Эринна подошла к фок-мачте и обернулась к морякам. Она откинула складки своего покрывала и рассказала о том, о чем они знали уже по слухам… Она рассказала о смерти Диомедона, Перикла и других начальников. Она рассказала, как несправедливый гнев народа обрушился на людей, которые одержали величайшую морскую победу, как голоса лучших граждан были заглушены криками озлобленной толпы…

— Уходите, — говорила Эринна, — уходите, моряки. Спасите жизнь тому, с кем вы столько раз побеждали врагов. Уходите, пока еще не поздно!

— Уходим, — воскликнул Конон, сияющее счастьем лицо которого, вдруг преобразилось, — уходим! Будем искать на берегах Ионийского моря более гостеприимную гавань…

Кормчий отдал приказание. Гребцы безропотно налегли на весла. Судно, повинуясь рулю, стало поворачиваться кормой к берегу.

— Прощай, Конон, — сказала Эринна, и подала знак рабу, собираясь спуститься в лодку.

— Как, прощай? Будущее принадлежит нам! Ксантиас, взбирайся на палубу… — Конон вдруг все понял: он понял, что жрица явилась не затем, чтобы разделить его судьбу, а чтобы спасти его от гнева раздраженного народа.

— Здесь распоряжаюсь только я, — крикнул он громовым голосом. — Гребите!

Эринна подошла к борту.

— Моряки, — воскликнула она. — Я хочу объявить вам волю богов. Вот глиняные дощечки. Кормчий, прочти то, что сама Атенайя объявила сегодня утром верховному жрецу.

Кормчий взял дощечки и прочитал:

«Они поведут мою галеру к гаваням Ионийского моря: весла им не будут нужны: ветер надует их паруса».

Конон вырвал дощечки из рук кормчего и бросил в море.

— Весла на воду! — крикнул он.

Но в первый раз никто не послушался его приказания. Поднятые весла не опустились.

— Ах, так! — воскликнул он, — твоя власть сильнее моей! Идем в Афины! На что мне жизнь вдали от тебя?

— Умоляю тебя, не говори так. Я посланница богов и пришла к тебе не по своей воле, меня послала к тебе богиня-покровительница. Не противься ее воле. Мы должны повиноваться богам даже когда их воля разбивает наше счастье…

— Так брось своих ненужных богов. Их жестокая воля во второй раз отнимает тебя у меня. Слушай, я не приказываю: я тебя умоляю. Послушайся голоса своего сердца, а не своего жестокого рассудка… Я не все сказал тебе… Я ранен. Я умру, я умру вдали от тебя, если тебя не будет там, чтобы перевязывать мои раны…

Он высвободил руку из плаща и сорвал повязку. Глубокая рана проходила по всей руке от плеча до локтя.

— У тебя кровь! — воскликнула молодая девушка. — Атенайя, Атенайя, мать моя! — молила она едва слышным голосом, — тяжелый выпал мне жребий, поддержи меня, я колеблюсь!

— Едем, — крикнул, просияв Конон. — Гребите, я дам вам десять талантов золотом.

Но Эринна покачала головой:

— Я не могу… я не могу. Пожалей меня!., я не могу, не могу!

Конон хотел сказать что-то… Но вдруг побледнел и, лишившись сознания, упал возле мачты.

Эринна наклонилась к нему, сняла с себя покрывало, разорвала его и перевязала сочившуюся рану.

Потом наклонилась еще ниже и поцеловала его влажный лоб.

— За неблагодарные Афины! — прошептала она.

С минуту лодка держалась у борта священной галеры. Но скоро волны разделили их. Стоявшая на корме Эринна, казалось, шла вдали по катившимся длинными валами волнам… Гребцы, позабыв о веслах, смотрели на нее.

Поднявшийся попутный ветер уносил Конона в изгнание…

Глава V

Скоро священная галера казалась уже только небольшим облачком, исчезавшим на горизонте.

Мятежный народ волновался на набережной. Весь берег был усеян народом, и оттуда неслись проклятия. Тут собралась чернь со всех трех гаваней, весь люд из вертепов Пирея и Фалера, полураздетые публичные женщины, чужеземные моряки, пьяные рабы, рыбаки и ремесленники побросавшие работу. И все они, с громкими криками и угрожающе размахивая руками, бежали навстречу подходившей к пристани лодке.

— Приставать ли нам к берегу? — спросил лодочник, поднимая весла.

Эринна взглянула на Ксантиаса.

— Народ, кажется, очень раздражен… Как нам лучше поступить, Ксантиас?

— Госпожа, по-моему, лучше пристать в другом месте.

— А за что им сердиться на нас? Что мы им сделали?

— Клянусь богами, ты совсем ребенок! — сказал лодочник. — Ты спрашиваешь, что ты им сделала? Ты лишила их большого удовольствия. Посмотри туда, где толпится народ возле статуи. Он окружает стражу пританов, которые должны были арестовать стратега. Ты помешала им захватить священную галеру. Да если бы я знал, что ты наняла меня для этого, я не повез бы тебя. Все эти люди собрались посмотреть на редкое зрелище, а ты отняла его у них; они догадались об этом, а, может быть, даже и видели тебя на корабле, и ты еще спрашиваешь, почему они так кричат? Если тебе дорога твоя жизнь, тебе следовало бы остаться на галере… Нам следовало бы укрыться где-нибудь возле мыса Алцимоса и не выходить на берег до наступления ночи.

Эринна обернулась к лодочнику, откинула складки своего плаща, — золотая пластинка блестела на груди на белом хитоне. И лодочник увидел священную сову, устремившую на него свои рубиновые глаза.

— Замолчи, — сказала Эринна.

Лодочник втянул голову и простерся ниц.

— Встань… и причаливай. Ксантиас, колесница там?

— Там, госпожа.

Лодка подошла к пристани. Разъяренная толпа бросилась навстречу с поднятыми кулаками… Но все, увидели в ту же минуту сверкающую эмблему и сейчас же в ужасе отступили.

— Атенайя, иерофантида! — закричали они.

Толкаясь, вся эта кричащая толпа расступилась перед жрицей, которая медленно поднималась по ступеням лестницы.

Ксантиас, на которого никто не обратил внимания, привел колесницу; но когда Эринна взошла на нее, ее вдруг окружило плотное кольцо людей.

— Смерть! Смерть! — кричали из задних рядов.

— Замолчите, это жрица Атенайи, — успокаивали другие.

— Тут нет никакой жрицы, — раздался чей-то голос из толпы, — кто изменяет народу, тут должен умереть!

— Смерть! убейте ее!

— Не трогайте ее, не прикасайтесь к ней.

И вдруг раздался громкий крик:

— Камней, к ней можно прикасаться камнями…

И в ту же минуту камень, брошенный финикийским моряком, разбил спицы одного из колес.

Стоявшая в колеснице жрица простерла руки, и все увидели золотую пластину, которая блестела у нее на груди. Первые ряды снова отступили, задние, натолкнулись на носилки, которые несли ступавшие мерным шагом носильщики. Снова посыпались градом камни. Один из них попал Эринне в плечо; она побледнела; затем кровь показалась у нее на лице… Эринна слабо вскрикнула и упала.

— Остановитесь. — Приказал женский голос твердый и ясный.

Два эфиопа бросились к колеснице. Один из них, схватил за ноздри начинавшую уже храпеть лошадь, которую Ксантиас не мог удержать. Другой взял на руки бесчувственную жрицу и понес ее к носилкам.

Лаиса выглянула из-за занавесок, показывая свое нежное лицо и красные розы в черных волосах.

— Бедное дитя! — воскликнула она. — Как ты думаешь, она серьезно ранена?.. Положи ее возле меня… Она потеряла сознание, у нее сочится кровь из ранки… Сбегай за водой… как хороша! — отметила она. Вдруг Лаиса увидала золотую пластину, а на ней символическую сову, которая смотрела на нее своими рубиновыми глазами!

— Жрица Атенайи… новая иерофантида! Эринна.

В эту минуту появилась стража пританов, толпу рассеяли, как стаю воробьев. На пристани остались только носилки и колесница.

Эринна открыла глаза. Женщины толпились вокруг нее. Старый врачеватель подошел к жрице, приказал затворить двери, зажечь факелы и внимательно осмотрел рану.

Он налил несколько капель розовой душистой воды в золотой сосуд, который подал ему раб, намочил губку и тщательно промыл рану; затем он приложил к ране листья лилии и наложил полотняную повязку.

Эринна, все еще очень слабая и бледная, лежала, не произнося ни слова.