– Да, мы попали на след. Роллинг, видимо, уверен в игре, хотя акции не упали ни на пфенниг, а сегодня уже двадцатое… Вы понимаете, на что единственно он может рассчитывать?
– Стало быть, у них все готово?
– Я думаю, что аппарат уже установлен.
– Где находятся заводы Анилиновой компании?
– На Рейне, около Н. Если Роллинг свалит анилин, он будет хозяином всей европейской промышленности. Мы не должны допустить до катастрофы. Наш долг спасти германский анилин. (Хлынов пожал плечом, но промолчал.) Я понимаю: чему быть – то будет. Мы с вами вдвоем не остановим натиска Америки. Но черт его знает, история иногда выкидывает неожиданные фокусы.
– Вроде революций?
– А хотя бы и так.
Хлынов взглянул на него с некоторым даже удивлением. Глаза у Вольфа были круглые, желтые, злые.
– Вольф, буржуа не станут спасать Европу.
– Знаю.
– Вот как?
– В эту поездку я насмотрелся… Буржуа – французы, немцы, англичане, итальянцы – преступно, слепо, цинично распродают старый мир. Вот чем кончилась культура – аукционом… С молотка!
Вольф побагровел:
– Я обращался к властям, намекал на опасность, просил помочь в розысках Гарина… Я говорил им страшные слова… Мне смеялись в лицо… К черту! Я не из тех, кто отступает…
– Вольф, что вы узнали на Рейне?
– Я узнал… Анилиновая компания получила от германского правительства крупные военные заказы. Процесс производства на заводах Анилиновой компании в наиболее сейчас опасной стадии. У них там чуть ли не пятьсот тонн тетрила в работе.
Хлынов быстро поднялся. Трость, на которую он опирался, согнулась. Он снова сел.
– В газетах проскользнула заметка о необходимости возможно отдалить рабочие городки от этих проклятых заводов. В Анилиновой компании занято свыше пятидесяти тысяч человек… Газета, поместившая заметку, была оштрафована… Рука Роллинга…
– Вольф, мы не можем терять ни одного дня.
– Я заказал билеты на одиннадцатичасовой, на сегодня.
– Мы едем в Н.?
– Думаю, что только там можно найти следы Гарина.
– Теперь посмотрите, что мне удалось достать. – Хлынов вынул из кармана газетные вырезки. – Третьего дня я был у Шельги… Он передал мне ход своих рассуждений: Роллинг и Гарин должны сноситься между собой…
– Разумеется. Ежедневно.
– Почтой? Телеграфно? Как вы думаете, Вольф?
– Ни в коем случае. Никаких письменных следов.
– Тогда – радио?
– Чтобы орать на всю Европу… Нет…
– Через третье лицо?
– Нет… Я понял, – сказал Вольф, – ваш Шельга молодчина. Дайте вырезки…
Он разложил их на коленях и внимательно стал прочитывать подчеркнутое красным:
«Все внимание сосредоточьте на анилине». «Приступаю». «Место найдено».
– «Место найдено», – прошептал Вольф, – это газета из К., городок близ Н. …«Тревожусь, назначьте день», «Отсчитайте тридцать пять со дня подписания договора…» Это могут быть только они. Ночь подписания договора в Фонтенебло – двадцать третьего прошлого месяца. Прибавьте тридцать пять, – будет двадцать восемь, – срок продажи акций анилина…
– Дальше, дальше, Вольф… «Какие меры вами приняты?» – это из К., спрашивает Гарин. На другой день в парижской газете – ответ Роллинга: «Яхта наготове. Прибывает на третьи сутки. Будет сообщено по радио». А вот – четыре дня назад – спрашивает Роллинг: «Не будет ли виден свет?» Гарин отвечает: «Кругом пустынно. Расстояние пять километров».
– Иными словами, аппарат установлен в горах: ударить лучом за пять километров можно только с высокого места. Слушайте, Хлынов, у нас ужасно мало времени. Если взять пять километров за радиус, – в центре заводы, – нам нужно обшарить местность не менее тридцати пяти километров в окружности. Есть еще какие-нибудь указания?
– Нет. Я только что собирался позвонить Шельге. У него должны быть вырезки за вчерашний и сегодняшний день.
Вольф поднялся. Было видно, как под одеждой его вздулись мускулы.
Хлынов предложил позвонить из ближайшего кафе на левом берегу. Вольф пошел через мост так стремительно, что какой-то старичок с цыплячьей шеей в запачканном пиджачке, пропитанном, быть может, одинокими слезами по тем, кого унесла война, затряс головой и долго глядел из-под пыльной шляпы вслед бегущим иностранцам:
– О-о! Иностранцы… Когда деньги в кармане, то и толкаются и бегают, как будто бы они дома… О-о… дикари!
В кафе, стоя у цинкового прилавка, Вольф пил содовую. Ему была видна сквозь стекло телефонной будки спина разговаривающего Хлынова, – вот у него поднялись плечи, он весь налез на трубку; выпрямился, вышел из будки; лицо его было спокойно, но белое, как маска.
– Из больницы ответили, что сегодня ночью Шельга исчез. Приняты все меры к его разысканию… Думаю, что он убит.
60
Трещал хворост в очаге, прокопченном за два столетия, с огромными ржавыми крючьями для колбас и окороков, с двумя каменными святыми по бокам, – на одном висела светлая шляпа Гарина, на другом засаленный офицерский картуз. У стола, освещенные только огнем очага, сидели четверо. Перед ними – оплетенная бутыль и полные стаканы вина.
Двое мужчин были одеты по-городскому, – один скуластый, крепкий, с низким ежиком волос, у другого – длинное, злое лицо. Третий, хозяин фермы, где на кухне сейчас происходило совещание, – генерал Субботин, – сидел в одной холщовой грязной рубашке с закатанными рукавами. Начисто обритая кожа на голове его двигалась, толстое лицо с взъерошенными усами побагровело от вина.
Четвертый, Гарин, в туристском костюме, небрежно водя пальцем по краю стакана, говорил:
– Все это очень хорошо… Но я настаиваю, чтобы моему пленнику, хотя он и большевик, не было причинено ни малейшего ущерба. Еда – три раза в день, вино, овощи, фрукты… Через неделю я его забираю от вас… Бельгийская граница?..
– Три четверти часа на автомобиле, – торопливо подавшись вперед, сказал человек с длинным лицом.
– Все будет шито-крыто… Я понимаю, господин генерал и господа офицеры, – Гарин усмехнулся, – что вы, как дворяне, как беззаветно преданные памяти замученного императора, действуете сейчас исключительно из высших, чисто идейных соображений… Иначе бы я и не обратился к вам за помощью…
– Мы здесь все люди общества, – о чем говорить? – прохрипел генерал, двинув кожей на черепе.
– Условия, повторяю, таковы: за полный пансион пленника я вам плачу тысячу франков в день. Согласны?
Генерал перекатил налитые глаза в сторону товарищей. Скуластый показал белые зубы, длиннолицый опустил глаза.
– Ах, вот что, – сказал Гарин, – виноват, господа, – задаточек…
Он вынул из револьверного кармана пачку тысячефранковых билетов и бросил ее на стол в лужу вина.
– Пожалуйста…
Генерал крякнул, подвинул к себе пачку, осмотрел, вытер ее о живот и стал считать, сопя волосатыми ноздрями. Товарищи его понемногу стали придвигаться, глаза их поблескивали.
Гарин сказал, вставая:
– Введите пленника.
61
Глаза Шельги были завязаны платком. На плечах накинуто автомобильное кожаное пальто. Он почувствовал тепло, идущее от очага, – ноги его задрожали. Гарин подставил табурет. Шельга сейчас же сел, уронив на колени гипсовую руку.
Генерал и оба офицера глядели на него так, что, казалось, дай знак, мигни, – от человека рожки да ножки останутся. Но Гарин не подал знака. Потрепав Шельгу по колену, сказал весело:
– Здесь у вас ни в чем не будет недостатка. Вы у порядочных людей, – им хорошо заплачено. Через несколько дней я вас освобожу. Товарищ Шельга, дайте честное слово, что вы не будете пытаться бежать, скандалить, привлекать внимание полиции.
Шельга отрицательно мотнул опущенной головой. Гарин нагнулся к нему:
– Иначе трудно будет поручиться за удобство вашего пребывания… Ну, даете?
Шельга проговорил медленно, негромко:
– Даю слово коммуниста… (Сейчас же у генерала бритая кожа на черепе поползла к ушам, офицеры быстро переглянулись, нехорошо усмехнулись.) Даю слово коммуниста, – убить вас при первой возможности, Гарин… Даю слово отнять у вас аппарат и привезти его в Москву… Даю слово, что двадцать восьмого…