Известный театральный критик Александр Кугель, крайне редко писавший о спектаклях Шабельской, заметил про ресторанную часть: «внезапно обнаружила она большие способности по буфетной части в такой же мере, как бестолковость по театрально-административной». Считать деньги и вести дела она была абсолютно неспособна. Но поначалу публика у нее бывала, и это была относительно приличная публика. Через несколько лет директорша призналась в своем автобиографическом романе, что шли к ней не столько ради развлечения, сколько ради дела: «познакомиться с хозяйкой, пользующейся не только репутацией ума и любезности, но и влиянием в разных кругах». Про влияние Шабельская не соврала. Ковалевского тем временем повысили в должности, он стал товарищем, то есть правой рукой министра финансов Сергея Юлиевича Витте. Но вот репутация ее к тому времени все больше хромала. По городу ходили слухи: ежедневно Шабельская приезжает в театр с утра, напивается и уезжает.
О «Петербургском театре» говорили разное. Спектакль «Вий» (гоголевскую повесть инсценировала сама Шабельская) пользовался большим успехом, за сезон он выдержал 40 представлений. Недоброжелатели утверждали: это успех сложной, дорогой иностранной машинерии, заставлявшей летать над сценой гробы, мертвецов и самого Вия. Запрещенная прежде к постановке пикантная мелодрама «Рабыни веселья» (из жизни ресторанных хористок) благодаря Ковалевскому игралась только в театре Шабельской, имела сенсационный успех и выдержала 60 представлений.
Но свести доходы с расходами не получалось. Шабельская по большей части ставила либо свои пьесы, либо свои переводы иностранных пьес, но главное – почти все главные роли, в основном юных красоток, играла она сама. Играла из рук вон плохо, чем дальше, тем хуже. И критики ее не жалели: «Исполнялась пьеса так, как исполняются в “Петербургском театре” все пьесы, где играет г-жа Шабельская, то есть очень плохо. Монотонная однообразная читка… отсутствие темперамента, неподходящая внешность – вот артистические данные г-жи Шабельской. Вдобавок, г-жа Шабельская обладает удивительной способностью мешать своим партнерам: она не только не держит тона, но и не слушает своих партнеров, а потому всегда отвечает им невпопад».
На своей сцене у Шабельской появилась еще одна странная манера – начинать внезапно импровизировать. С середины фразы она вдруг начинала говорить совершенно неожиданные вещи, партнеры приходили в недоумение. А Шабельская ругалась – «что же это у них никакой фантазии нет что ли!»
Так или иначе, «Петербургский театр» не окупался. Затраты были огромные, а доходы, хотя и росли, затрат не покрывали. Шабельская была уверена: еще один-два сезона, и театр встанет на ноги. Тем более что Ковалевский покрывал все убытки, и ни один банк не смел отказать ей в кредите.
Однако, что-то изменилось в отношениях Владимира Ивановича. Он ее как будто стал избегать, сделался не так щедр, ворчал, что на театр уходит слишком много денег. Позже в охлаждении отношений с любовницей Ковалевский обвинял саму Елизавету Александровну. «Лишь только она ввязалась в театральное предприятие, она стала отдаляться от меня. Прежние дружеские отношения заглохли. Ее стали окружать различные люди, не нравившиеся мне. К тому же, – добавит Ковалевский, – между Шабельской и доктором Борком уже существовала не только мистическая, но и интимная связь».
И вот, осенью 1902 года, как гром с ясного неба, сокрушительная новость: Владимир Иванович Ковалевский нашел новую любовницу и больше тратиться на Елизавету Александровну и ее театр не намерен.
Крах
К середине 1902 года театр привел Шабельскую к абсолютному банкротству – ее долги составляли 54 тысячи рублей. По тем временам, астрономическая сумма. Деньги Ковалевского заканчивались. Шабельской нужно было чем-то расплачиваться.
Осенью 1902 года в «Петербургском театре» давали бенефис в честь директорши. Несмотря на громадные долги, на свои «артистические именины» Шабельская деньги нашла. Играли «Орфея в аду» Оффенбаха. 30 лет назад в Париже в постановке этой оперетты молодая Лиза Шабельская была только рядовой грацией, в Петербурге грация превратилась в Венеру. В романе «Векселя антрепренерши» Шабельская размашисто опишет свой бенефис.
В театре, по ее заявлению, «как всегда у г-жи Шабельской, был весь Петербург», первые ряды занимали банкиры, юристы, купцы-миллионщики и просто старые друзья актрисы. По словам Шабельской, это был чуть ли не лучший бенефис за всю историю театра. Савва Морозов прислал в подарок бенефициантке бриллиантовую брошь, Людвиг Нобель – 200 рублей. Владимир Иванович Ковалевский – бирюзовую парюру. Но сам на представление не явился. Публика шепталась: скандальному роману пришел конец. Но скандалы только начинались. Этот бенефис был прощанием Шабельской с театром. На сцену Елизавета Александровна больше никогда не выйдет.
Шабельская узнает имя любовницы Владимира Ивановича – Майя Иловайская. Ей 31 год, она дважды была замужем. Урожденнная Благосветлова, дочь знаменитого издателя и публициста. По матери – графиня Гендрикова. Выпускница Смольного института благородных девиц. По первому браку Бекарюкова, по второму – Иловайская. От второго брака имеет трех детей.
Но это не останавливает пылкого Владимира Ивановича. Он решает не только порвать с Шабельской, но и развестись с женой. Делает Иловайской предложение руки и сердца.
От горя за год Шабельская из красавицы превратилась в старуху. Вот такой портрет Шабельской опубликовал критик Александр Кугель: «дама более чем бальзаковского возраста с выцветшими глазами, самоуверенно глядевшими через пенсне, с небрежно причесанными, чуть ли не соломенными волосами и хриплым голосом».
Через несколько дней после последней премьеры Шабельской предъявили обвинение в подделке векселей на сумму 120 тысяч рублей. Начался, как выразилась сама обвиняемая о слушании похожего дела в 1870 году, «один из интереснейших судебных процессов» ХХ века.
Еще в октябре 1902 года по Петербургу стали циркулировать слухи о появлении векселей на служебных бланках на имя тайного советника Владимира Ивановича Ковалевского, с его подложными подписями.
Подозрение возникло, когда векселей от имени Ковалевского появилось в обращении слишком много. И все на сравнительно мелкие суммы. Кредиторы задались вопросом: зачем Ковалевскому – человеку с огромными финансовыми связями – брать так много мелких займов? По просьбе Владимира Ивановича любой крупный банкир немедленно дал бы ему ссуду на любую, сколь угодно крупную сумму, причем без всякого векселя – на честное слово.
Векселя эти от имени Ковалевского предъявляла и гасила Шабельская. Между тем векселя, которые до 1902 года гасились, теперь лежали в банках без движения. В городе поговаривали: товарищ министра больше не содержит антрепренершу, векселя ничем не обеспечены. Банкиры заволновались.
С вопросами обратились к самому Ковалевскому. Выяснилось: Владимир Иванович о долгах вообще ничего не знал. Взглянув на свои служебные бланки с передаточными записями на имя Шабелькой, Ковалевский прямо сказал: это подделка, подпись не моя. Всего таких векселей обнаружилось 49. Большая часть долговых бумаг приходилась на июнь, июль и август 1902-го. Как раз в то время Шабельская испытывала самые большие финансовые трудности, и Ковалевский уже перестал ей помогать материально.
В то же время сам Ковалевский неожиданно узнал, что несколько векселей с его подписью имеются в Русском для внешней торговли банке. Директор правления этого банка Аркадий Рафалович самолично показал Ковалевскому векселя, на обороте которых действительно оказались передаточные надписи от имени Ковалевского – Шабельской. (То есть Ковалевский официально обязался оплачивать долги Елизаветы Александровны.)
Однако Владимир Иванович прекрасно помнил: никаких передаточных надписей он не делал. Ковалевский попросил коммерции советника книгоиздателя Илью Эфрона узнать, кто кроме Русского для внешней торговли банка является держателем фальшивых векселей с подписью от его имени. Отказать в такой просьбе товарищу министра Эфрон не мог. Тем более что и сам он выдал по «векселям» Ковалевского 20 тысяч рублей Шабельской.