В сентябре 1920 г. Сологуб снова обращается к Троцкому, прося разрешить себе и А. Чеботаревской временный выезд в Ревель (теперь Таллин).

30 сентября Троцкий ему отвечает: «Я не вхожу в обсуждение Ваших замечаний об „унизительности“ хлопотать о галошах и чулках в истощенной и разоренной стране и о том, что будто бы эта „унизительность“ усугубляется „литературным положением“. Что касается Вашей деловой поездки в Ревель, то, по наведенным мною справкам, мне было заявлено, что препятствий к ней не встречается. Я сообщил, со слов Вашего письма, что Вы не преследуете при этом целей политического характера. Мне незачем прибавлять, что то или другое Ваше содействие походу мировых эксплуататоров против трудовой республики чрезвычайно затруднило бы возможность выезда для многих других граждан»[47].

В этот день 30 сентября Сологуб был в Москве, где в Дворце искусств состоялся вечер его поэзии «в авторском исполнении»; просьбу Сологуба Троцкий, так же как и Каменев, передает Луначарскому. На сей раз 5 октября коллегия Наркомпроса сообщает в Наркомат иностранных дел, что «к выезду в Ревель писателя Ф. Сологуба и А. Н. Чеботаревской со стороны Коллегии НКП препятствий не встречается»[48]. Какие-то препятствия, тем не менее, где-то встретились и выезд Сологуба не состоялся.

Наконец, 5 июня 1921 г. Сологуб повторно обращается к Ленину с просьбой о временном выезде за границу. Ленин передает эту просьбу в ВЧК. В секретном письме Иностранного отдела ВЧК в ЦК РКП(б) 28 июня подтверждается, что у них находятся заявления Блока, Венгеровой и Сологуба, но в связи с «самыми гнусными измышлениями» Бальмонта, Куприна и Бунина, «ВЧК не считает возможным удовлетворять подобные ходатайства…»[49]

В итоге Политбюро, рассмотрев 12 июля вопрос о разрешении на выезд Блоку и Сологубу, постановило выезд разрешить одному Сологубу, о чем ему и телеграфировал Троцкий…

Полученным разрешением, одновременно означавшим смерть Блока, Сологуб воспользоваться не мог, а 23 сентября 1921 г. А. Н. Чеботаревская покончила с собой, и новых прошений о выезде Сологуб, умерший в 1927 г., не подавал…

Как пишет в своих воспоминаниях дочь поэта Вячеслава Иванова Лидия: «В 1918 году я решила, что нужно найти заработок, чтобы помогать семье. Я заявила Вячеславу:

— Я хочу поступить на службу к большевикам.

Вячеслав не удивился.

— Ах да? Я слышал, что в Наркомпросе есть музыкальный отдел и во главе Артур Лурье. Это тот молодой человек, который ко мне приходил показывать свои стихи на Башню. Я тебе дам к нему письмо»[50]. С этим письмом Лидия Иванова заявилась в Наркомпрос, и ее приняли на работу в Музыкальный отдел. А затем ее отца, Вячеслава Иванова, пригласили заведовать историко-театральной секцией Театрального отдела, которым тогда руководила О. Д. Каменева. 4 августа 1919 г. Вячеслав Иванов посвятил ей следующее стихотворение, которое обнаружил в архиве ИМЛИ и опубликовал Дж. Мальмстад:

Стихотворение это менее всего можно считать подобострастным и панегирическим, но о добром расположении автора к его героине оно, несомненно, говорит.

В марте 1920 г. Вяч. Иванов обращался к А. В. Луначарскому с просьбой о финансовой помощи для своей поездки за границу. Коллегия Наркомпроса рассматривала этот вопрос, Луначарский вел переговоры с Наркоминделом, после чего сообщил В. И. Ленину о своей рекомендации разрешить Вяч. Иванову выезд за границу, но поездка из-за отсутствия финансовых возможностей так и не состоялась[52]. В августе 1920 г. Вяч. И. Иванов отправился в Баку, откуда в 1924 г. уехал уже за границу.

Вольфганг Грёгер (Groeger Wolfgang Е.) — живший в России немецкий поэт и переводчик русской поэзии и прозы. Первая мировая война разделила его с семьей; его дальнейшее пребывание в России было лишено всякого смысла. Дочь Вяч. Иванова упоминает в мемуарах о встрече с Грёгером в санатории в Серебряном бору в 1919 г.[53]. Своими проблемами он поделился с Вячеславом Ивановым, попросив посодействовать ему по части разрешения на проезд к семье. Вячеслав Иванович обратился к Каменеву.

Ходатайство Вяч. Иванова помогло, и В. Грёгер вскоре оказался в Берлине, где уже в 1922 г. увидели свет его переводы на немецкий, в частности поэмы Александра Блока «Двенадцать» и стихов Вячеслава Иванова (W. Iwanow, Klüfte. Über die Krisis des Humanismus. Berlin 1922). 28 января 1923 г. Борис Зайцев писал из Берлина Ивану Бунину: «Ваша книга появилась здесь у Фишера. Переводчик и поэт В. Грёгер говорил мне, что она имела большой успех…»)[56].

Переписка, которую вел Вольфганг Грёгер с Освальдом Шпенглером в 1923–1924 гг., опубликована в Гамбурге в 1987 г.[57]. Имя Грёгера встречается и на берлинских страницах «Камерфурьерского журнала» Владислава Ходасевича…

Поэт Владислав Фелицианович Ходасевич родился в Москве в 1886 г., а в ноябре 1920-го из Москвы бежал в Петроград, где, как ему тогда показалось, он прижился и воскрес. Ходасевич был человеком больным; болезни преследовали его и одолевали упорно; начиная с 1916 г. он страдал туберкулезом позвоночника, носил корсаж, и спасали его только поездки в Крым. О предотъездных московских годах в берлинской (1922 г.) автобиографии Ходасевича рассказывается коротко: «Весной 1918 года началась советская служба и вечная занятость не тем, чем хочется и на что есть уменье: общая судьба всех, проживших эти годы в России. Работал сперва в театрально-музыкальной секции Московского Совета, потом в ТЕО Наркомпроса, с Балтрушайтисом, Вяч. Ивановым, Новиковым. Читал в московском Пролеткульте о Пушкине…»[58]. В мемуарах, написанных Ходасевичем в эмиграции, чувствуется, как при воспоминаниях о кошмарной московской жизни эпохи военного коммунизма злость и негодование захлестывают его и острие жала направляется на большевистских лидеров — чем дальше уходило прошлое, тем злее Ходасевич думал о Кремле. Поскольку из кремлевского ареопага ему довелось общаться лишь с Л. Б. Каменевым, то именно на него и выплескивался весь заряд негодования; ну, и, конечно, на О. Д. Каменеву, под началом которой пришлось служить в Наркомпросе: «К концу 1918 года, в числе многих московских писателей (Бальмонта, Брюсова, Балтрушайтиса, Вяч. Иванова, Пастернака и др.), я очутился сотрудником ТЕО, то есть Театрального отдела Наркомпроса. Это было учреждение бестолковое, как все тогдашние учреждения. Им заведовала Ольга Давыдовна Каменева, жена Льва Каменева и сестра Троцкого, существо безличное, не то зубной врач, не то акушерка. Быть может, в юности она игрывала в любительских спектаклях. Заведовать Тео она вздумала от нечего делать и ради престижа»[59]. Работа под началом О. Д. Каменевой дала Ходасевичу возможность обратиться к ее супругу, прося помочь по квартирной части. В письме к Л. Б. Каменеву срок своим непрерывным житейским бедам Ходасевич отсчитывает с 1904 г.; из письма ясно также, что это не первый контакт поэта с председателем Моссовета: