Наступило время битвы, которая должна была определить исход войны. Сначала сражение складывалось успешно для Острожского. Ему удалось разбить передовой отряд русских, который переправился к основным силам на правый берег Ведроши. Но и за рекой литовские войска продолжали громить остатки передового отряда, не успевшие отойти к войску, находившемуся за Тросной. Затем военные действия временно прекратились, и противники «стояша много дни» по обе стороны Тросны. Наконец, перейдя по мосту через Тросну, гетман вступил в бой с главными силами русских, которые возглавлял кн. Д. В. Щеня. Удар, нанесенный засадным полком, оказался решающим. Битва продолжалась шесть часов. Литовцы не выдержали натиска и поспешно отступили. Уничтожив мост через Тросну, русские начали добивать остатки их отрядов на левом берегу реки. Окончательное уничтожение литовской армии произошло на небольшой речушке Полме (впадающей южнее устья Селни в Росну). Именно здесь 14 июля 1500 г. и были взяты в плен гетман и другие литовские воеводы. Пытаясь хоть как-то оправдать поражение, Хроника Быховца утверждает, что в битве 3,5 тыс. литовцев противостояли 40 тыс. русских. Но доверять этим цифрам нельзя. По Новгородской IV летописи, в плен попало 500 литовцев и 5 тыс. человек было убито; по Вологодско-Пермской, было убито свыше 30 тыс. человек.[554] Факт остается фактом: цвет литовского воинства или погиб, или попал в плен.

Битва при Ведроши — блистательная победа русского оружия. В ней нашли продолжение лучшие традиции русского военного искусства, восходившие к Куликовской битве.

На фоне событий решающего этапа русско-литовской войны неожиданным диссонансом звучит сообщение Погодинского летописца о том, что «князь Василей, сын великого князя Ивана, хотя великого княжения, и хотев его истравити на поле на Свинском, у Самьсова бору, и сам побежа в Вязьму с воими (С. М. Каштанов читает: «своими». — А. З.) и советники. А князь великий нача думати со княгинею Софиею, и возвратиша его, и даша ему великое княжение под собою, а князя Дмитрея поимаша, и с матернею княгинею Еленою». Обычно это сообщение истолковывается как побег княжича Василия. Факт побега полуопального Василия ничего удивительного не представляет. В сходных случаях в 1480 г. пытались отъехать братья Ивана III — Борис и Андрей. С. М. Каштанов считает, что Василий бежал (в конце апреля — начале мая 1500 г.), недовольный стеснением своих прерогатив в Новгороде. Д. Феннел связывает недовольство княжича с секуляризацией владычных земель, проведенной в Новгороде в 1499 г.[555]

Можно было бы полагать, что Василий, «хотя великого княжения», просто решил воспользоваться сложной обстановкой, чтобы добиться отстранения от власти своего противника — Дмитрия. Речь могла бы идти о стремлении окончательно отстранить Дмитрия-внука (позиции которого были еще достаточно сильны)[556] от управления страной. Но очень не ясны слова «хотев его истравити». Каштанов считает, что Василий хотел «истравить» (погубить) отца на Свинском поле, которое находилось в Самцовской волости («Самьсов бор») Дорогобужского уезда, у речки Рословки, где стоял Рославль. А именно к нему и Ельне перед битвой ходили русские войска.[557] Поэтому Каштанов пишет, что «на Свинском поле состоялось какое-то столкновение войск, поддерживавших Василия, с частью войск Ивана III. Василий мог опираться только на литовские войска». Это столкновение, по его мнению, окончилось поражением Василия, «который попал в Москву, вероятно, в качестве пленного». Бой на Свинском поле он датирует временем стояния на Росне (Тросне).[558] В этом объяснении есть неясности. Получается, что вместо наказания за измену Василий был пожалован великим княжением.[559] И как мог княжич «истравить» Ивана III на Свинском поле, когда там великого князя не было вовсе?

Представляется более убедительным иное истолкование текста. Скорее всего, погубить на Свинском поле пытались литовцы Василия, который пришел туда с войсками. Именно от них он и бежал в Вязьму. Если так, то картина проясняется. Ко времени битвы в этот район со всех сторон стягивались русские войска. Возможно, и княжич Василий двинулся к Рославлю (Дорогобужу). Узнав о движении навстречу литовских войск (которое, вслед за С. М. Каштановым, можно отнести ко времени стояния на Тросне), он бежал в Вязьму. И это объяснение гипотетично, но оно позволяет обойтись без натяжек, которые приходится допускать, принимая версию об «отъезде» княжича Василия от Ивана III.

Весть о разгроме литовских войск при Ведроши была встречена с ликованием в Москве («бысть тогды радость велия на Москве»).[560] Резонансом победы было взятие Путивля 6 августа 1500 г. войсками Якова Захарьича, северских князей Василия и Семена и Мухаммед-Эмина. В плен попал и наместник города кн. Богдан Глинский. 9 августа псковичи кн. А. В. Оболенского взяли Торопец. Все это время Александр находился под Борисовом, ожидая дальнейшего разворота событий. 6–8 августа он был в Обольцах (ныне в Толочинском районе Витебской области), а с 14 сентября по 6 октября — в Полоцке.[561]

Несмотря на сложное положение на востоке (ногайцы продолжали беспокоить восточные окраины государства: под Казанью три недели стояли Муса-мурза и Ямгурчей-мурза), у Ивана III был план совершить зимний поход на Смоленск. Поэтому 29 сентября 1500 г. в Крым выехал Иван Мамонов с наказом уговорить крымского хана нанести удар по Литовскому княжеству. Однако условия суровой зимы не позволили Ивану III осуществить свой замысел — «снеги выпали велики да и корму коньского» оказалось мало. Поход не состоялся, но Смоленск оставался главной целью военной кампании и весной 1501 г.[562]

Поражение при Ведроши поставило Александра Казимировича на край катастрофы. Война с Россией проходила в обстановке непрекращавшихся вторжений крымских полчищ (в 1500 г. Юго-Западная Русь дважды — весной и осенью — подвергалась набегам). Поэтому Польша не могла оказать существенной помощи своему союзнику. «Ахматовы дети» могли разве что несколько сдержать наступательный порыв Менгли-Гирея. Но Иван III делал все, чтобы поддержать крымского хана. Когда в начале августа 1501 г. Менгли-Гирей сообщил, что выступает в поход на Ших-Ахмеда, то великий князь сразу же послал в поддержку кн. В. Ноздреватого и Мухаммед-Эмина на ордынские улусы. Должны были поддержать этот поход и рязанские князья.[563]

Стефан Молдавский сохранял в русско-литовском конфликте нейтралитет. К началу 1501 г. положение его дочери при дворе Ивана III заколебалось, и молдавский господарь выжидал дальнейшего хода событий. Одновременно он стремился, чтобы Менгли-Гирей вступил в мирные переговоры с Литовским княжеством.[564] В условиях постоянной турецкой угрозы ему было важно обеспечить себе поддержку всех трех Ягеллонов (венгерского, польского и литовского).

Не имея реальных сил для противоборства на ратном поле, Александр усилил дипломатическое давление на Ивана III. В январе 1501 г. в Москву прибыл посол венгерского короля Владислава Ягеллона — Матиас, призывавший Ивана III к миру с зятем. Реальных результатов посольство не дало. 21 февраля приехало посольство от Яна Ольбрахта и Александра.[565] Польский король угрожал войной, если Иван III откажется замириться с Александром, и требовал возвратить Литве захваченные города. Иван III решительно заявил, что эти города — его исконная отчина, начать же мирные переговоры согласился. Готов он был воздержаться и от военных действий до мирного урегулирования спорных вопросов. Миролюбивая программа русского государя отвечала его осторожному политическому курсу.[566]Два обстоятельства удерживали Ивана III от новых военных акций в Литве. Первое — сложность внутриполитической ситуации. Второе — надвигавшаяся война в Ливонии. В мае 1501 г. произведена была диспозиция полков на случай, если «каково будет дело от немец». Летом 1501 г. в Дерпте (Тарту) арестовано было 150 русских купцов. Это был прямой вызов. В Псков 1 августа прибыли дополнительные силы воевод кн. В. В. Шуйского и кн. Д. А. Пенко. 22 августа русские полки вышли из Пскова по направлению к Ливонии. 26–27 августа у Острова границу перешли войска ливонского магистра Плеттенберга, которые должны были соединиться с литовцами. Целью похода, очевидно, было взятие Пскова. Но Александру тогда было не до Ливонии. 17 июня 1501 г. умер польский король Ян Ольбрахт, и сейм, заседавший в Петрокове (в августе — октябре), принял решение об избрании литовского великого князя польским королем.[567]