Подключник Артем Ларионов «с товарищи» сказали, что во время событий они стояли «вверху за поставцем (шкафом. — А. З.), ажио деи бежит вверх жилец Петрушка Колобов», который и рассказал им о «самозаклании» царевича (XXXIII). Ключник Г. Тулубеев сослался на стряпчего С. Юдина и сытника К. Моховикова (XXXI). Сытники М. Меньшиков и Н. Бурков «с товарищи» ссылались на тех же Г. Тулубеева, С. Юдина и К. Моховикова (XXVIII). Но сам Моховиков не мог сказать, от кого ему стало известно о смерти царевича. Юдин же утверждал, что он «стоял у поставца, а то видел» (XXXI). По мнению Р. Г. Скрынникова, именно «показания Юдина начисто исключают версию об убийстве Дмитрия»[564]. Представляется, что в правдивости слов Юдина можно сомневаться. Ведь иное мнение основывается на двух недоказанных постулатах: во-первых, что Юдин действительно видел происходившее во дворе; во-вторых, что он говорил правду относительно случившегося.
По мнению И. И. Полосина, в Угличском деле сохранилось целых «шесть различных вариантов о причинах и условиях смерти царевича. Их наличие ликвидирует раз и навсегда все разговоры ученых о якобы произведенной по указанию Бориса Годунова подделке (подтасовке) материалов следствия». Однако вариант варианту рознь. Да и по существу-то нет в Следственном деле «шести вариантов» причин смерти Дмитрия. Полосин причисляет к ним «порчу» царевича, которую якобы Мария Нагая допускала «как основную причину его смерти». Это не соответствует действительности, ибо Нагая считала убийцами Данилу Битяговского, Никиту Качалова и Осипа Волохова. Согласно показаниям Волоховой, царица до событий приказала даже убить одну юродивую, «будтось та жонка царевича портила» (XV). Полосин считал вариантом и показание попа Богдана, что «царевича Дмитрия не стало». По-видимому, поп просто не знал (или не сообщил) ничего о причинах смерти царевича, поэтому считать его свидетельство особым вариантом нет оснований. Не являются таким вариантом и слова Г. Нагого, который, сообщая о том, что царевич зарезался, просто добавил: так «почали говорить». В конечном итоге фактически все показания сводятся к двум версиям: смерти царевича от несчастного случая или его убийству. А это лишает необходимой убедительности общий тезис И. И. Полосина о характере Следственного дела.
Поражает одна особенность Судного дела. Сразу после смерти Дмитрия распространилась весть о том, что он был убит. Эту версию передавали, в частности, Михаил и отчасти Андрей Нагие. О том же, как известно, говорила Мария Нагая. Но показаний лиц, отстаивавших и доказывавших эту версию, в Судном деле почти нет. Странно уже отсутствие показаний царицы Марии, хотя при расспросах кормилицы и постельницы она присутствовала. Согласно И. И. Полосину, подобный пробел «разъясняется очень просто: царицу Марию допрашивали в Москве — царь и бояре, патриарх и Освященный собор; Следственная комиссия боярина Шуйского не имела на то права»[565]. Между тем о заседании 2 июня Освященного собора, который подводил итоги расследованию дела, нам известно из Следственного дела, но ни о каком допросе царицы там нет ни слова. Мало того, митрополит крутицкий Геласий на этом заседании говорил: «..которого дни ехати мне с Углеча к Москве» призвала меня царица Мария и просила «челобитье ее донести до государя… чтоб… Михаилу з братьею в их вине милость показал» (LV). Этого челобитья в Следственном деле нет, хотя челобитная Ракова, также доставленная в Москву Геласием, помещена.
Сторонники версии о «самозаклании» царевича стремятся опровергнуть уверенность Марии Нагой в убийстве ее сына ссылкой на то, что ей вообще верить нельзя. Ведь признала же она в 1605 г. в самозванце своего сына. Но они забывают, что и в 1591 г., и позднее она упорно стояла на том, что к царевичу были подосланы убийцы, и никогда не говорила о его «самозаклании». А вот глава Следственной комиссии кн. В. И. Шуйский после 1591 г. дважды менял свою точку зрения на события 15 мая: в 1605 г. он признал в самозванце чудом спасшегося царевича, а в 1606 г., напротив, санкционировал версию об убийстве Дмитрия Годуновым.
Помимо показаний царицы Марии в Следственном деле отсутствуют и свидетельства многих других лиц, которые могли бы прояснить события 15 мая и обосновать версию об убийстве Дмитрия. В тот день первым ударил в колокол сторож Спасского собора Максим Кузнецов (XIX). Именно он мог бы рассказать, что же он видел на заднем дворе до того, как туда прибежала Мария. Однако его показаний нет. В убийстве Битяговских и других «злодеев» принимали участие «починщики» — посадские люди Ляпун, Никитка Гунбин, Степанка Полуехтов, Иван Тимофеев и Тихон Быков (XXIX), а также сапожник Тит (L). К событиям имели касательство сторож Евдоким, посадские люди Василий Ильин, дегтярник Филя и др. (LVI–LVII). И. И. Полосин приводит список из 22 человек, которые, по его словам, «были допрошены», и допускает, что их показания могли попасть в «особое дело» о народном восстании[566]. Но доказать, что всех этих лиц допрашивали и что существовало какое-то «особое дело» о волнениях в Угличе, Полосину не удалось. Добавим к числу осведомленных лиц посадских людей десятского Алексеевской слободы Субботку, холщевника Семейку, мыльника Ваську (XL). Во вторник 18 мая они отводили лошадей на разграбленный двор Михаила Битяговского и, наверное, могли бы сообщить новые детали если не о самой смерти Дмитрия, то о событиях, с ней связанных.
Версию о смерти царевича от несчастного случая не разделяли кроме Нагих еще несколько человек, хотя и весьма уклончиво. Духовник Григория Нагого поп церкви царя Константина Богдан обедал 15 мая у Михаила Битяговского в то время, когда к дьяку прибежали его люди и сказали, что царевича «не стало» (XXVI). Игумен Алексеевского монастыря Савватий уже более определенно сообщал то, что он от монастырских слуг узнал: «..царевич Дмитрей зарезан» (XXV). Архимандрит воскресенский Феодорит передавал, что монастырские слуги «от посадцких людей» узнали, «будто се царевича Дмитрея убили» (XXII). В обоих случаях свидетели добавляли по сути одно и то же: «..того не ведают, хто ево зарезал»; «..а тово не ведомо, хто ево убил». Обратим внимание на то, что эти трое — лица духовного звания. Возможно, именно поэтому комиссия Шуйского не решилась исключить их свидетельства из Следственного дела, как не могла она обойтись и без показаний Нагих. Впрочем, показания игумена Покровского монастыря Давыда как бы нейтрализовали свидетельства Савватия и Феодорита. Правда, Давыд находился тогда в обители, располагавшейся в двух верстах от города, и в пользу версии о «самозаклании» смог сослаться только на рассказ дворовых людей (XXIV).
Отметим еще одну особенность Следственного дела: в связи со смертью Дмитрия в нем нигде не упоминается имя Бориса Годунова, хотя среди сторонников версии об убийстве царевича могли быть и лица, которые прямо связывали трагические события в Угличе с царским шурином. Возможно, кн. В. И. Шуйский, не отличавшийся смелостью и принципиальностью, не решился упомянуть всесильного правителя даже в форме опровержения его причастности к убийству.
В целом круг лиц, привлеченных комиссией к дознанию (во всяком случае тех, чьи показания до нас дошли), несомненно, тенденциозен: это были преимущественно чины местной администрации, дворовые люди и военно-служилая челядь. В Следственном деле отсутствуют показания угличан-посадских, хотя за выступление против царской администрации они подверглись жестоким наказаниям. Согласно Авраамию Палицыну, казнено было 200 угличан. Многих горожан пытали и отправили в ссылку, и в первую очередь тех, кто был в той или иной мере причастен к убийству Битяговского и давал показания против Осипа Волохова и других «злодеев» (или невинно пострадавших, с точки зрения правительства). Автор «Сказания о самозванце» прямо пишет: «А которые было православные християне сташа за убиение царевича, и тех християн повеле Борис Годунов разослати в Сибирь и в Пермь Великую в заточение в пустые места». «И оттово же Углеч запустел», — добавляет «Новый летописец»[567].