- Ты не бойся. Если сразу не зарубили, то теперь уже не тронут.

Через некоторое время пленников повели к болоту, в котором поили скот, разрешили напиться. Потом вернули назад, бросили перекисшего сыру и десятка два вяленых окуней.

Векше кусок не шел в горло, он искоса наблюдал за печенежским станом. У них подошло время трапезы. Из всех шатров повылезали мужчины (Векша только тут увидел, как их много), подходили к огромным закопченным казанам, выхватывали оттуда куски горячего мяса, садились на траву и жадно жевали.

Женщины и дети тоже повыходили из шатров, несмело подступали к казанам, но пищи почему-то не брали. И только когда мужчины насытились, с криком набросились на остатки еды.

"А где же тот, в цветастом? - вспомнил Векша важного печенега. - Может, вон в той самой большой и ладной халабуде?.."

Поглядел на большой шатер. Вход в него широко раскрыт, и было хорошо видно, что там внутри. Печенег в цветастом сидел с тремя пышно разодетыми мужчинами на пестром ковре, заставленном блестящей посудой. Эти ели неторопливо, запивая каким-то питьем из высоких чаш.

После трапезы большинство печенегов снова укрылось в шатрах, а некоторые принялись готовиться в дорогу: осматривали конскую сбрую, острили кривые мечи, натягивали на луки новые тетивы из бычьих жил.

Женщины расчесывали большими костяными гребнями гривы коням, вплетали в них красные ленты, укладывали в кожаные торбы дорожную снедь.

Подростки бегали вокруг пленных и хлестали крайних нагайками. Оставили пленников лишь тогда, когда в поле начал меркнуть день и возле шатров задымили кизячные костры.

Охранники тоже развели костер, так как ночь обещала быть холодной. Ненасыть-порог дышал в поле влагой, понизу стлался редкий сивый туман.

Пленники долго не могли уснуть. Сбившись в кучу, согревая таким образом друг друга, они рассказывали каждый о своем. Но то свое у всех было одинаково безрадостно: куда ни ступи, как ни повернись, всюду им неволя. То князь, то бояре, то воеводы, то их тиуны, то гости, а то вот еще эти, печенеги...

Сынко все время молчал. Лишь под конец, когда все выговорились, рассказал про свой первый полон, про мытарства, каких он натерпелся, мыкаясь на чужой земле среди чужих людей.

 ...Десять лет миновало с тех пор, как Сынка впервые взяли в плен печенеги - тут же, возле Днепра. Когда поход переправился через пороги и причалил к большому острову, чтобы отдохнуть, отладить челны, принести под священным дубом жертвы богам, вои, взяв с собой гребцов, отправились в поле на ловы. Всегда так делали: дичь была немалым подспорьем в пути для похожан.

Вои с луками и копьями выстроились ровной шеренгой у берега на расстоянии полета стрелы друг от друга. Гребцы пошли по густому, высокому ковылю в поле, там они должны были разойтись, стать полукругом и с улюлюканьем и свистом двинуться к реке, гнать туда вспугнутого зверя. У них не было никакого ловецкого снаряжения, они служили воям загонщиками.

Гребцы уже начали расходиться, как неожиданно увидели: из-за холма, на котором маячила каменная баба, вынырнул конный отряд печенегов.

Тогда еще не бывало такого, чтобы печенеги нападали на походы, они придерживались условий мира между князем и каганом. Бывало, встретятся, поговорят на пальцах, похожане даже угостят их чем-нибудь или выменяют кое-что на свое и разъедутся. Поэтому, увидев печенегов, гребцы совсем не испугались, еще махать им стали, чтобы объезжали стороной, не мешали ловам.

Но печенеги не послушались, мчались прямо на них. Когда приблизились, мигом спешились, похватали загонщиков, связали их одной длинной веревкой и погнали в поле.

Гребцы кричали, звали своих на помощь. Надеялись, что вои их услышат, спохватятся, что слишком долго нет загонщиков, и бросятся искать. Но тщетно. Вои не вызволили их из полона.

К вечеру печенеги переправились с пленниками через Днепр на левый берег, заночевали в камышах, а потом, шли на восток, пока не добрались до такой же большой, как и Славутич, Дон-реки.

На Дон-реке стоит хазарский город-крепость Саркал, куда съезжаются гости отовсюду. Там печенеги и продали пленников маврским (мавры - арабы (с VIII в.), в древние и средние века - европейское название коренного населения Северной Африки (кроме Египта)) гостям. Те надели им на ноги цепи, запрягли в повозку быков, сложили на нее свои пожитки и двинулись в край полуденный.

Поле ровное, хоть катись по нему, пожелтевшее от зноя. Небо высокое, чистое.

Заглядится Сынко на небо - кружат в нем птицы вольно, куда хотят, туда и летят. Ему бы крылья!.. Вздохнет и дальше бредет за возом, быков погоняет, а цепи звенят на ногах, не дают забыть, что он невольник.

Не раз, не два замышляли пленники побег. Но как убежишь, когда за ними и денно и нощно следят недремно мавры, когда на ногах цепи железные, а руки безоружны.

Вскоре стали попадаться холмы, и чем дальше, тем выше и выше. Потом начались горы. Повсюду среди тех холмов и гор были селения с хижинами и оградами каменными, садами. Во дворах кони добрые, быки огромные. Живут там племена касо-гов, ясов, абхазов (Касоги, ясы, абхазы - племена, населявшие в X столетии Северный Кавказ).

А однажды ранним утром, еще и солнце не взошло, увидел Сынко: впереди высокая гора, снегом покрытая. Думал - почудилось. Стал вглядываться пристальнее - и правда снегом покрытая. А за той горой другие виднеются. И тянутся они в такую даль, что уже и не отличишь одну от другой.

Пленники были поражены: "Снег в такую пору?!" "Диво какое!" "Наши никогда бы не поверили..." "А ты попробуй добраться до наших и рассказать", - отозвался кто-то мрачно, и разговор о горном диве обернулся грустью. Но вскоре снизу на горы стал надвигаться туман, постепенно заволок их совсем, и небо над ними стало облачным. Подошли к селению. Жилища в нем, как и в тех, что встречались раньше, тоже каменные, но без высокой кровли - одни потолки. Сбежались люди - глаза у всех черные, острые. У женщин косы до пят, серебряными побрякушками увешанные, на плечах широкие накидки. Мужчины - в длинных, без рукавов, мехом наружу кожухах, в сапогах, у каждого нож на поясе. Женщины угощают пленников коржиками ячневыми, молоком свежим, лепечут что-то приветливое, но никто их не понимает.

А у Сынка стало легко на сердце: видно, везде есть добрые люди, хотя и разная у них речь, и обычаи свои у каждого, и с виду не схожи они между собой.

Мавры бросили тут повозку, поменяли быков на коней, повязали на них поклажу и направились с полоняниками в край неизвестный по каменистой тропе, вившейся у подножия горы.

Внизу река катила свои волны. Она и не глубокая - коню по брюхо, и не широкая - камешек можно перекинуть, но быстрая-быстрая. От нее пар до вершины горы поднимался и там тучей становился. Туча эта все разрасталась, делалась все гуще и к вечеру уже и солнце собой заслонила. Загремел гром, засверкали молнии.

Вошли в ущелье темное. Туда же и речка свернула. Ярится она, шумит, о камень бьется, вот-вот тропу подмоет. Грохот от нее такой, что даже голоса своего не слышишь. Там и на ночлег остановились. Прислонился Сынко к камню спиной, грустный, усталый, да так и заснул.

Проснулся: небо над ущельем ясное, солнце невидимое вершины гор золотит, а тут, внизу, как в яме, - холодно, туман синий клубится.

А тропка все круче и круче к горе лепится. Идут кони, каждый камень копытом пробуют, поклажей о стену каменную трутся. Сбоку пропасть, дна ей не видно, сорвешься - костей не соберешь.

Вышли в долину, обрадовались. Тут тоже селение раскинулось неподалеку от снеговой горы. Возле селения полоски ячменя. У моря давно уже обмолотились, а тут ячмень только колос выбрасывает.

Снова сбежались к ним люди, угощают ячниками пленных, и снова у Сынка повеселело на душе от такой приязни.

Дальше долина сузилась, тропа снова вверх зазмеилась, да так круто, что приходилось вперед наклоняться, чтобы навзничь не упасть. И чем выше взбирались на гору, тем становилось холоднее. А когда поднялись на самый верх - глубокая осень вокруг: отовсюду тучи непроглядные низко плывут, чуть голову не задевают, ветер с ног валит, дождь ледяной с градом льет, не видать ни зги.