– Не надо так мрачно. Сейчас осень, скоро начнутся серьезные холода. А в холод насекомые, как известно, впадают в спячку.

– Я бы на это не надеялся, — прошептал Ростик. — Это не Земля, и сейчас не сорок первый год.

– Верно, тогда еще ждали сибиряков. И дождались. Что доказывает — тогда и сейчас, там и тут есть одно общее — не следует умирать раньше времени.

Они пропустили вперед капитана и следом за ним вошли в высокий, гулкий вход. Обычно тут продавались билеты. Сейчас окошки касс были наглухо закрыты крашеными фанерками. На лекцию в самом деле пускали всех желающих.

 22 

В зале, который Ростик прекрасно помнил как залитый светом, теплом, красиво одетой публикой, горели только керосиновые лампы. Свет они кое-какой вырабатывали, но и копоти давали немало. К счастью, даже копоть теперь не портила хорошего настроения. А оно как установилось на какой-то странной, праздничной отметке, так и не спадало. Словно не только Ростик, но и все прочие решили вспомнить счастливые времена, прежние радости.

Везде и все чаще мелькали улыбки, женщины скинули ватники, некоторые, как оказалось, даже причесались. От удовольствия Ким даже нос наморщил. Дондик повернулся к Ростику и вполне по-светски спросил:

– Вы не со мной?

– А где ваши места? — спросил Ростик, с удовольствием оглядывая почти полный зал. При виде такого количества людей он стал опасаться, что они с Кимом могут не найти места.

– Для нас зарезервировано три первых ряда. Во-первых, легче отслеживать, во-вторых, лучше слышно. Микрофонов, сам понимаешь, не будет.

Ростик посмотрел вперед. За спинами еще не до конца рассевшихся людей определенно были пустые кресла. Сидеть впереди, видеть Перегуду как можно ближе — да, это было искушение. Даже с Дондиком можно было смириться.

– А нас пустят? — опасливо спросил Ким.

– Со мной-то? — Дондик улыбнулся и широким, армейским шагом протопал по проходу вперед. Трое ребятишек в форме с голубыми погонами, выставленные у сцены, чтобы стеречь места и вносить своим видом порядок в публику, стали ровнее.

Ростик и Ким уселись слева от капитана, на местах, которые были чуть ли не в центре, в третьем ряду. В первом ряду Ростик увидел всех руководителей города, которые сидели, как на партсобрании, без жен, общей, плотной стаей. Во втором оказались эти самые жены, тоже державшиеся сообща. Там же были и новые лица — например, Рымолов с какими-то пожилыми людьми, явно профессорского типа. Сбоку от них сидела и Рая Борщагова. Она отчетливо старалась не отходить от Поликарпа Грузинова. Тот смущался, но стоически переносил это соседство. Приглядевшись, Ростик понял, что вообще-то инженер счастлив тем, что его опекает такая соседка. Ким тоже заметил это и толкнул друга локтем в бок, за кирасу, оба усмехнулись.

Вдруг ребята с голубыми погонами запалили еще десяток ламп, выставленных на сцене заранее, и занавес разделился, со скрипом убравшись к кулисам. На заднике стали видны разные плакаты и диаграммы. Главный интерес у Ростика вызвал огромный рисунок, похожий на тот, который он видел в чужом городе, — шар, шесть осей, какие-то ниппеля, вставленные в его поверхность по этим осям, а в центре — что-то сверкающее.

На сцену вышел Перегуда. Он был в костюме, тщательно причесан и выбрит. В руках он держал огромную, метра в два, указку. Подойдя к трибунке, на передней стороне которой еще остался герб СССР, вытащил откуда-то снизу — Ростик не поверил своим глазам — рупор, обычный корабельный рупор.

– Так будет слышно? — спросил Перегуда, поднося рупор к губам. Шум в зале стал стихать. — Еще раз спрашиваю, все меня слышат?

Теперь его слышало, без сомнения, большинство. В зале раздались хлопки, из задних рядов кто-то выкриками ободрял оратора. Определенно, это были студенты, которых по тем или иным причинам не забрали на передовую.

– Тогда начнем, — предложил Перегуда, откашлялся, прошелся по сцене.

Было видно, что он не очень-то привык к лекциям, хотя, без сомнения, ему приходилось читать их, и не раз. В городе, где имелись учебные заведения, для него это был единственный способ подработать.

– Итак, многое из того, что я скажу, вызовет у вас законное удивление. Оно было и у нас, когда мы стали выяснять, где оказались. И тем не менее придержите свои вопросы на конец лекции. Также я прошу учесть, мы не окончательно решили все трудности, которые возникают при создании модели такого уровня, который необходим, чтобы осмыслить все элементы и устройство нашего мира. Того самого, в котором мы сейчас, без сомнения, находимся и который уже по заведенной привычке называют Миром Вечного Полдня, или Полдневьем. Так что кое-какие изменения в будущем еще предстоит сделать. Наравне с неизбежными, весьма существенными открытиями.

Перегуда снова прошелся. На кафедре он не умел говорить просто, это было видно. И хотя он старался упростить все, о чем сейчас думал, Ростик с трудом улавливал логику его изложения. Впрочем, он надеялся, что, если даже уснет, это будет воспринято как переутомление на передовой. Да так, собственно, и было.

– Представьте себе, товарищи, — продолжил Перегуда, — что мы оказались в результате явления, которое называем Переносом и природу которого пока установить даже не пытались, внутри огромной сферы. Сферы, безусловно, космического масштаба. — Он подошел к шару с шестью осями и обвел эту сферу указкой. — Радиус ее лишь немногим меньше, чем расстояние орбиты нашей Земли от Солнца. То есть около ста миллионов километров. Это значит, что диаметр сферы составляет около двухсот миллионов километров, а длина, так сказать, экватора составит около шестисот тридцати миллионов километров. В центре ее находится некое светило, которое мы по-прежнему будем называть Солнцем, которое в нашем субъективном восприятии оценивается, в самом деле, как приближающийся к Солнцу объект. Еще раз повторяю — в субъективной, а не приборной оценке, что составляет очень важное различие.

– Он что же, — зашептал Ростику на ухо Ким, — думает, мы превратились в каких-нибудь бизонов с руками? И лишь наше несовершенное восприятие рисует нас как людей?

Обсудить эту мысль они не успели, кто-то сзади потрепал Кима по плечу, и он умолк. Перегуда продолжал:

– Самое интересное, что лет десять назад, если не ошибаюсь, британский инженер Дайсон придумал что-то очень похожее. Он предположил, что по мере остывания светила и роста науки будущие разумные цивилизации могут существенно сократить потери энергии на рассеивание в безбрежном космосе, выстроив сплошную сферу вокруг Солнца. Всей материи всех планет нашей прежней системы хватило бы, чтобы сделать эту сферу примерно в пять сантиметров толщиной, скрепив ее, скажем, искусственными гравитационными полями. Пяти сантиметров, по мнению Дайсона, вполне бы хватило, с точки зрения механики, так сказать, будущего.

– У нас есть тут горы, и совсем не в несколько сантиметров высотой, — крикнул кто-то с галерки. Определенно, студенты не собирались задавать вопросы потом.

– Верно, — отреагировал Перегуда. Он был в отличном настроении, лекция у него налаживалась. — Но когда мы осмотрели колодцы, пещеры и буровые скважины, то выяснилось, все они заканчиваются тонкой перегородкой из неизвестного материала, практически мембраной. В то же время сокрушить ее мы не смогли. Если наша гипотеза правильна, это было бы даже гибельно, ведь по ту сторону — холод, мрак, вакуум. И мы не знаем, как эта оболочка отреагирует на попытку преодолеть ее. Впрочем, если не придерживаться строгого изложения, а привлекать гипотезы, вполне реальна идея о том, что эта оболочка попросту затягивается по всей своей поверхности. Ведь такого рода катастрофы в самом деле не могут не происходить время от времени. Вспомните о метеорах, о кометах...

– Вы думаете, космос теперь под ногами? — спросил кто-то из первых рядов.

– Вот именно. Очень хорошее добавление. Космос у нас под ногами. И Вселенная для нас — закрытая сфера, которая тем не менее имеет солнце, атмосферу, разного рода пространства...