Вскоре Высшая Фарфакская осталась далеко позади – вне радиуса слышимости крика. Если бы у него были мускулы, как у Геркулеса, если бы он мог наносить удары ногой в прыжке, как Брюс Ли, тогда все Быки Тэтчеры в мире дважды подумали бы, прежде чем задевать его! Вот надлежащая судьба для Быка Тэтчера! Он представил, как Тэтчер в страхе бежит по туманным ночным улицам Лондона, как он останавливается у старомодных газовых ламп, прислушиваясь – по улицам Лондона разгуливает Джек Потрошитель. Трехфутовый серп в руке Орлона Кронстина – Потрошителя – сверкает в темноте, отыскивая новую жертву. Глаза Потрошителя – как черные дыры на серой маске, и вот эти дыры–глаза замечают бегущую фигуру Быка Тэтчера. Тонкие губы рта складываются в кровожадную хитрую усмешку. “Бежать тебе некуда, мальчик! – Так крикнет Потрошитель. – Тебе не спрятаться от меня! Выходи, дай Смертоносной Мэри попробовать твоей крови!”

И он, естественно, поймает Быка Тэтчера, и тогда… ха–ха–ха!

Порыв ветра принес запах апельсинов и гвоздики. Это был тот самый фруктовый запах, некогда заманивавший тысячи доисторических саблезубых тигров, гигантских пещерных ленивцев и мастодонтов в ущелье–ловушку, с Ла–Бреанскими смоляными ямами, которые сейчас скрывались в зеленом лабиринте парка Хэнкок. Томми любил бродить там по субботам, когда отец его опаздывал с работы на заводе электроники “Ахиллес” в Пасадене, а мама вела переговоры по телефону с группой добровольцев, подцепленной в текущем месяце. В прошлом месяце это было “Общество помощи сиротам Камбоджи”. Сегодня – “Группа по спасению африканских слонов”. Пока мама улаживала дела, Томми обычно сидел под деревом на скамье, разглядывая роликобежцев или читая Лавкрафта. Он привык к одиночеству уже давно.

Он свернул на авеню Линденхерст, уводившую от парка, и зашагал вдоль шеренги испанских облицованных плиткой домов – сотни домов, уходивших, казалось, за горизонт, совершенно одинаковых, за исключением цвета краски и цвета машин перед крыльцом. Но, как заметил Томми, даже машины имели некоторое сходство. Все это были малолитражные экономичные модели, в основном – импортные, как например “пейсер” его отца или “тойота–целика” его мамы. “Мерседесы” или “порше” были малочисленны, и владельцы, словно стесняясь, укрывали их полотняными чехлами. Это был типичный район, где жили представители среднего класса. Типичность распространялась и на собрания бойскаутов, и на вечеринки с костром на заднем дворе. Почти в таком же районе Томми жил и в те времена, когда отец работал на заводе в Скоттсдейле в Аризоне, а до этого – в очень похожей округе в Техасе, а до этого – в совершенно такой же округе в Денвере в Канаде. Собственно, там они жили в пригороде за пределами Денвера, и там Томми нравилось больше всего – улицы с рядами кленов, дым из труб в порывах чистого северного ветра, люди в свитерах, граблями собиравшие листья в аккуратные кучи. В Калифорнии все было не так. Все здесь немного чокнутые, все какие–то скрытные. И беспокоило Томми не постоянное перемещение – он знал, что отец все это время назначался корпорацией “Ахиллес” на все более высокие посты. Ему мешала постоянная перемена школ, приходилось расставаться с друзьями, которых у него и так было очень немного. Но Лос–Анжелес имел одно явное преимущество – по телевизору показывали столько фильмов ужасов! Почти каждую субботу он мог наслаждаться фильмом Орлона Кронстина, Винсента Приса или – очень редко – Тодда Слотера. В конце лета отец при помощи Томми укрепил антенну, добавив к ней чашечный отражатель, и теперь они ловили некоторые мексиканские станции и надо сказать, что там действительно делали забористые ленты! Так что все было не так уж плохо.

Вдруг сердце его подпрыгнуло. На дорожке у дома напротив его собственного стояла серебряная “вега”. Ее серебряная “вега”! Ее звали Сэнди Вернон, она была дочерью Питера и Дианы Вернон, второкурсницей в Калифорнийском университете. Однажды в воскресенье Томми смотрел, как она подстригает газон перед их коттеджем, и влюбился в нее. На ней были плотно облегающие шорты и майка–холтер. Она была загорелая, со светлыми пушистыми волосами… По сравнению с ней Фарра Фассет, Бо Дерек и Милинда Кеннимер выглядели как уродина Сельма Вероун. Он смотрел на упругие мышцы ее бедер, когда она толкала выплевывающий свежескошенную траву коситель, и таял, словно вишня в шоколаде. Он мог бы предложить свою помощь, но тогда не мог бы смотреть на это восхитительное тело. Поэтому он сидел на крыльце дома, перелистывая журнальчик, но абсолютно не понимая, что читает.

Когда она покончила с лужайкой, она выключила коситель и повернулась к нему. Грива русых волос взвилась над плечами, как в рекламе шампуня. Даже с другой стороны улицы Томми видел, что глаза ее глубокого фиалкового цвета.

– Эй, привет,– сказала она и улыбнулась.

– Очень хороший у вас коситель,– только и смог выдавить Томми.

Она улыбнулась еще шире, словно читала проносившиеся в мозгу Томми мысли – “Болван! Осел! Болван!”

– Благодарю за комплимент. Это папин. Им надо изобрести такой, чтобы делал всю работу сам.

– Гм… да. Я думаю, скоро кто–нибудь придумает косителя–робота. Пустят его вдоль проволоки. Меня зовут Томми Чандлер.

– А я – Сэнди Вернон. Вы только недавно переехали сюда?

– В июле.

– Красота. А ты в каком классе?

– Гм… в сентябре пойду в Высшую Фарфакскую. Ты в самом деле отлично подстригла газон. – “Болван! Тупица! Осел!”

– Спасибо. Увидимся еще, Томми.

И она покатила прочь коситель, ее маленький привлекательный зад двигался, словно был укреплен на подшипниках.

Тело Томми, которое начали сотрясать первые бури трансформации, совершенно изменилось с той памятной встречи. Однажды он проснулся посреди ночи, взглянул на пижамные штаны и содрогнулся в ужасе – ему вообразилось, что у него какая–то странная венерическая болезнь. Но это было невозможно, поскольку он никогда еще не имел шанса проникнуть в тайны противоположного пола, и он решил, что это и есть один из фокусов натуры, стремящейся убедиться, что он готов стать мужчиной.

И вот он стоял сейчас перед домом и смотрел на противоположную сторону улицы, на серебряную “вегу”, означавшую, что ОНА дома. Он видел овчарку–колли, сидевшую перед домом Вернонов. “Чья это собака? – подумал он. – Наверное, Верноны купили ее на днях”. Это была большая породистая собака, красивая. Сейчас она, кажется, спала. Томми вышел на проезжую часть улицы и окликнул собаку:

– Эй, малыш! Как дела?

Собака была совершенно неподвижна.

“Что это с ней случилось? – удивился мальчик. – Она больна?” Он пересек улицу и остановился на тротуаре.

– Эй, псина! – Он похлопал ладонью по бедру, но колли никак не прореагировала. Но когда Томми опустил ногу на траву газона Вернонов, голова овчарки стремительно поднялась, глаза уставились на Томми.

– Привет! – дружелюбно сказал Томми. – Ты чья собака? Ты собака Сэнди, а?

“Собакам везет”,– подумал он. Он сделал еще один шаг вперед, и овчарка, оскалившись, тихо заворчала.

Томми замер. Колли медленно поднялась, но с места не сдвинулась, оставаясь у самого крыльца. На дорожку упала капля слюны из пасти. Томми попятился, очень осторожно… и овчарка тут же снова легла, свернувшись. Томми вернулся на свою сторону улицы, подумал, что Бык Тэтчер зарычит не хуже этой собаки, когда Томми войдет завтра в камеру хранения. Или придется таскать с собой все книги целый день. “Странно, что собака так повела себя”,– подумал он. Он читал, что колли – весьма дружелюбные собаки. “Наверное, подумала, что я вторгаюсь на ее территорию или что–нибудь в этом роде”.