Никифоров, начавший войну молоденьким лейтенантом-связистом, выпускником военного училища и ставший к весне 1945 года полковником, командиром особого полка связи, обеспечивавшего, кстати, установку телефонных линий и приспособлений против тайного прослушивания в посольстве СССР на Тегеранской конференции сорок третьего года, был ярко выраженным сталинистом. Типичный представитель фронтового поколения, он даже слушать не хотел о том, что его суровый и немногословный кумир сгоняет в сибирские концлагеря и ставит к стенке сотни тысяч, миллионы честных коммунистов, как и он, достойно прошедших войну и ничем не запятнавших себя перед партией. Не случайно сразу же после смерти Сталина тридцатипятилетний полковник Никифоров решил, несмотря на реально маячившие в недалеком будущем генеральские звезды, демобилизоваться из армии, неожиданно для своих сослуживцев экстерном закончил Московское высшее техническое училище имени Баумана, защитил кандидатскую диссертацию и занялся преподавательской работой на одной из кафедр МВТУ.

На работу в ГРУ его пригласили уже после XX съезда партии, в пятьдесят девятом году. Хрущев, вошедший к тому времени во вкус безраздельного властвования и спонтанного реформирования, которым он то шокировал, то приводил в неописуемый восторг, а то и откровенно пугал Запад, взялся за сокращение действительно чудовищной по числу людей Советской Армии и комплексных программ вооружений, особенно на военно-морском флоте. Буквально во всех гарнизонах, от Калининграда до Находки, гудел ропот массового недовольства — боевые офицеры, орденоносцы, прошедшие уникальную школу Отечественной войны и еще способные послужить Родине, десятками тысяч увольнялись в запас и оказывались, по сути, выброшенными на улицу. Без жилья, гражданской специальности, перспектив…

Все это Никифоров, в свойственной ему открытой манере, сразу же выложил в беседе с тогдашним начальником ГРУ — подозрительно молодым для погон генерал-полковника крепышом с украинской фамилией и открытым русским лицом, который пригласил его на конфиденциальную беседу в главное здание Министерства обороны.

Внимательно, не перебивая выслушав полковника в отставке, шеф Главного разведывательного управления Генерального штаба Советской Армии внимательно, изучающе посмотрел на Никифорова, после чего сухо, по-деловому процедил:

— Что-то я вас не пойму, уважаемый Степан Федорович. Что вас, собственно, возмущает? Какой именно аспект сокращения нашей армии? Профессиональный или морально-психологический?

— Я кадровый военный, товарищ генерал-полковник, — заявил Никифоров. — И армия для меня — понятие комплексное, многоаспектное. А потому меня волнует и то и другое, поскольку вещи эти, на мой взгляд, глубоко и прочно взаимосвязаны.

— Вы же никогда не были политруком, не правда ли, Степан Федорович?

— Что? — переспросил Никифоров ошарашенно.

— И занимались вы и на фронте, и после войны сугубо конкретным делом — связью, — продолжал шеф ГРУ, никак не реагируя на реакцию Никифорова. — Возможно, в своем возмущении вы и правы, но меня это, вы уж извините, мало интересует. Я ведь организовал эту встречу только для того, чтобы предложить вам ВЕРНУТЬСЯ в армию, а не рассуждать о причинах ее массового сокращения. Впрочем, если вас интересует мое мнение, то в принципе я согласен с теми военными реформами, которые проводят сейчас партия и правительство. Перед нами стоит перспектива принципиально иной войны, уважаемый Степан Федорович, в которой не просто не нужны, а мешать будут, под ногами путаться, почти шесть миллионов военнослужащих. Вы никогда не задавали себе вопрос, а что, собственно, будет делать эта орава средних офицеров, тактически и морально устаревшая и по инерции живущая фланговыми атаками Отечественной войны? Пришла пора, Степан Федорович, переходить к созданию мобильной, хорошо обученной и технически коренным образом перевооруженной армии. Вы же на гражданке не больше шести лет, ведь так?

— Пять с половиной.

— Ну вот. Почти ничего. А изменения, происшедшие в области вооружений за эти годы — колоссальны! Новая бронетехника, реактивная артиллерия, стратегическая авиация… Я уже не говорю о ракетных вооружениях — это новое направление, которое постоянно совершенствуется и за которым будущее. Прокормить самую большую по численности в мире армию и одновременно оснастить ее военной техникой, не уступающей американской, — задача для страны непосильная. Тот самый случай, когда принято говорить: «Не было счастья, да несчастье помогло». Пришло время пожертвовать численностью армии ради повышения ее боеспособности. В конце концов, Суворов был прав, утверждая, что побеждать надо умением, а не числом… А что касается Хрущева и его взглядов на военные реформы, то не думайте вы об этом, Степан Федорович. Мы с вами — люди военные. Политики приходят и уходят, они говорят умные вещи и делают страшные глупости, только вот углубляться в эти дебри не стоит — нам Родину защищать нужно.

— Я с уважением отношусь к вашей точке зрения, — дипломатично ответил Никифоров, несколько сбитый с толку логичными аргументами шефа ГРУ, — однако по ряду моментов мог бы и поспорить.

— Еще поспорим, — неожиданно улыбнулся суровый генерал-полковник. — Но только после того, как станем работать вместе. Я предлагаю вам вернуться на военную службу. Ваши знания, боевой опыт и высокая гражданская квалификация могут быть эффективно использованы у нас, в Главном разведывательном управлении. Предлагаю вам место в Управлении внешней разведки. Будете начальником научно-технического отдела. Работа на редкость увлекательная, перспективная, должность генерал- майорская, зарплата ощутимо выше оклада кандидата технических наук, плюс госдача, ну и всякое такое прочее. Пойдете?

И Никифоров, казалось бы, давно уже абсорбировавшийся в академической среде, занимавшийся преподавательской работой и живший глубоко гражданской, размеренной жизнью, неожиданно для себя сказал:

— Пойду!

Начав службу в ГРУ в сорок лет, Никифоров дослужился до погон генерал-лейтенанта и возглавил управление внешней разведки, пройдя поэтапно реальные испытания Кубой, Вьетнамом, Анголой, Чехословакией, Лаосом, Чили… Звезд с неба этот человек не хватал, иностранными языками не владел, никуда дальше Барвихи не выезжал, однако имел два неоспоримых достоинства, которых, учитывая специфику работы ГРУ — военной разведки и контрразведки мирового уровня — вполне хватало, чтобы оставаться в этой боевой обойме далеко не последним патроном. Во-первых, Никифоров был непревзойденным докой по всем вопросам, имеющим даже касательное отношение к связи, технике передачи информации и шифрам. А во-вторых, обладал цепким и изворотливым умом. Остальные пробелы в непростом деле военной разведки с лихвой компенсировал внушительный штат управления и несколько личных помощников Никифорова.

…Пододвинув к себе шифровку Волкова, шеф Управления внешней разведки ГРУ рассеянно пробежался по колонкам цифр и расшифровке. Он не читал — содержание шифровки уже прочно осело в его памяти. Никифоров просто хотел еще раз удостовериться, что сам факт ее существования — реальность. Поскольку никогда за годы своей работы в ГРУ Никифоров не сталкивался с подобными документами. Шифровка Волкова не подходила ни под одну категорию. То есть не была ни оперативным документом, ни аналитической запиской, ни выкраденной документацией.

Никифоров поморщился, налил себе из графина полный стакан воды и осторожно, глоточками, выпил тепловатую жидкость.

«Что все это значит, черт побери? — думал он, мысленно перескакивая с предположения на предположение. — Провокация?.. Волков один из лучших резидентов, на него это совсем непохоже. Случайность? Я в такие случайности не верю. Вы же понимаете: случайно встретил в Лондоне… Это что, деревня какая-нибудь, где шестнадцать изб и все друг друга знают?! Может быть, чья- то игра? Кто-то решил осуществить некую комбинацию с жертвой и использовать в качестве тарана мощь и влияние ГРУ? Ага! И начинает ее почему-то через одного из самых проверенных наших людей, опытного резидента… Чушь какая-то! А если все-таки игра? Надо что-то предпринимать, не могу же я положить этот документ под сукно. Что делать? Не сообщать ничего Цвигуну? С чего это я должен помогать борову с Лубянки?! Попробовать порыться самому? Но зачем? И, главное, как? Где взять документы об этой таинственной операции в Латинской Америке? По нашей линии такой информации не поступало — все чисто. Кто такой Мишин? Действительно подрасстрельный или международный авантюрист, завербованный какой-нибудь западной спецслужбой? С кем разговаривать, с чего начать? Нет, в одиночку, пожалуй, не получится. С другой стороны, с докладом к шефу тоже торопиться не след. Пойдут вопросы — почему шифровка направлена именно тебе? А кому же еще, товарищ генерал армии, как не к руководителю военной разведки? А почему твой резидент так уверен, что ты передашь это полусообщение, полукроссворд беглого офицера КГБ непосредственно на Лубянку, Цвигуну? У тебя с ним какие- то внеслужебные отношения? А Волков вовсе в этом не уверен, товарищ генерал армии. Он наш резидент в Лондоне, и точка! И его святая обязанность — немедленно и точно информировать Центр обо всем, что заслуживает внимания. А что, это сообщение действительно заслуживает внимания? А что, не заслуживает? Шутка ли, какой- то подполковник, да еще находящийся в бегах, катит телегу на самого Андропова! Это вам, товарищи генералы, не хухры-мухры! Это вам, товарищи маршалы, возможность дать крепкий поджопник нашему главному конкуренту!.. В том случае, конечно, если постоянные пересуды о противостоянии армии и КГБ — не просто чесание языками. А и в самом деле: почему Стас направил эту шифровку? Какие у него резоны? Просто службист, который стремится использовать любую возможность, чтобы доказать начальству — дескать, смотрите, у меня нет никаких секретов от Центра? Вообще-то, на него не похоже. Офицер, конечно, исполнительный, без изъянов, но и не выскочка. К начальству на глаза лишний раз не полезет. Он вообще думал, когда посылал шифровку, или действовал строго по инструкции? Если думал, то это плохо. Просто скверно! Скверно, когда рядовой сотрудник уверен, что его шеф, как почтальон, передаст весточку в конкурирующее ведомство. Особенно если Волков в этом каким-нибудь образом кровно заинтересован. А если он в этом не был уверен, то зачем направил в Центр эту бомбу? Вот свалилось на голову, мать их!..»