— Мы — мужчины! — Рамсей боролся с коварной летаргией, угрожавшей ему. Он мужчина, он человек, он Рамсей. — Нас нельзя использовать, мы действуем свободно…
— Ни один человек не действует свободно, его ведут и подталкивают события прошлого, потребности будущего, а может, и воля более сильных мужчины или женщины. Ни один не свободен от случайностей, которые жизнь налагает на него с рождения. Но сейчас не время говорить о свободе, о выборе, о вере и неверии. Очевидно, игра ещё не закончена, иначе бы вы не попали сюда. Поэтому мы согласны, что вы должны находиться под защитой Рощи, пока мы не узнаем, каково ваше значение.
Шаман поднял руки, резким движением запястий отбросив назад рукава. Казалось, руки его засияли собственным светом. Поднятый указательный палец нацелился в голову Рамсея.
Рамсей почувствовал, что падает. Несколько моментов паники и страха, а потом мягкая приветливая тьма.
Глава 12
Спит ли он и видит сон? Или просто каким-то непонятным способом оказался в этом месте и только сейчас начинает видеть, слышать, понимать? Столько произошло с Рамсеем за короткое время, что он иногда начинал сомневаться в свидетельствах собственных чувств. Он знал только, что сидит за столом в тусклом свете, и стол — это не стол, а скорее плита с лампой на ней.
Свет не распространялся далеко. Рамсей видел только то, что лежит на плите, и две руки, движущиеся над этим. Руки очень тонкие, с массивными кольцами, которые обычны у людей этого мира. Грация движений заставляла Рамсея думать, что руки принадлежат женщине. Но когда он пытался что-то разглядеть, увидеть даже смутные очертания женщины, сидящей напротив него, он видел только стену темноты.
И вот, неподвижный вопреки своей воле, он смотрел на работу этих рук. Вопреки воле, потому что в глубине души проснулся древний страх. Чувства его были подчинены, порабощены таким способом, который он не считал возможным. Рамсей был уверен, что даже если напряжёт все свои силы и попытается встать, отойти от стола, перестать смотреть на эти быстро и легко движущиеся руки, то не сможет. Хочет он или нет, приходилось сидеть и смотреть.
Собственные его руки бессильно лежали на коленях. Он не мог даже пальцем пошевелить. Первой реакцией на эту беспомощность стал страх. За ним последовал гнев, и тут воля его усилилась, отвердела, как металл, обрабатываемый искусным кузнецом.
И всё же, несмотря на гнев, который вооружил его, Рамсей обнаружил, что должен по-прежнему следить за руками.
Пальцы ловко перебирали полоски лёгкого металла, клали каждую полоску в нужное место, производя при этом негромкий звон. И на полосках вспыхивали, как результат соприкосновения со столом, какие-то символы.
Сложные символы… Продолжая наблюдать, Рамсей обнаружил, что ему понятен смысл некоторых символов. Но откуда он знает, что эти извивающиеся щупальца, похожие на облака на старых китайских картинах его мира, символизируют Сон? А это сердце, из которого растёт цветок с пятью лепестками, означает Надежду? Зигзагообразная полоса молнии, приобретшая пурпурный оттенок при соприкосновении с поверхностью, это Страх. И самый последний символ — фигура в капюшоне и длинной мантии, указывающая рукой с длинными пальцами то направо, то налево, — Судьба.
Эти рисунки находились на концах полос. Но на каждой полосе был ещё и рисунок в центре, очень сложный. Он вспыхивал, когда полоску опускали, но тут же затухал, так что Рамсей не мог разобрать изображение.
Во всём этом скрывалась какая-то цель… какой-то узор… руки напротив юноши искали его, в этом Рамсей тоже был уверен. Но метод поиска он не понимал. Некоторые полосы на какое-то время оставались спокойно лежать. Но потом пальцы — в их резких движениях ощущалось нетерпение, — собирали и их и снова начинали раскладывать. Наконец между Рамсеем и неизвестным игроком — если это игра, — осталось только пять полосок. Впервые за всё время игрок застыл, руки его замерли, концы пальцев лежали на линии карт.
И хоть лежали они неподвижно, от них явно исходило ощущение нетерпения. Указательный палец постукивал по карте, лежавшей посредине.
— Разве не сказано уже… — голос негромкий, шёпот, который чётко различим в темноте. — Всегда рыцарь… рыцарь снов! Рыцарь, который разрушает все установленные образцы и преобразует Судьбу… — теперь палец выразительно постучал по самой правой от Рамсея карте, где была изображена закутанная фигура, и эта фигура становилась всё отчётливей, она угрожала. Рамсей посмотрел на карту, на которую указывали пальцы.
— Судьба… Страх… — палец указывал снова. Но теперь, минуя центр, он указывал на крайнюю левую карту, карту с молнией. — Но затем Королева! Королева, которая правит домом Надежды. Сон, Судьба, Страх — и после Страха — Надежда. Ты, рыцарь, привязан к пути, и путь твой тёмен, как у видящего сон. Ты видел сон, ты видишь его и будешь видеть! Судьба и Страх, соединившись, становятся могучим противником, видящий сны. Но ют какова правда предсказания: ты больше должен опираться на свои сны, чем на силу рук и быстроту разума. Смотри сны… спрашивай… и встань перед лицом Страха и Судьбы и… — рука зависла над последней картой — сердцем с цветком — и Рамсей увидел только радужное пятно на месте рисунка.
— Нет, даже я не могу сказать, чем всё это кончится. Даже Роща должна склониться перед видящим сны. Слишком часто его сны оказываются правдой!
Рука гибким движением проплыла над столом. Свет исчез. На мгновение Рамсея охватило ощущение одиночества, как будто его покинули в абсолютной тьме.
Затем — снится ли ему сон по приказу владелицы рук? Или это его собственный каприз?
Он только знал, что как сны, навеянные Оситесом, которые должны были привязать его к этому миру, стали реальностью, так же реальна была и та сцена, на которую он сейчас смотрел.
В сцене этой доминировал один человек. Лишённый холодной спокойной властности шамана или наследственной привычки к правлению старой императрицы. Нет, он излучал грубую, жестокую силу. Рамсей решил, что он чуть старше среднего возраста, но годы не уменьшили бычьей силы этого тела с бочкообразной грудью, не ослабили решимости и силы воли, которые проступали в чертах лица с тяжёлым подбородком, в глазах и губах.
Человек сидел в кресле, в общих чертах повторяющем трон старой императрицы. Но там само её присутствие превращало кресло в трон, а здесь узурпация власти казалась неестественной и несла в себе тень угрозы. Левым локтем человек опирался о ручку кресла, квадратный подбородок лежал на ладони поднятой руки, и сидевший смотрел в направлении Рамсея с такой сосредоточенностью, что видящему сон на мгновение показалось, что этот человек способен его увидеть.
Но на широком хмуром лице не появилось никаких признаков удивления. И Рамсей понял, что этот взгляд скрывает погружённость незнакомца в задумчивость. И мысли его тревожны.
В правой руке незнакомец сжимал рваную тряпку, цвет которой показался юноше знакомым. Это был капюшон, такой же, какой носил Рамсей, когда играл роль кровника, маскировка, едва не приведшая его к смерти — вторично.
Очалл! Мозг подсказал имя никогда не виденного врага, о котором Рамсей так много слышал. Итак, это верховный советник, пожелавший править империей. Очалл, возможно, потерял свою главную фигуру в игре, однако в этом погружённом в задумчивость человеке ничто не свидетельствовало о поражении и отказе от планов. Напротив, выражение его лица хорошо показывало, что он ищет, отыскивает новый путь. А то, как яростно он сжимал ткань капюшона, свидетельствовало, что он начал понимать суть проблемы.
Императрица и шаман… Рамсей поверил их предложению и едва не потерял жизнь. Теперь, глядя на Очалла, он думал, какой приём получил бы у советника, для которого может послужить новым и, возможно, более надёжным Каскаром.
Что говорили об этом человеке — говорили его враги? Что он подчинил себе слабовольного принца, загипнотизировал его, превратил в свою марионетку. Но всё, что слышал Рамсей об Очалле, исходило от его злейших врагов. И ведь не Очалл связал его с Каскаром, убил и воскресил в мире, где люди, представляющие закон и порядок, снова захотели увидеть его мёртвым.