Цвигун знал о своем шофере все и был спокоен: деньги Васю практически не интересовали, жил он в однокомнатной изолированной квартире, внутреннее убранство которой полностью воспроизводило его угол в пограничной казарме — железная койка, продолговатый шкафчик для одежды и прикроватная тумбочка для личных принадлежностей. Кормился он в столовой КГБ, родственников и друзей у него не было, как, впрочем, и ярко выраженных человеческих увлечений. В свободное время Вася любил чистить свой АПС (автомат-пулемет Стечкина) — совсем не табельное оружие, носить которое ему позволили только потому, что так распорядился генерал Цвигун. Кроме того, Ступников обожал приводить в порядок свое обмундирование (под словом «обмундирование» Ступников понимал как мундир прапорщика с орденом Боевого Красного Знамени, нагрудными знаками «Гвардия» и «Отличник пограничной службы», который, в силу специфики службы, носил довольно редко, так и свой единственный двубортный гражданский костюм со странным коричневым отливом, отглаживаемый и отпариваемый Васей с такой остервенелой тщательностью, что только слепой мог не заподозрить в его хозяине профессионального военного).

Василию Ступникову шел тридцать седьмой год, у него была любимая служба, крепкий и надежный командир, свой угол в столице и даже постоянная женщина — неопределенного возраста «разведенка» из комендантского взвода КГБ с короткими, крепкими ногами, лицом скаковой лошади и выразительной фамилией Брынза, с которой они встречались не чаще одного раза в две недели на холостяцкой квартире Васи. Короче, это был счастливый человек, никогда не забывавший, кому он обязан своим счастьем.

— Дела как? — буркнул Цвигун, усаживаясь рядом.

— Порядок, товарищ генерал!

Годы сытой и в целом спокойной жизни при могущественном зампреде КГБ СССР никак не отразились ни на характере, ни на реакции, ни на мировоззрении Васи Ступникова. Он был неизменно собран, подтянут, готов к решительным действиям и по-прежнему свято чтил субординацию. Цвигун понимал, что в своем ущербном, примитивном сознании Вася так и остался простым и исполнительным старшим сержантом пограничной службы, для которого появление генерала на затерянной в безлюдных горах заставе было сродни явлению Христа народу.

— Генерал Цинев на месте?

— Так точно, товарищ генерал!

— Что в конторе?

— Все тихо, товарищ генерал!

— Тихо… — лицо Цвигуна сморщилось. — Ладно, дуй на Лубянку!..

Цвигун взглянул на наручные часы. 9.10. Брежнев ждал его ровно в одиннадцать. В запасе оставалось достаточно времени.

Войдя в свой кабинет через боковой вход, минуя приемную, он небрежно бросил пальто на диван, пригладил густые с проседью волосы, тяжело опустился в кресло и нажал одну из кнопок селектора.

— Подполковник Терехов! — после второго гудка откликнулся тонкий голос начальника внутренней тюрьмы КГБ.

— Здорово, Терехов! — Цвигун автоматически посмотрел на перекидной календарь, всю страницу которого занимала одна запись, сделанная его корявым почерком: «11.00 — у генсека!»

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— Значит, вот какое дело: подследственного Тополева ко мне. Срочно!

— Виноват, товарищ генерал, выполнить ваше приказание не могу! — в интонации Терехова вины не было в помине. Мало того, подполковнику, очевидно, доставлял удовольствие сам факт, что хоть в чем-то он может отказать суровому зампреду.

— То есть как это не могу? — Цвигун почувствовал, как кровь резкими толчками стала приливать к голове.

— Приказ председателя, Семен Кузьмич, — все так же радостно сообщил Терехов. — Без его личного распоряжения любые контакты с подследственным запрещены. А председателя на месте вроде бы нет…

— Понятно, — пробормотал Цвигун, не прощаясь отключил селектор и тут же нажал другую кнопку.

— Майор Демичев, — голос его личного адъютанта был бодрым и спокойным. — Слушаю вас, Семен Кузьмич.

— Здравствуй, Игорь.

— С приездом, Семен Кузьмич!

— Что, председателя нет?

— Отсутствует, товарищ генерал.

— Где?

— Не могу знать.

— То есть его не было с самого утра?

— Точно не знаю, Семен Кузьмич, но могу выяснить.

— Так выясни! — рявкнул Цвигун. — И побыстрее! Впрочем, нет. Отставить!

Откинувшись в кресле, Цвигун еще раз, уже автоматически, пригладил волосы и намертво сцепил толстые крепкие пальцы на своем могучем затылке. «Что, черт возьми, происходит? — думал Цвигун, бессмысленно раскатывая граненый синий карандаш по матовой поверхности письменного стола. — Неужели он начал?..»

Часы на стене показывали пять минут одиннадцатого.

Расцепив пальцы на затылке, Цвигун резко встал и, пройдя через приемную, направился к служебному лифту. Поднявшись на шестой этаж, он проследовал по толстой ковровой дорожке в самый конец длинного коридора и толкнул выложенную узорчатыми деревянными планками дверь с массивной бронзовой табличкой: «Цинев Г.К. Первый заместитель председателя КГБ СССР».

В просторной приемной, торцевую стену которой заменяли два огромных окна с видом на площадь Дзержинского, находился только адъютант Цинева — моложавый майор с совершенно седыми висками, с кем-то разговаривавший по городскому телефону. Увидев вошедшего Цвигуна, майор тут же дал отбой, вскочил с места и вытянулся.

— У себя? — пробурчал Цвигун.

— Так точно, товарищ генерал!

— Один?

— Так точно, товарищ генерал!

Цвигун кивнул и исчез за обитыми толстым дерматином двойными дверями кабинета.

Рабочий кабинет Георгия Цинева заметно уступал по площади цвигунскому, но был более уютным, каким-то располагающим. Цинев не выносил яркий свет, старался вообще не бывать на солнце, постоянно носил очки с тонированными стеклами и предпочитал полумрак. Темнозеленые шелковые гардины на огромных окнах были опущены почти до пола, в подвешенной строго по центру кабинета старинной хрустальной люстре, под которой, вполне возможно, вышагивал в раздумьях еще Феликс Дзержинский, не горело ни одной лампочки. Единственный свет в кабинете излучала бронзовая, «сталинская» настольная лампа под широким зеленым абажуром по левую руку от хозяина кабинета. Сам генерал Цинев — невысокий мужчина с твердыми складками у опущенных уголков губ, средних размеров невысоким морщинистым лбом и круглыми, как у филина, темными глазами бесстрастно смотрел на вошедшего Цвигуна, никак не выражая своего отношения к столь раннему визиту коллеги.

— Все пишешь? — буркнул Цвигун, усаживаясь к приставному столику.

— Ты когда приехал? — вопросом на вопрос ответил Цинев.

— Вчера ночью.

— Ну, как дела?

— Где Андропов?

— В Будапеште.

— Где? — на какую-то секунду Цвигун почувствовал, как слегка, совсем незаметно, разжались стальные обручи тревоги, сжимавшие сердце в последние десять минут.

— Ты чего, Сеня, не выспался? — лицо Цинева сохраняло бесстрастное выражение. Он слишком давно и хорошо знал этого грузного, напористого человека, чтобы реагировать на его эмоциональные всплески.

— Что он делает в Будапеште?

— Не доложил.

— Жора! — Цвигун, набычившись, буравил хозяина кабинета тяжелым взглядом.

— Насколько я слышал, какая-то личная просьба Кадара.

— Просьба кому?

— Брежневу. Кадар разговаривал с ним по телефону три минуты.

— Разговор прослушивался?

— Естественно, — Цинев недоуменно пожал плечами.

— Пленка у тебя?

— Пока нет еще.

— Почему?

— А к чему такая спешка? Успеется.

— Ты что, — взвился Цвигун, — ни хрена не понимаешь?!

— Успокойся, Сеня! — Голос Цинева стал мягким, как ватное одеяло. — Если я стану прослушивать все разговоры хозяина с этими соцстрановскими мудаками, у меня не останется времени, чтобы заниматься РЕАЛЬНЫМИ делами.

— Ты уверен, что никакой связи с нашей проблемой?

— В огороде бузина, в Киеве дядька! — Цинев еще раз пожал плечами. — Ну, подумай, Сеня: где Кадар, где Челябинск! Скорее всего, какие-то внутренние вопросы безопасности. Возможно, дело в этом интригане Мольнаре, и Кадар решил проконсультироваться со своим старым дружком и покровителем. Ты же помнишь, Сеня, в пятьдесят шестом наш председатель ходил за Кадаром даже в туалет — так оберегал! Старые приятели, одним словом…