Иногда эти силы и сами проявляются, принимая призрач­ную форму: демонический мир Кубина, маски Энсора, и, в меньшей степени, образы Дали. Да, многие современные художники осуждают реалистическое, объективное изобра­жение демонических сил. Действительно, имеется бесконеч­ное количество других способов отображения этих сил - от изображенного Барлахом мира, в котором доминируют невидимые силы, до пластических абстракций Генри Мура и абстрактно-гротескного демонизма Пикассо.

Искажение, искривление и гротескный ужас образуют архетипический аспект демонического. Если современное искусство характеризуется распадом внешней реальности и приведением в действие надличностного психического мира, то становится понятно, почему художник чувствует потреб­ность изображать психические силы в их собственной среде, каковой, естественно является царство психики, а не в том искаженном виде, в каком они проявляются в природе. В искусстве примитивных народов абстракция также часто является формой, соответствующей миру духов и мертвых.

Как магниты упорядочивают кучку металлических опилок, так и архетипы упорядочивают нашу психическую жизнь; подобный процесс происходит и в современной живописи. Среди примитивных народов сверхъестественные силы проецируются в странные формы и символы и современное искусство вернулось к этой первичной стадии экзорцизма.

В западной культуре художник поначалу стремился изоб­разить мир, заключенный в идее красоты; он жаждал конк­ретизировать эту искаженную картину, и впоследствии, с выходом на поверхность архетипа земли, идеал красоты наложился на саму жизнь. Однако, современное развитие разнесло в клочья все эти статичные, онтологические кон­цепции. Сверхъестественные силы предстали в виде чистой динамики и больше не были воплощены в каком-либо чело­веке или объекте.

Тот, кто постиг сверхъестественное, разрушающее любой канон, растворяющее любую жесткую систему и сводящую любую форму к относительной, тот способен увидеть божес­тво, как вторгающуюся силу, бога разрушения, танцующего, подобно Шиве, на обломках мира. При этом, очень легко впасть в заблуждение и начать воспринимать наш мир и его искусство, как сплошное уничтожение. Ибо все мы еще не расстались с привычкой верить в устоявшиеся образы, в абсолютные идеи и ценности, воспринимать архетип только как вечную форму, а не как бесформенную динамику, забы­вать главную заповедь божества, которая гласит: "Не сот­вори себе кумира".

Но считать абсолютно негативным явлением связь наше­го времени и нашего искусства с хаосом значит проявлять полное непонимание. У всех этих художников есть одна общая черта: все они постигли творческую истину, глася­щую, что дух летит туда, куда захочет; и даже в тех случаях, когда они, на первый взгляд, предоставляли свою жизнь воле случая, это происходило не только потому, что потрясенное эго покидала всякая надежда на познание, но также и потому, что в глубине души они верили - под поверхностью случай­ности действует какая-то более значительная истина. Осоз­нанный отказ от формы зачастую неверно толкуется, как неумение придать форму, некомпетентность. На самом деле, распад сознания, возвращающий художника во все­объемлющее participation с миром, содержит конструктив­ные, творческие элементы нового видения мира.

Низвержение человека с его пьедестала создает такое ощущение мира и жизни, какое значительно превосходит обычные узы, соединяющие людей всей земли. Челове­ческий элемент не случайно так редко появляется в центре современной мандалы, и не случайно так часто там появля­ются цветок, звезда, ручей, свет, глаз, или сама пустота. Центр тяжести сместился от сознания к творящей матрице, где готовится что-то новое.

Это смещение, вероятно, наиболее отчетливо запечетлено на картинах Шагала, которые ярко отображают синтети­ческую силу эмоциональной реальности души. Светящаяся сила внутренних красок, внутреннее движение, направляе­мое потоком символов порождает картины, которые являют­ся настоящей метафорой внутренней жизни души. А за всем этим хаосом, не теряя при этом с ним тесной связи, вздыма­ется новой вид психической красоты, психического движения и иррационального единства, похожего на цветок (другую форму можно обнаружить только у Клее), корни которого находятся в самой глубокой и таинственной части души.

Наше искусство содержит столько же откровений об архетипе, сколько и о хаосе. Неопримитивисты отобразили только самую простую форму этого вновь пробужденного архетипического мира, вне зависимости от того, искали ли они, подобно Гогену, архаическую форму, или изображали, подобно Руссо, архетипы в их первозданном величии: пусты­ню, вековой лес, Великую Мать в образе заклинательницы змей, схватку в джунглях, или, как контраст всему этому, мир мелкой буржуазии, букетик цветов и т. д.

Анимистическое, пантеистическое ощущение одушевлен­ного архетипами мира проявляется в автономной динамике естественных форм, как у Сезанна, кубистов и современных скульпторов. Не только на картинах Ван Гога и Мунка, но и на полотнах почти всех современных живописцев, вне зави­симости от того, в каком жанре они работают - портрет, пейзаж или абстракция - эта автономная динамика создает психические пейзажи, настроение, эмоции, цвет которых -внутренняя музыка первичного чувства, линии и формы, и первичные комплексы формы и цвета - являются подлин­ным проявлением сверхъестественных сил. Эти силы, повсе­местно, - в ветре и кубе, в уродливом и абсурдном, в камне и ручье, и уж, конечно, в человеке -проявляются, как движе­ние, и никогда -как определенный неподвижный предмет.

Ибо искусство нашего времени склоняется к радикально­му спиритуализму, восхвалению тайных надличностных и сверхличностных сил жизни и смерти, которые извергаются изнутри, чтобы компенсировать материализм, домини­рующий во внешней картине нашего времени, материализм, обусловленный возвышением архетипа земли в эпоху Воз­рождения

Имеет место абсолютно ошибочная тенденция харак­теризовать искусство, как интеллектуальное явление (интел­лектуалами являются только люди, для которых искусство является кормушкой) и недооценивать его религиозные и метафизические (в истинном смысле этого слова) импульсы. Анонимная творящая движущая сила сама является истинной реальностью человеческого искусства, независя­щей от внешнего мира. О нашем искусстве, как и о нашем времени, можно сказать словами старой китайской поговор­ки, процитированной Рихардом Вильгельмом: "Творческий процесс - это битва небес и земли".15

В качестве компенсации за распад нашего культурного канона и наших постоянных ценностей, как индивидуум, так и личность ощущают пробуждение коллективного бессозна­тельного. Его внутренним, психическим выражением являет­ся современное искусство, но оно проявляется и во внешнем мире - потоком религиозных, духовных и художественных форм, извергающихся из коллективного бессознательного в сознание западного человека.

Искусство разных эпох, религий, народов и цивилизаций сливается воедино в восприятии современного человека. Символы поклонения богам всех времен встают перед нами и нас потрясает этот внутренний пантеон человечества. Выражением этого пантеона является мировое искусство, эта огромная сеть сверхъестественного творения, в которой за­путался человек, сам же ее и изготовивший.

Сейчас мы видим достоинство человека в его творческих способностях, будь то современный художник или индеец, христианин времен средневековья или бушмен. Все они яйляются творцами высшей реальности, надличностного су­ществования, эманация которого, поднимаясь над эпохами и цивилизациями, показывает человека в его творческой реальности и подталкивает его к ней.

Сверхъестественное говорит в каждом творческом чело­веке, вне зависимости от его культурного уровня, ибо сущес­твуют различные аспекты надличностного, которые ведут одного индивидуума в религию, другого - в искусство, треть­его - в науку, а четвертого подвигают на решение нравствен­ных проблем. Братство всех, кем завладело сверхъестест­венное, - это один из величайших человеческих феноменов, понимание которого начало приходить к людям в нашу эпоху, которая, более всех предыдущих, обретает осознание без­мерности плодов человеческого труда.