— О, мой бедный Алаксанду! Я не верю, не верю ни одному обвинению! Скажи, что тебя оболгали!

— Я ни в чём не виноват, великая царица, — искренне ответил Алаксанду.

Кали подошла к юноше непозволительно близко и стала озабоченно рассматривать его:

— Ты бледен. Тебя плохо содержат? — спросила она. — Я прикажу принести тебе всё необходимое и кормить тебя едой с царской кухни. Я велю строго следить за этим.

— О, не беспокойся, милостивая царица, мне ничего не нужно, — возразил троянец, в душе искренне благодарный царице за материнскую заботу.

— Нет-нет, тебя должны содержать хорошо, чтобы ты не заболел. Ах, если бы лабарна не был сейчас в походе! Я бы немедленно убедила его в твоей невиновности и уговорила отпустить тебя. Я знаю, знаю, что ты не мог совершить такое… преступление. Скажи, — царица пристально посмотрела в голубые глаза юноши, — кто мог оговорить тебя? У тебя есть враги?

— Нет, великая царица, у меня нет врагов, — ответил поэт и добавил. — А друзьям я верю.

Кали отошла к окну. Она была слишком взволнована и не хотела, чтобы юноша видел, как она трепещет от чувств, которые взрослая женщина и повелительница империи, не должна показывать мальчишке. Но жажда безграничного обладания предметом своей страсти затмевала её разум. Она, царица земель Хатти, влюблена как девчонка, и нет у неё власти внушить ему ответное чувство.

«Обратиться к колдуну? — думала Кали. — Нет, никогда. Колдун коварен, его глаза полны угрозы, я не доверю ему эту тайну. О, если бы я была тавананной!»

— О, если бы я была тавананной, — вслух произнесла царица.

Алаксанду в ужасе отступил назад. Он не должен слышать эти слова!

— Я смогла бы уберечь тебя! Никто бы не посмел прикоснуться к тебе! — она повернулась к юноше. Едва уловимая тень коснулась красивого лица могущественной женщины.

«Кроме меня», — добавила она без слов, одними глазами.

Поэт молча взирал на свою грозную покровительницу.

Между тем, царица продолжала наступать.

— Ты говоришь, что у тебя нет врагов. Но ты так молод и неопытен. Что ты знаешь о врагах? А что ты знаешь о друзьях?! Знаешь ли ты, Алаксанду, как опасны порой бывают друзья?

Царица замолчала ненадолго и затем продолжила наступление, решившись задать главные вопросы:

— В последнее время тебя часто видят с Асму-Никаль, дочерью виночерпия Тахарваиля. Асму-Никаль красива. И умна. Хорошо образована, — говорила она, мысленно ужасаясь сказанному.

«Неужели я ревную? Я, царица Кали, могущественнейшая из женщин страны Хатти! Неужели молодость всегда тянется к молодости!»

— Ты влюблён в неё? — наконец, задала она прямой и острый как стрела вопрос, и подошла ближе, чтобы не пропустить ни малейшего движения молодого человека.

Алаксанду понимал, что не должен говорить правду, но и лгать не мог. Он не знал, что делать. Поэт лишь закрыл глаза, чтобы скрыть правду, вырывающуюся наружу невольным блеском глаз при одном лишь звуке имени его возлюбленной.

— Ты молчишь, — не дождавшись ответа, царица горестно продолжала, чувствуя правду. — Значит, влюблён.

Алаксанду замер. Он понял, как опасно теперь каждое произнесённое и услышанное им слово. Тогда Кали подступила к нему с другой стороны.

— Тебе известно о том, что у Асму-Никаль есть некая бесценная, очень древняя вещь?

Царица осторожно подбиралась к ещё одному важному для неё вопросу.

— Эта вещь… очень нужна мне. Она обладает большой силой. С её помощью я всё смогу. Я смогу стать единовластной правительницей Хатти. Я стану тавананной. Всё будет в моих руках, Алаксанду, так же, как когда-то. Очень-очень давно власть в Хатти передавалась по линии царицы, к младшей дочери. Именно так хотели Боги! Младшая дочь царицы наследовала власть, а не сыновья. Но десять человеческих жизней назад в страну Хатти пришли новые цари и стали царями хеттов. Они пришли с севера, цари Куссара. Они были сильны и беспощадны. Они принадлежали к другой расе и говорили на другом языке. Вожди племён пришельцев завоевали многие города и стали правителями в долинах вокруг городов. Новые цари были властолюбивы и не отличались миролюбием. Когда умирал царь, даже между собой они боролись за право наследования престола. У пришельцев не было узаконенной последовательности наследования трона, ведь старый порядок, по которому власть наследовали женщины, был упраздён. Лабарна Первый из Куссара, отец Хаттусили, завоевал трон у Пападилмаха, своего родственника. Но став великим царем-строителем, завоевателем и победителем многих народов, расширив свои владения, он не смог предотвратить постоянные дворцовые заговоры. Лабарна был мудр, он назначал сыновей и родственников наместниками покорённых городов, поэтому после его смерти Хаттусили взошёл на трон, не встретив оппозиции и начал расширять границы царства. В царстве старых царей было много богов. Каждый город в царстве имел свой храм и божество. С приходом новых царей пришли и новые боги. Могущественный бог солнца, к которому всегда обращались первым в любой официальной церемонии, и бог погоды, передвигавшийся на колеснице с впряжёнными в неё быками, со своим топором и молниями. Но хатты — народ верный традициям. До этих времён хатты уже были силой, с которой считались даже гордые египтяне. Легенды хаттов говорят о сражениях с Нарам-Сином из Аккада шестьсот лет назад и сражениях куда более древних. Говорили даже, что они селились вплоть до границ Египта. В Ханаане существовало предание о том, что сам Авраам, предок сынов Израиля и Ишмаэля, купил землю у хаттов, придя в Ханаан.

Царица смолкла, словно готовясь сказать главное. Алаксанду видел, что она колеблется.

— Древние цари хаттов обладали очень мощным оружием. Оно делало их непобедимыми, а потом это оружие было утрачено… И пришли новые вожди, и теперь слава хаттов ушла, и царь, принадлежащий к иной расе, завоевал древнюю столицу. Я хочу вернуть старый порядок. А ты, ты, мой верный Алаксанду, будешь моим. Навсегда. Только скажи мне, где Асму-Никаль прячет то, что мне нужно.

Зелёные глаза царицы сверкали как изумруды. Ей как никогда нужна была власть. Для того, чтобы безгранично обладать предметом своей страсти.

Алаксанду смотрел на Кали, неожиданно открывшуюся ему с такой стороны, с которой он бы хотел её не знать. Он понял, что теперь оказался в ещё большей опасности, чем до прихода сюда, на женскую половину царского дворца, в покои своей повелительницы, царицы Кали. Теперь ему не миновать смерти.

— Я ничего не знаю об этом, великая царица, — тихо и как можно мягче ответил Алаксанду.

Голубые глаза поэта смотрели на царицу почти с нежностью. Ему было жаль её, но нельзя было показать ей эту жалость.

Царица была, может быть, не так проницательна от природы, как Асму-Никаль, но она была старше и опытней, поэтому поняла, что Алаксанду ничего ей не скажет.

Она отступила. Сейчас ей надо было обдумать, как действовать дальше.

Словно в одно мгновенье рухнули её величественные мечты. Запрятав их в самый дальный потаённый уголок своей души, повелев слугам оказывать Алаксанду все мыслимые услуги, с холодным напутствием она его отправила:

— Что ж, — сказала она. — Тебя снова отведут в темницу. Я не могу отменять указы лабарны. Пока не могу… Но, по крайней мере, до того, как он вернётся из похода, тебя никто не посмеет казнить. Я позабочусь об этом, а также о том, что бы тебя хорошо содержали.

Когда слуги затворили дверь за Алаксанду, Кали сделала знак служанке, прятавшейся за занавесом. Та бесшумно вышла и поклонилась.

— Суммири, отправь посыльного к чашнику Хантили. Я передам ему важную весть.

Глава 15. Бегство

Ночью, лёжа на охапке сухой соломы, прикрытой шкурой, присланной царицей, Алаксанду смотрел на маленькое тюремное окошко, мерцавшее в темноте. Он думал об Асму-Никаль. Рядом с ним стоял глиняный горшок с остатками воды и кусок ячменной лепёшки. Настойчиво противясь унынию, он приподнялся и стал пить, стараясь запомнить вкус каждого глотка. Питьё горчило.