Перегрин вывел актеров в фойе.

Они стали кучкой у закрытого бара, и каждый старался не смотреть в сторону балкона. С нижней из трех ступенек, ведущих к фойе, и с того места, где лежал Джоббинс, убрали ковер. Полицейские застелили оголенный пол брезентом. Стальные дверцы сейфа, расположенного в стене над площадкой, были закрыты. Площадку от стены отделяли три ступеньки и узкая полоса пола, где соединялись две половины фойе бельэтажа, в каждую из них вела отдельная дверь.

— Я не пойду по этой лестнице, — сказала Дестини Мед.

— Мы можем пройти вдоль стены к другому пролету, — предложила Эмили.

— Мне все равно придется ступить на площадку. Я не могу. Гарри! — Она обернулась, не сомневаясь, как обычно, что нужный ей человек всегда окажется под рукой, и обнаружила, что Гарри Гроув ее не слышит. Сунув руки в карманы, он стоял в раздумьях перед закрытой дверью кабинета.

Вперед выступил разъяренный и раскрасневшийся Маркус Найт.

— Может, ты мне позволишь проводить тебя? — сказал он и зло рассмеялся.

Дестини холодно посмотрела на него.

— Как это мило с твоей стороны. Я и не рассчитывала. — Она отвернулась и оказалась лицом к лицу с Джереми Джонсом.

Веснушчатое лицо Джереми порозовело, просительное выражение застыло на нем.

— Через фойе и боковую дверь в сцене, — робко сказал он. — Можно мне?..

— Джереми, милый. Конечно, конечно. Я знаю, это глупо, но… уж такой я человек. Спасибо, ангел мой. — И Дестини взяла Джереми под руку.

Они вошли в бельэтаж. Слышно было, как они пробирались к лестнице, ведущей к сцене.

— Ну что ж, я пошел, — сказал Чарльз Рэндом и, поколебавшись секунду, сбежал по ступеням, покрытым брезентом, свернул к лестнице и спустился на первый этаж. Гертруда Брейси постояла немного рядом с оставшимся в одиночестве бронзовым дельфином, взглянула на него, а потом на то место, где стоял его двойник. Поджав губы, с высоко поднятой головой, она намеренно медленным, твердым шагом направилась вниз.

Все это не укрылось от внимания Перегрина Джея.

Он остановил Эмили, собравшуюся уходить.

— Ты в порядке, Эмили?

— Да, все нормально. А ты как?

— Когда вижу тебя, мне становится легче. Пообедаем вместе? Но я не знаю, сколько времени пробуду здесь. Ты, наверное, проголодалась?

— Не сказала бы, что умираю от голода.

— Есть все равно надо.

— Ты не можешь сказать, когда освободишься. В бар идти не стоит, в «Братишку дельфина» тоже. Там полно репортеров и любопытных. Лучше я куплю булочек с ветчиной и пойду к пристани, что за проездом Фипсов, — предложила Эмили. — Там есть такая низкая стена, на которой можно посидеть.

— Я присоединюсь к тебе, как только смогу. Не слопай все булочки и не задерживайся здесь. На реке сейчас чудесно.

— Посмотри-ка, — сказала Эмили. — Гарри опять что-то задумал!

Гарри стучал в дверь кабинета администрации. Видимо, в ответ на приглашение, он открыл дверь и вошел.

Эмили вышла из театра через бельэтаж и проход в сцене. Перегрин присоединился к кипевшему от злости Маркусу Найту и озабоченному Уинтеру Морису. Вскоре вернулся Джереми, сиявший от счастья.

В кабинете Гарри Гроув беседовал с Аллейном.

Перед суперинтендантом был теперь совсем другой человек — простой, искренний, откровенный.

— Думаю, я не слишком хорошо зарекомендовал себя в качестве заявителя, но несколько минут назад — после того как меня отсюда с позором выставили — я кое-что вспомнил. Возможно, к делу это не относится, но я все-таки расскажу, а решать будете вы.

— Именно такое отношение к полиции мы и хотим всем вам внушить, — сказал Аллейн.

Гарри улыбнулся.

— В таком случае я начинаю. Я слышал, что когда ночной сторож… забыл, как его зовут…

— Хокинс.

— Когда Хокинс нашел Джоббинса и, вероятно, когда вы увидели его, на нем было демисезонное пальто.

— Да.

— Такое в крупную коричневую и белую клетку с черными вкраплениями?

— Точно.

— Можно сказать, слишком яркое, кричащее?

— Пожалуй, можно так сказать.

— Так вот, это пальто подарил ему я в пятницу вечером.

— Ваша метка все еще стоит на внутренней стороне кармана.

Гарри, открыв рот, уставился на Аллейна.

— А я-то летел к вам на всех парусах, — сказал он. — Но ветер изменил мне. Погребу-ка я прочь, пыхтя на веслах. Извините, мистер Аллейн. Заключительная ремарка: уходит с удрученным видом.

— Нет, не спешите, раз уж пришли. Я хотел бы знать, почему вы решили, что пальто имеет отношение к делу. Садитесь. Доверьтесь нам.

— Вы серьезно? — удивился Гарри. — Спасибо, я с удовольствием.

Он сел и посмотрел Аллейну прямо в лицо.

— Я не всегда веду себя так плохо, как сегодня, — сказал он и торопливо продолжил: — Так вот, про пальто. Я не придал этому факту большого значения, но вы, видимо, им заинтересовались, потому что у всех выспрашивали, во что был одет Джоббинс. Я не совсем понял, к чему вы клоните, однако подумал, что будет лучше, если вы узнаете, что пальто до вечера пятницы принадлежало мне.

— А почему, скажите на милость, вы сразу не сказали, когда все тут сидели?

Гарри густо покраснел. Глотнув воздуха, он быстро и словно нехотя заговорил:

— Все страшно потешались над моим пальто. В такой милой сердечной манере благовоспитанных мальчиков из частных школ. Ужасно симпатичные ребята. Всегда готовы немножко повеселиться. Думаю, излишне говорить, что сам я к питомцам старой доброй частной школы не принадлежу. И если уж совсем начистоту, старой доброй государственной школы тоже не закончил, как великий король дельфинов.

— Найт?

— Точно, но он не любит вспоминать о том, чей он питомец.

— Он вам не нравится?

— Я ему намного больше не нравлюсь, — сказал Гарри, коротко рассмеявшись. — Знаю, я выгляжу не очень приятно. Видите ли, мистер Аллейн, перед вами еще одно дитя трущоб с еловым пеньком вместо головы на плечах. Недостаток воспитания я восполняю шутовством.

— Но, — мягко возразил Аллейн, — разве в актеры идут исключительно выходцы из Итона?

— Конечно, нет, — усмехнулся Гарри. — Но уверяю вас, у людей со связями имеется достаточно более действенных и менее бросающихся в глаза приемов, чтобы вышибить всякую шушеру из финальной сцены битвы за Армагеддон. И меня, как законченного аутсайдера, тошнит от их круговой поруки. Извините. Несомненно, вы сами питомец. Итона, я имею в виду.

— Значит, вы в душе рассерженный молодой человек? Верно?

— Местами. Я получаю компенсацию. Они боятся моего языка, или мне хочется думать, что боятся.

Он помолчал немного и продолжил:

— Но все, что я здесь наговорил, к Перегрину Джею не относится. К нему у меня нет претензий. Он никогда не задевал мое нижне-средне-классовое самолюбие, а я не цеплялся к нему. Джей — одаренный драматург, хороший режиссер и добропорядочный гражданин. С Перри все в порядке.

— Хорошо. Давайте вернемся к остальным. Вы полагали, что они все насмехаются над вашим пальто?

— Они не уставали разыгрывать комедию. Чарльз притворялся, что ослеплен великолепным зрелищем. Гертруда, лапушка, содрогалась, как погремушка. Ну и многое другое. Даже дама моего сердца выразила неудовольствие и умоляла выбросить мой шикарный клетчатый макинтош. Так я и поступил. Генри Джоббинс частенько вздыхал и охал, жалуясь на сквозняки и никудышную дыхалку, вот я и сделал широкий жест, который вполне мог себе позволить. Мол, тебе оно нужнее, чем мне, бери, приятель. Снял и отдал ему, хотите верьте, хотите нет. Никакого благородства с моей стороны не было, — громко добавил Гарри. — Я просто избавился от надоевшей, вульгарной безвкусной вещи, к тому же мой подарок приняли с благодарностью. Он был хорошим малым, старина Генри.

— Кто-нибудь знал об этом неожиданном подарке?

— Нет. Хотя, наверное, его сменщик, Хокинс, знал. Джоббинс говорил мне, что парень чуть с катушек не слетел, когда увидел его в новом пальто в пятницу вечером.

— И больше никто не знал?