со мной случилось, — у вас в городе слишком быстро разносятся новости. Она будет волноваться.

— Славная женщина, — сказал Столлард. — Мне очень жаль ее. Боже, как представишь, что она проведет остаток жизни рядом с этим беднягой. Начинаешь задумываться о милосердии.

Он был прав. В самом деле, начинаешь задумываться.

Я пошел к бару, чтобы сказать Пенни, куда собираюсь. Толпа несколько поредела, и оставшиеся сгрудились вокруг большого круглого стола в дальнем углу. Молодой парень с гитарой негромко перебирал струны, а Пенни, взобравшись на стол, пела высоким, чистым голосом известную балладу «Подмастерье мясника». Ей, видимо, досталась от отца способность заставить музыку говорить. Мне показалось, что окружающие слышали эту песню в ее исполнении уже не раз, но и теперь они слушали молча и внимательно.

Я дождался, пока аплодисменты стихли. Потом подошел к певице.

— Какая жалость, что вы богаты, — сказал я. — Вы могли бы получать за это деньги.

Казалось, музыка придала ей сил. В глазах ее горела радость. Я сказал, куда собираюсь.

— Если вы пойдете в номер, прежде чем я вернусь, запритесь изнутри и сидите там.

— О, разумеется, папочка, — сказала она, похоже совсем забыв об опасности. А я нет.

Выйдя из гостиницы, я сел в синий седан и неторопливо покатил в сторону Колони-роуд. Келли меня удивил. Он каким-то образом умудрился передать мне ощущение от неистовой вольницы фестивальной ночи. Он ясно показал, как любого, стоявшего в стороне, как он сам, затягивал этот водоворот. Я видел перед собой Лору и ее Черного Монаха так четко, словно сам был там; истеричную толпу людей в масках и костюмах вокруг окровавленных останков Джона Уилларда; двоих отчаявшихся полицейских с пистолетами наготове… И где-то в этой толпе безликий убийца, смеющийся надо всеми.

Я попытался представить, что делал Эд Брок двадцать один год спустя. Я работал вместе с ним в разведке и кое-что знал о его методе. «Возьмите очевидное и выверните его наизнанку», — любил говорить он. Двадцать один год полиция искала того, кто ненавидел Джона Уилларда настолько, чтобы убить его. Применяя методику Эда, следовало искать того, кто ненавидел Уилларда; того, кто убил, чтобы спастись от Уилларда. Нью-Маверик, по сути дела, целиком принадлежал Уилларду. Если бы он заимел на кого-то зуб, уничтожить этого человека ему не составило бы труда. Так можно было выйти совершенно не туда, где все эти годы работала полиция. Кого мог бы возненавидеть Уиллард? Он был вспыльчив, задирист, но столь же и отходчив. Все говорили, что он не таил обид. Но Уиллард мог не простить, например, заигрываний с его обожаемой молодой женой. В «свободном обществе» Нью-Маверика это было вполне возможно. Он мог возненавидеть любого, кто стал бы угрожать спокойствию колонии. Он мог возненавидеть любого, кто причинил вред его другу — такому другу, как Роджер Марч.

Отсюда Эд Брок, возможно, очень быстро пошел по дорожке, по которой никто более не хаживал. Если бы он мог хоть чуть-чуть намекнуть нам, но от него осталась одна скорлупка. Может, он что-то рассказал Гарриет, но она не обратила внимания. Сейчас, конечно, убийца чувствует себя словно на сковородке: ведь она вполне может вдруг припомнить.