65. Это сказал Публий; сенат поставил этот вопрос на поименное голосование, и большинство поддержало мнение Сципиона. Итак, был заключен мир, это уже в третий раз, между римлянами и карфагенянами. И главным образом Сципион считал необходимым побудить к нему римлян или ввиду сказанных соображений, или считая, что римлянам для благоденствия достаточно отнять у карфагенян только право на господство, ведь есть и такие, которые считают, что он ради поддержания благоразумия у римлян желал навсегда оставить им соседа и соперника, внушающего страх, чтобы они, достигнув огромного счастья и безопасности, не стали высокомерными. И то, о чем Сципион тогда думал, об этом немного позднее громко сказал римлянам Катон, порицая их за крайнее раздражение против Родоса.[490] Сципион, заключив этот договор, со всем войском переплыл из Ливии в Италию и вступил в Рим с триумфом, самым блестящим из всех, какие до него были.[491]

66. Обычай, который соблюдается и ныне, когда справляется триумф, таков. Все выступают увенчанные венками, впереди идут трубачи и движутся повозки с добычей, проносят башни и изображения взятых городов, картины, изображающие военные события, затем золото и серебро — нечеканенное и в монетах — и если есть, то и другие подобные же ценности, и все венки, которыми наградили полководца за доблесть или города, или союзники, или подчиненные ему войска. Затем шли белые быки, а за быками были слоны и все вожди и самих карфагенян и номадов, которые были взяты в плен.[492] Впереди самого полководца шли ликторы, одетые в пурпурные туники, и хор кифаристов и играющих на свирелях, подобно тирренской процессии, подпоясанные и с золотыми венками на голове; подобным образом выступают другие в строю с пением и приплясыванием. Их называют лидийцами, потому (думаю), что тиррены являются колонистами лидийцев.[493] Один из них, в пурпурной до пят одежде, в золотых ожерельях и браслетах, делает различные жесты, вызывая смех, как бы насмехаясь над неприятелями. За ним множество носителей благовоний, а за благовониями — сам полководец на колеснице, пестро расписанной, в венке из золота и драгоценных камней, одетый, по отеческому обычаю, в пурпурную тогу с вотканными в нее золотыми звездами, несет скипетр из слоновой кости и лавровую ветвь, которую римляне всегда считают символом победы. С ним всходят на колесницу мальчики и девушки, а на свободных конях с обеих сторон едут юноши, его родственники. За ним следуют все те, которые во время войны были у него писцами, служителями, оруженосцами. И после них войско по илам и когортам, все увенчанное и несущее лавровые ветви; лучшие же воины несут и знаки отличия. Из начальников одних они восхваляют, других осмеивают, а иных порицают; ибо триумф не знает запрета, и все вправе говорить, что только хотят. Прибыв на Капитолий, Сципион распустил процессию, а на угощение он по обычаю пригласил друзей в храм.

67. Такой конец имела для римлян вторая война против карфагенян, начавшаяся с Иберии и кончившаяся в Ливии таким договором относительно самого Карфагена. У эллинов в это время проходила сто сорок четвертая олимпиада.[494] Массанасса полный гнева на карфагенян и уверенный в дружбе римлян, захватил значительную часть земли карфагенян, как принадлежавшую некогда ему. Карфагеняне просили римлян помирить их с Массанассой. Римляне послали третейских судей, которым было велено содействовать, насколько могут, Массанассе. Так Массанассе была прирезана часть земли карфагенян, карфагенянами было заключено соглашение и с ним, которое продолжалось около пятидесяти лет.[495] За это время Карфаген, пользуясь спокойно миром, достиг большого могущества и многолюдства благодаря плодородию земель и выгодному положению у моря.

68.[496] И тотчас, как это случается в счастливых обстоятельствах, одни стали склоняться на сторону римлян, другие — на сторону демоса, некоторые же выражали свои симпатии Массанассе. Предводительствовали же каждой из этих группировок люди, выдающиеся по славе и доблести: сторонниками римлян Великий Ганнон,[497] избравшими сторону Массанассы был Ганнибал, прозванный Скворцом, сторонниками же демоса — Гамилькар, которому было прозвище Самнит,[498] и Карталон. Они,[499] выждав время, когда римляне воевали с кельтиберами,[500] а Массанасса пошел на выручку сына, которого окружили и держали в осаде другие иберы,[501] убеждают Карталона,[502] бывшего боэтархом и объезжавшего в силу этой власти страну, напасть на подданные Массанассы, живших в палатках на спорной земле. И он убил некоторых из них, угнал добычу и бывших там в полях ливийцев возбуждал против номадов. Много и других военных столкновений произошло у них друг против друга, пока от римлян не пришли другие послы для разбора их споров, которым также было велено незаметно помогать Массанассе. И послы закрепили за Массанассой все, что захватил он раньше, следующим хитрым способом. Они ничего не сказали и никого не выслушали, чтобы Массанасса не потерпел какого-либо ущерба, как это произошло бы при правильном суде, но, став между ними обоими, протянули руки, разделяя их: и это было у них приказание, обращенное к обеим сторонам, примириться. Немного позже Массанасса поднял распри из-за так называемых великих равнин[503] и из-за области пятидесяти городов, которую они называют Туской.[504] Из-за этого карфагеняне вновь прибегли к римлянам. Римляне обещали им на этот раз отправить послов для решения спора, но затянули отправку, пока можно было уже считать, что дело карфагенян в большей части проиграно.

69. И тогда римляне отправили послов и среди них Катана,[505] которые, прибыв на спорную землю, потребовали, чтобы обе стороны предоставили им право решения относительно всего. Массанасса, конечно, как уже захвативший большую долю и всегда твердо полагавшийся на римлян, им это право предоставил, карфагеняне же отнеслись к этому предложению подозрительно, так как знали, что прежние послы судили недобросовестно. Итак, они сказали, что договор, заключенный при Сципионе, не нуждается ни в каком разбирательстве, ни в каком исправлении; надо только, чтобы из него ничего не нарушалось. Но послы, не желая произносить своего решения, удалились и стали осматривать страну, тщательно обработанную и имевшую большие источники доходов. Войдя в город, они увидели, насколько он стал могуществен и насколько увеличилось его население после бывшего незадолго перед тем истребления, причиненного ему Сципионом. Вернувшись в Рим, они говорили, что не столько зависть, сколько страх вызывает у них положение Карфагена, города враждебного и столь значительного, соседнего и так быстро растущего. И особенно Катон говорил, что никогда у римлян даже свобода не будет прочной, пока они не уничтожат Карфагена. Сенат, узнав об этом, решил воевать, но сперва пользовался предлогами, а свое решение держал скрытым. И говорят, что Катон с того времени в сенате постоянно повторял свое мнение, чтобы Карфагена не существовало, Сципион же Насика[506] требовал противоположного, чтобы Карфаген был оставлен целым, на страх, как он думал, для римлян, уже тогда начавшим отступать от сурового образа жизни.