Однако нельзя терять время, ведь неизвестно, сколько его в наличии до возможного появления подкрепления сектантов. Несмотря ни на что, оставлять товарища на обед местным четвероногим и воронью, Меченый не собирался. Приходилось рисковать, заведомо имея поблизости других врагов. Сталкер подбежал к Николаю и, ухватив того за руки, с огромным трудом взвалил гиганта себе на спину. Правда, ноги капитана всё равно волочились по асфальту, но зато в крайнем случае, тело мёртвого товарища прикроет от выстрела в спину. Крякнув от натуги, Меченый поспешил ко входу в книжный магазин. План, как на скорую руку защитить напарника от падальщиков, возник практически сразу: накрыть массивным шкафом, стоящим в самой глубине зала — вот тебе и гробница. Дотащив тело, сталкер упал ниц от усталости по перетаскиванию столь тяжёлой во всех смыслах ноши. Упёршись руками в колени, он переводил дыхание, когда до его слуха долетел неясный звук. Происхождение его ставило в тупик — человеку тяжело воспринимать вещи, которые иначе как нереальными и не назовёшь. А почудилось Меченому, что звук доносился из шлема покойного. Пытаясь найти ответ на то, что казалось за гранью, сталкер потянулся к телу капитана, лежавшему на животе с повернутой в противоположную от него сторону головой. Наверное, ожидания Меченого в тот момент, если бы его кто спросил, описывались словами от «не знаю» до «всё, что угодно и самое худшее». Наклонившись вперёд, он потянул забрало шлема на себя, открыв его до половины. От дальнейшего его остановило два существенных факта: первое, что в открывшуюся щель сразу начала вытекать, обагрив его руку, накопившаяся внутри кровь, а второе — собственно залитое кровью лицо Николая. Живой человек со всем этим никак не вязался, а увидеть месиво из костей, мозгов и крови вместо верхней половины головы не было желания. Но тут звук повторился и Стрелок понял, что это неясное бормотание, которое определённо исходит именно от капитана. Тем более благодаря приоткрытому шлему он теперь увидел, как едва заметно шевельнулись у напарника губы. Ухватив товарища за плечи, Праведников перевернул его на спину и, приподняв ему голову, до конца открыл забрало, чтобы разобрать хоть что-то из слов Жердева. Его окрыляло то, что раз напарник может говорить, то он жив, пусть и вопреки здравому смыслу.

— Врачи не рекомендуют слушать духовой оркестр, лёжа и в окружении сослуживцев, — произнёс капитан тихо и отчётливо, после чего приоткрыл глаза.

— Вот бродяга! На тот свет, можно сказать, сбегал, а всё шутит!

— На том стоим. Однако, дружище, раз я вижу твою физиономию, то очевидно всё по-прежнему плохо?

— Ага, — жизнерадостно согласился сталкер. — Но с другой стороны, если бы ты не пришёл в себя, то очнулся бы в деревянном ящике.

— Кажется, я немного отключился?

— Можно конечно и так сказать.

— Я не вполне уверен, но ты вроде бы обращался со мной как с мешком картошки? Во всяком случае, я, похоже, пришёл в сознание от того, что меня швырнули на бетон.

— Родной, уж прости, но ты за живого не канал ни разу, а вдобавок — ты сколько весишь?

— Сто десять, может сто пятнадцать.

— Вот-вот, а в броне, разгрузке и прочем — под полтора центнера набегает. А я как тяжелоатлет не очень.

— Не обижайся, это я стебусь, чтобы не так тошно было.

— Ладно, дай-ка я проясню всё до конца.

Сказав это, Меченый насколько возможно аккуратно снял шлем с товарища, по-прежнему остававшегося немногим лучше мёртвого. Он хоть и не стонал, но каждое движение заставляло его сильно морщиться. Осмотрев шлем и голову раненого, оставалось только признать, что чудеса случаются. Пуля, войдя под острым углом, видимо не только утратила большую часть своей силы, но и изменила направление, пройдя вдоль стенки шлема от затылка к виску, увязнув в результате в подкладке. Беспомощное состояние Николая объяснялось тем, что при этом она его вскользь задела и он, получив сильный удар, просто отправился в глубокий нокаут. Кровавая борозда на боковой поверхности черепа, со срезанной начисто кожей и отсутствующей третью уха в середине этой траектории, красноречиво свидетельствовали об этом. Везение впечатляло. Пройди пуля на несколько миллиметров ближе к центру — и даже потеряв изрядную часть энергии, она могла бы снести часть черепной коробки. Второе рождение Николая товарищи решили обсудить и обмыть позже, если они, конечно, вообще выберутся из этой передряги. Достав шприц-тюбик промедола, Меченый вколол напарнику обезболивающее, обработал рану и обкорнанное ухо, после чего перевязал многострадальную голову. Тем не менее, это всё первая помощь, а требовалось нечто большее: как ни крути, а капитан смог встать на ноги и сделать несколько шагов только при поддержке сталкера, что однозначно говорило об основательном сотрясении мозга.

— Коль, ты прям намагниченный! Все пули и осколки за двоих притягиваешь!

— Я просто крупный, в меня попасть легче.

— Ну, ничего, прорвёмся! Всё будет хорошо! Ты держи автомат, а я пойду осмотреться. Если монолитовцы зашебуршились, уведу их в сторону. Когда вернусь — цокну языком. Ты главное не отключайся до моего возвращения, мало ли кто ещё заявится.

— Да какой тут сон, когда блевать хочется.

Убедившись первым делом, что к магазину пока никто не спешит, Меченый добежал до девятиэтажки и поднялся на третий этаж, чтобы перемещаясь между квартирами, получить круговой обзор и в тоже время иметь возможность для быстрого отступления. Неожиданно ожила стоявшая на вибрации рация — по закодированному каналу вызывал Иванцов:

— Беркут, я кукушка. Как слышишь? Приём.

— Я беркут, слышу тебя хорошо.

— Как вы там? Слышали стрельбу, а потом один из вас перестал двигаться.

— Я в книжном магазине рядом с КПП Припять, знаешь такой?

— Да, место известное.

— У меня трёхсотый, ему нужна эвакуация. Через сколько сможешь прибыть?

— Если без форс-мажора, то ориентировочное время в пути десять минут. Потерпи, Беркут.

Меченый ничему не удивлялся, а детали и потом можно выяснить, если они будут ещё иметь хоть какое-то значение. Дождавшись, когда покажется группа Иванцова, продвигавшаяся в боевом порядке вдоль стен зданий, и убедившись, что противодействия им нет, он отправился вниз к Жердеву. Капитан выглядел по-прежнему хреновато.

— Как голова?

— Гудит зараза, как колокол. И общее состояние — ни о чём.

— Не раскисай. Сейчас я тебе лекарство вколю, и мигом полегчает… вот так.

— Сергеич, мне чутка отлежаться, и буду как огурчик, к вечеру выдвинемся.

— Нет, Коля, дальше я один. Не боец ты сейчас, а обуза. Уж извини за прямоту, но с твоим нынешним видом, монолитовцев разве что на жалость разводить.

— Да иди ты в п****!

— Хоть обпосылайся, всё равно ведь знаешь, что я прав. И вообще, даже если встанешь на ноги — нечего тебе на ЧАЭС делать. Побываешь там и про семейное счастье можешь забыть: детей после этого лучше не заводить, да и сам вряд ли долго проживёшь — лучевая болезнь или рак достанет, как говорится, чума не лучше холеры.

— Сергеич, я с тобой пойду!

— Ещё чего. Сегодня в бой идут одни старики.

— Ты чего удумал? В камикадзе себя записал?

— Нет. Просто у тебя есть шанс на другую жизнь, а вот за меня переживать бессмысленно. Не забывай, что я уже всё равно по Саркофагу нагулялся больше всяких лимитов.

— Чёрт! Что ты мне ввёл? У меня веки закрываются… и язык… еле… вороча… ется.

— Это я, чтобы ты сдуру не дёргался и не ерепенился, тебе сильное снотворное вколол. Тебя с минуты на минуту долговцы подберут. Опять же, если тебя не стреножить, то ты при первом шухере от них улизнёшь, да за мной попрёшься. Знаю я вас спецназовцев, сам такой.

Ответить у капитана уже не хватило сил, его голова тяжело и безвольно упала, уперевшись подбородком в грудь.

— Спи, Коля, тебе сейчас самое лучшее лекарство — на массу давить[12].

Вскоре появился Иванцов с четырьмя бойцами (троих он оставил дозорными). Бросив взгляд на Жердева, он приказал подчинённым найти пару металлических шестов или нечто подобное, чтобы вкупе с плащ-палаткой соорудить удобные носилки.