Валя тоже крутился около, но на него никто внимания не обращал. Понимали, конечно, что Валя ни в чём не виноват, но так на отца сердились, что и на сына смотреть не хотелось. А Валя всё думал передать что-нибудь Клавдии Алексеевне: чтоб на отца не сердилась, чтоб поправлялась скорей. Но только он не решился. Очень ему плохо было тогда.

В машине все молчали. Анюта потихоньку плакала и всё вытирала слёзы, боялась, как бы мама не заметила, что у неё глаза красные. Мария Степановна её тихонько поглаживала по плечу, Миша всё таращил глаза, так что и сейчас неясно было — понял он, что случилось, или не понял.

Мария Степановна и Денис Трофимович довели Анюту и Мишу до справочного бюро. Из справочного позвонили в отделение, и там сказали, что детей пропустят.

Анюта с Мишей пошли в отделение, а Денис Трофимович и Мария Степановна остались их ждать.

Дежурила докторша, пожилая и спокойная. Прежде всего, не дожидаясь вопросов, она сказала, что опасности нет, но положение серьёзное, что пустить сейчас их к матери она не может, что мать чувствует себя плохо. Потом стала расспрашивать, где отец, с кем они живут, есть ли соседи. Узнав, что отец на Чукотке, что квартира отдельная и живут они одни, почему-то повздыхала и, хотя Миша и Анюта ни о чём её не просили и только молча на неё смотрели, вдруг сказала:

— Ну, хорошо, я вас пущу к матери, но только совсем ненадолго.

И они вошли в палату. В палате мама лежала одна. Горела маленькая лампочка, и было полутемно. Маму до самого подбородка закутали в одеяло. Анюте показалось, что глаза у неё закрыты. Как Анюте ни было страшно, она взяла Мишу за руку и решительно шагнула вперёд. Только сейчас она увидела, что у мамы глаза открыты. Мама чуть улыбнулась.

— Ну, как ты? — шёпотом спросила Анюта.

— Ничего, — шёпотом сказала мама.

Анюта очень испугалась, когда услышала её голос, такой он был тихий и беспомощный. Она почувствовала, что и Мишина рука дрогнула в её руке.

— Отцу не сообщайте, — сказала мать. — Он, если узнает, прилетит, а ему нельзя. Поняла?

Анюта молча кивнула головой, а тут уже вошла докторша и быстро вывела их, так что они и опомниться не успели. Докторша сказала, что пока ничего носить не надо, а когда они придут на свидание, им всё объяснят.

Денис Трофимович и Мария Степановна ждали их. Они начали расспрашивать, как чувствует себя мать, но Анюта и Миша толком ничего объяснить не могли. Анюта пыталась что-то рассказать, а Миша таращил глаза и молчал.

Заплакал Миша только ночью, в постели. Анюте не спалось, так она услышала. Она подсела к нему на постель, долго его успокаивала, и он наконец заснул.

Утром Анюта встала пораньше, приготовила яичницу, взяла молоко у разносчицы и разбудила Мишу. Он вскочил, сразу всё вспомнил и такой стал испуганный и жалкий, что она чуть было не растрогалась, но взяла себя в руки, послала его умываться, проследила, вычистил ли он зубы, дала чистые трусы и рубашку и заставила съесть всё, что ему полагалось. Она только начала мыть посуду, как раздался звонок. Пришёл папин сослуживец из Министерства геологии. Оказывается, Мария Степановна встречалась с ним когда-то на папином рождении, запомнила его фамилию, узнала в справочном телефон и позвонила ещё вчера вечером. Вот он и заехал по дороге на работу. Его звали Павел Алексеевич Кругликов. Он часто бывал у папы, пана его любил и считал настоящим учёным. Однако вид у Павла Алексеевича был всегда страшно испуганный. Когда он слушал какие-нибудь даже самые обыкновенные новости, у него округлялись глаза и он ужасался и ахал, как будто слышит что-то потрясающее. Трудно было поверить, что этот человек участвовал во множестве экспедиций, ходил один с ружьём по тайге, встречался с медведями и однажды даже ранил тигра. Тигра потом убили и нашли в нём пулю Павла Алексеевича.

Сейчас у него тоже был невероятно испуганный вид. Он всё покачивал головой, ахал и ужасался. Он принёс зачем-то большую коробку конфет. Когда Анюта стала отказываться, он замахал руками с таким ужасом, что она молча положила коробку в буфет.

— Ничего, ничего, — сказал Кругликов, — мы его сюда быстро доставим. Я сегодня же буду у замминистра. У них там авиаотряд работает. До крупного аэродрома доставят за несколько часов. А дальше на реактивном быстро.

— Вы про папу? — спросила Анюта.

— Да, — закивал головой Павел Алексеевич.

— Пожалуйста, Павел Алексеевич, — сказала Анюта, — не надо вызывать папу.

— Как это так не надо?! — ужаснулся Павел Алексеевич и округлил глаза. — Что вы! Жена в больнице, беспомощные дети совсем одни.

— Мама просила, — сказала Анюта. — Да и я считаю, что она права. Врачам папа помочь ничем не может. Мы с Мишей великолепно справимся сами. Вы знаете, ведь нашли олово.

— Да, да, — закивал Павел Алексеевич и опять округлил глаза. — У нас последние дни только и разговору об этом. Такое несчастье, и именно когда такая удача. — Он снова стал вздыхать и ахать.

— Я вас очень прошу не сообщать папе, — сказала Анюта.

— Ах, я не могу взять на себя такую ответственность! А вдруг осложнения, мало ли что. Что мне тогда ваш отец скажет?

Анюта долго ещё его уговаривала, наконец он вскочил, начал ходить по комнате и заявил, что он должен прежде всего поехать в больницу к Клавдии Алексеевне и лично от неё получить распоряжение. После этого он заторопился, убежал, но сразу же раздался бешеный звонок в дверь. Кругликов вернулся, потому что не взял адрес больницы и помер палаты и забыл Анюте предложить денег.

Анюта от денег наотрез отказалась, и Кругликов ушёл наконец окончательно, вздыхая, ахая и ужасаясь.

Только он ушёл, явились мамины сослуживицы. Тут была Мария Ивановна — председатель месткома, женщина пожилая и полная, и Мария Семёновна — председатель кассы взаимопомощи, женщина худенькая и молодая. Оказывается, что Мария Степановна, которая живёт внизу, уже позвонила в мамин институт и обо всём рассказала. Мария Степановна и сама поднялась, чтобы узнать, как она объяснила, «хорошо ли дети провели ночь». Началось настоящее заседание. Мария Степановна настаивала, чтобы дети временно перебрались к ней. Мария Ивановна — председатель месткома говорила, что хотя пионерские лагеря уже уехали, но по такому случаю она в самые ближайшие дни устроит в лагерь и Анюту и Мишу. Мария Семёновна — председатель кассы взаимопомощи — считала, что необходимо немедленно выдать ссуду, что она сегодня же соберёт правление и к концу дня успеет привезти деньги. На Анюту и Мишу внимания не обращали. Они сидели оба растерянные и смущённые, не решаясь вставить хоть слово в поток оживлённых споров между тремя почтенными женщинами.

Наконец всё было решено. Все три Марии поднялись из-за стола. Мария Степановна для того, чтобы идти передвигать мебель в расчёте на двух новых жильцов, Мария Ивановна для того, чтобы мчаться хлопотать насчёт лагерей, Мария Семёновна, чтобы срочно созвать на заседание членов правления кассы взаимопомощи. Тогда наконец настал момент, когда Анюта могла сказать и своё слово.

— Большое вам спасибо, — сказала Анюта, — но только, извините, я думаю, всё это ни к чему. Во-первых, у нас есть деньги, так что ссуда нам не нужна. Во-вторых, я получу за маму по бюллетеню, и, значит, ссуда нам и потом тоже не будет нужна. В пионерский лагерь нам ехать нельзя. Нам надо носить маме передачи, навещать её, узнавать о её здоровье. Разве мы сможем с Мишей жить в лагере, зная, что мама тяжело больна! Как ты думаешь, Миша?

— Не сможем, — хмуро сказал Миша.

— К нам, Мария Степановна, — сказала Анюта, — мы тоже не переедем. Нам надо вести хозяйство. Как же мы сможем с Мишей в такое трудное время бросить наш дом? Правда, Миша?

— Не сможем, — хмуро сказал Миша.

— Так что большое вам спасибо, и, честное слово, если что-нибудь нам понадобится, мы обратимся и к вам, Мария Степановна, и к вам, Мария Ивановна, и к вам, Мария Семёновна.