Некоторые из содержащихся в ней выводов помогут нам лучше понять характер действий и поведения нашего героя на историческом изломе начала девяностых и в последующие годы.

По мнению Геннадия Андреевича, с конца 1991 года в динамике преобразований страны был совершен переход от ее реформирования в рамках формационных изменений к сверхрадикальной ломке сложившегося в социалистическую эпоху уклада жизни и образа мыслей. Главная особенность этого периода определялась не антагонизмом между основными классами и социальными слоями, а нарастающими противоречиями между правящим режимом, опирающимся на узкий слой либо компрадорской, либо националистической «ворократии», и остальным народом, между объединительными тенденциями развития России и субъективными, волюнтаристскими устремлениями захватившей в стране власть узкокорпоративной группы.

Заметим, что Зюганов отнюдь не намерен игнорировать марксистский, классовый подход к анализу внутриполитической ситуации. Просто для него было очевидным, что говорить о «классическом» противоречии между трудом и капиталом преждевременно — оно еще не назрело. Его отсутствие обусловило и особенность механизма социально-политических изменений в начале девяностых годов. С того момента, как политической группировке крайних, радикальных «западников» удалось при поддержке мировой олигархии взять в России политическую власть, стало ясно, что значительная часть россиян не примет тот путь развития, на который ее стремились направить «демократы». Столь же очевидным было и то, что число недовольных станет расти по мере обнищания масс и углубления всеобщего хаоса — неизбежных последствий политического и экономического курса нового российского руководства. На определенном этапе всеобщее недовольство должно было неизбежно достичь критической точки, тех масштабов, при которых удержать страну без применения силы станет невозможно. Избежать этого позволял запрограммированный сценарий, в основе которого лежала методика контролируемого перевода России в новый политический режим с элементами диктатуры.

Такое программирование Зюганов назвал методикой «контролируемых взрывов», или «управляемой катастрофы». Ее главной целью являлось последовательное устранение с российской политической арены всех сил, которые в состоянии воспрепятствовать интеграции страны в единую сверхгосударственную систему «нового мирового порядка». В рамках такой методики получают внятное объяснение многие загадки нашей новейшей истории, в том числе трагикомический «путч» ГКЧП и события октября 1993 года. Более того, Геннадий Андреевич полагал, что предложенный им подход к оценке событий делает возможным достаточно четкое прогнозирование политической ситуации в ближайшем будущем.

Был ли он прав, выдвигая довольно необычные и для многих неожиданные суждения? На мой взгляд, если Зюганов иногда и оказывался в плену каких-то частных заблуждений, он все равно находился на верном пути, во всяком случае — недалеко от истины.

Глава седьмая

ИЗ ТУПИКА

Далеко не все соратники Зюганова по партии отдавали себе отчет в том, что же произошло. Тогда, после августа 91-го, слишком тяжело было признать, что КПСС потерпела сокрушительное поражение. А главное — то, что основной груз вины за это поражение ложится на их поколение коммунистов, не сумевшее защитить народ, не оправдавшее его надежд и доверия. Хотелось, конечно, думать, что проиграно всего лишь сражение и исход войны еще не предрешен. Что достаточно собрать, перегруппировать разбитые, разрозненные части, и можно еще попытаться отвоевать утраченные плацдармы, вернуться на исходные позиции. Вера в жизненность подобной концепции, а по сути — в возможность скорого коммунистического реванша, стала и своеобразным критерием, мерой преданности борьбе за восстановление попранных идеалов справедливости. Иные подходы не признавались — за ними мерещились оппортунизм, соглашательство, предательство интересов трудящихся. Прямолинейная и незамысловатая шкала идеологических ценностей, позаимствованная без какого-либо критического осмысления у разгромленной КПСС, позволяла идти в бой с чистой совестью: вся вина за случившееся со страной возлагалась на горстку предателей и их вольных или невольных пособников из бывшей партийной номенклатуры. Главный вопрос дня: «Что делать?» считался давно уже решенным — предшествующими поколениями коммунистов. Основная энергия уходила на то, чтобы разобраться: кто виноват? Дискуссии на эту тему перерастали в бесконечные, затянувшиеся на долгие годы выяснения отношений между лидерами левых сил и приводили к непримиримым разногласиям. Что греха таить, и поныне нет-нет да и вспыхнут среди бывалых коммунистов мимолетные «разборки» итогов давнишнего голосования по кандидатуре Горбачева на XXVIII съезде КПСС — известно ведь, кто и как голосовал. Такой вот критерий истины…

Несмотря на жесткие и бескомпромиссные оценки августовских событий и их последствий, Зюганов не спешил выбрасывать громогласных лозунгов и призывать к немедленному ответному удару. Он считал, что после так называемого августовского «путча», «крупнейшей в XX веке политической провокации, перед которой меркнут поджог рейхстага и убийство Кирова», встал вопрос уже не о каком-то частном поражении, а о гигантской стратегической катастрофе. Случилась национальная трагедия, смысл которой нельзя было постичь, замкнувшись в рамках традиционного партийного анализа причин краха КПСС и развала Союза — они были слишком тесны для этого. Налицо были качественно новые явления, которые не укладывались в привычные вульгарно-социологические схемы, — их еще предстояло осмыслить.

Довольно быстро обнажилась антинародная, антинациональная направленность «демократического» переворота. Цепная реакция распада, уничтожив Советский Союз, перекинулась на Россию. Разрушение социалистической системы влекло за собой реальную угрозу обвала материальных и духовно-нравственных устоев, уничтожения исторического, культурно-духовного кода народа. Весьма символично, что в то же самое время, когда в стране праздновала победу и утверждала свое господство антинародная ельцинская клика, готовилась к изданию книга А. Н. Яковлева с красноречивым названием — «Обвал»[22]. Ничего не скажешь, умел Александр Николаевич находить образы, чтобы передать глубину своего удовлетворения содеянным. Угадываются и истоки вдохновения. Вспомним одного из главных героев «Бесов» Достоевского — Петра Верховенского: «Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал… Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам…» И сопоставим его бесовские планы со словами Александра Яковлева из речи перед либеральной интеллигенцией в 1996 году: «Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь…» Поразительное созвучие…

Естественно, далеко не всех вводили в заблуждение содержавшиеся в «Обвале» пространные рассуждения Яковлева о гуманистической и практической ценности демократии, покончившей с тоталитарным, коммунистическим режимом. И о том, что после «прозрения и очищения от коммунистического наваждения» наступило, как поэтично выразился бывший идеолог КПСС, «время „За“. За демократию и личные свободы. За братство и равноправие людей и народов. За счастье и справедливость для всех. За экономику и государство, служащие людям, подвластные и подотчетные им…»

Когда абстрактная картина всеобщего благоденствия стала материализоваться, ужаснулись даже люди, политике чуждые, те, кого трудно упрекнуть в симпатиях к марксизму и коммунистам.

«Отечество наше, народ наш переживают сегодня лютые, тяжелые времена Смуты и безначалия, — писал осенью 1992 года выдающийся деятель Русской православной церкви митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев). — Святыни попраны и оплеваны, государство предано и брошено на разграбление бессовестных и алчных стяжателей, жрецов новой официальной религии — культа духовного и физического разврата, культа безудержной наживы — любой ценой. Процесс апостасии, разложения живого и цельного христианского мироощущения, предсказанный Господом Иисусом Христом почти два тысячелетия назад, близок к завершению. По всей видимости, Бог судил нам стать современниками „последних времен“. Антихрист как реальная, политическая возможность наших дней уже не вызывает сомнений…