При работе с летописными памятниками XVII в. нужно иметь в виду, что на их терминологию да и на общие представления о прошлом могли оказать влияние события времен «Смуты». В середине XVII в. Г. Котошихин писал, что «прежние цари после царя Ивана Васильевича обираны на царство и на них были иманы писма, что им быть не жестоким и непалчивым»[428]. Сведение очень темное.

Среди свидетельств иностранных очевидцев первостепенное значение имеет рассказ Д. Горсея «Торжественнейшая и великолепная коронация» (Федора), изданный весной 1589 г. Поскольку этот памятник является как бы отчетом о том, что видел Горсей, то он приобретает официозное значение. Горсей писал: «.. четвертого мая был собран парламент из митрополитов… высших духовных лиц и всего дворянского сословия без разбора, обсуждались многие предметы… Прежде всего определили срок и время празднования коронации нового царя». Употребление Горсеем термина «parliament» дает основание переводить его как «земский собор». Выражение «all the nobility whatsoever» А. А. Севастьянова переводит как «вся знать», подчеркивая невозможность расчленения ее на аристократию (боярство) и дворян[429].

Но при всей кажущейся ясности рассказ Горсея может иметь несколько трактовок, в том числе и предложенную Н. И. Павленко. В 1584 г. в Москву прибыли члены Освященного собора, на заседании которого рассматривался вопрос о процедуре коронации Федора и ее сроках. Вот это-то совещание Горсей и мог принять за заседание «парламента»: на заседаниях церковных соборов часто присутствовали члены Боярской думы, дьяки и вообще знать (в частности, на церковном соборе 1584 г. об отмене тарханов). Сам же Горсей не был на соборе, о котором он пишет. Поэтому вполне возможно, что его рассуждения о «многих» вопросах, обсуждавшихся «собором», просто досужий домысел, основанный на толках при дворе. Словом, рассказ Горсея не может быть интерпретирован однозначно, тем более что ни Д. Боус, бывший в 1584 г. в Москве, ни Д. Флетчер, ни Л. Сапега ни слова о соборе не пишут. П. Петрей сообщает, что москвитяне «высшего и низшего звания, собравшись вместе, выбрали единодушно своим государем и великим князем Федора». Версия Петрея восходит к рассказу П. Одерборна, писавшего, что Федор был избран на царство по всеобщему согласию. 16(26) мая шведский военачальник П. Делагарди сообщал в Новгород: «..есмя вправду доведался, что… избрали в великие князи… князя Федора на степень отца его и коруновали»[430]. Возможно, это след восприятия событий сквозь призму польско-шведских представлений о переходе власти к новому монарху.

Итак, нет достаточно прочных оснований для гипотезы о созыве в 1584 г. Земского собора. 31 мая 1584 г., через неделю после высылки в Углич Дмитрия, Федор был коронован[431]. Первая жалованная грамота, выданная царем Федором (Троице-Сергиеву монастырю), датируется 3 мая, но массовое подтверждение старых грамот, как установил Ю. Н. Мельников, началось только 31 мая. Впрочем, 1 мая от имени царя Федора и Боярской думы принято было решение об отпуске посла Д. Боуса[432].

Расправа с Нагими и Бельским, торжественная коронация Федора не сняли противоречий в Думе. Борьба только начиналась. 10 июля 1584 г. Л. Сапега сообщал в Польшу со слов И. Эйлофа (в августе высланного из России в Ливонию): между четырьмя боярами, назначенными правителями, несогласия. Первый по значению И. Мстиславский очень расположен к польскому королю; если из противной партии умрет Никита Романович (который по причине тяжелой болезни не может долго жить), то король будет иметь много приверженцев среди бояр. От себя Сапега добавил: «Вот и сегодня слышал я, что между ними возникли большие споры, которые едва не вылились во взаимное убийство и пролитие крови». В мае 1585 г. в Польшу дошло известие от толмача Посольского приказа Я. Заборовского о том, что польского короля поддерживают Шуйские. Н. Варкоч в 1589 г. передавал, что после смерти Ивана IV Борис «заключил тайный союз со своими родственниками и друзьями. А душеприказчики (Грозного. — А. З.), как во всяком случае утверждает Борис, стремились соединить Москву с Польским королевством, что подтверждается многими убедительными доказательствами»[433]. Эти слухи иногда принимаются на веру.

По мнению Р. Г. Скрынникова, русской знати импонировал политический порядок Речи Посполитой, где власть короля была ограничена, и она не прочь была завести подобный порядок в России, предусматривая в случае смерти бездетного Федора возможность перехода трона к Баторию. Он считает, что среди московских бояр было две группировки: одна (пропольская) во главе с И. Ф. Мстиславским, другая во главе с Н. Р. Юрьевым — и пишет: «Столкновение между двумя опекунами, претендовавшими на руководство, привело к отставке Мстиславского. Дело, начатое Н. Р. Юрьевым, завершил Б. Ф. Годунов»[434]. Это чисто логическое построение. Никакого «противостояния» Мстиславского Юрьеву не было. В мае 1585 г. толмач Я. Заборовский сообщал своему старому другу капитану Белявскому, что, по полученным им сведениям, царь Федор тяжело заболел и в случае его смерти якобы один из братьев Рудольфа II женится на Ирине Годуновой и станет московским царем[435]. Исследователь связывает этот слух с хитроумным планом Годунова любой ценой удержать власть в государстве и склонен доверять сообщению Петрея о том, что Мстиславский хотел женить Федора на своей дочери[436].

Рассматривать сведения, поступавшие за рубеж от перебежчиков, пленных, агентов и даже дипломатов, нужно с большой осмотрительностью. Как правило, информаторы были отнюдь не вхожими в придворные круги людьми, не отличались ни осведомленностью, ни стремлением к объективности. Подчас дипломаты и администраторы порубежных городов вовсе не разбирались в происходивших на Руси событиях и превратно интерпретировали сведения, получаемые от своих агентов. Очень часто желаемое ими (и их правительствами) они принимали за действительное. Кривотолки в польских политических кругах о различных планах тех или иных боярских группировок в Москве возникали, как правило, в результате всевозможных досужих домыслов и сплетен, а не являлись достоверным отражением реальных ситуаций. В интересующем нас случае вряд ли имеются реальные основания говорить о «пропольских» симпатиях кн. И. Ф. Мстиславского или кн. И. П. Шуйского. Речь шла скорее о стремлении правительства царя Федора к миру с Речью Посполитой, которое неверно понималось в польских дипломатических кругах. Одним из первых жестов нового правительства был отпуск 900 пленных литовцев без всякого выкупа. Инициатива, очевидно, исходила от Годунова, который перед отъездом пленников щедро наградил их сукнами и деньгами. Отпуск произвел в Речи Посполитой благоприятное впечатление[437].

После подавления московских волнений враждующие стороны в Думе продолжали накапливать силы. Влияние Н. Р. Юрьева сказалось на пополнении ее состава. К февралю 1585 г. боярами стали принадлежавшие к романовскому кругу кн. Ф. Д. Шестунов и кн. И. В. Сицкий. Число окольничих пополнилось кн. Б. П. Засекиным[438]. К марту 1585 г. как окольничий упоминается и И. М. Бутурлин. Усилились и Шуйские: к апрелю 1585 г. боярином стал Андрей Иванович Шуйский[439].

Медленно, но уверенно росло влияние и Годуновых. К февралю 1585 г. боярином стал И. В. Годунов; к ноябрю 1584 г. — кн. Д. И. Хворостинин (из окольничих); к февралю 1585 г. — кн. Т. Р. Трубецкой, отправленный в Новгород в связи с предполагавшимся походом против шведов. В ноябре 1585 г. боярами были кн. Ф. М. Троекуров (из окольничих) и свояк Бориса Годунова кн. И. М. Глинский. Борис был его душеприказчиком в 1586 г., т. е. задолго до смерти Ивана Михайловича. Глинский появился на горизонте в качестве рынды в весеннем походе Ивана IV в Новгород 1572 г. и благодаря браку с дочерью Малюты быстро пошел «вверх». В марте 1573 г. он вместе с В. И. Умным получает высший дворовый оклад (600 руб.)[440]. Правда, были обстоятельства, мешавшие его продвижению. Иван Михайлович болел семейной болезнью Глинских — «черным недугом»[441]. Да и современники считали, что он «очень прост и почти полоумный». Вместе с тем Д. Флетчер писал о И. М. Глинском, Ф. И. Мстиславском, Черкасском и Трубецком, что они «не отличаются никакими особыми качествами и только Глинский (как говорят) обладает лучшими дарованиями»[442]. Его дочь была «сговорена» за кн. Ф. И. Мстиславского, но брак не состоялся, очевидно, в связи с враждой Годуновых с Мстиславскими.