— Откуда нам с тобой знать. Мы можем лишь догадываться.

— Но мы играем это. Это наш исходный материал… Убийство. Насилие. Воровство. Разнузданная чувственность. Мы относимся к таким вещам как к чему-то само собой разумеющемуся. Мы применяем к ним систему Станиславского, ищем мотивы поступков, подбираем соответствующие ассоциации. Мы стараемся проникнуть в характер Макбета или Отелло, охотника за ведьмами или инквизитора, или врача-убийцы из Освенцима и иногда воображаем, что добились успеха. Но стоит столкнуться с этим в реальности, мы теряемся, мы чувствуем себя раздавленными, словно по нам танк проехал. Мы ни на что не способны. За нас действует суперинтендант Гибсон, только ему под силу вернуть реальности смысл.

— От всей души желаю ему удачи, — с отчаянием произнесла Эмили.

— Удачи? Ты желаешь ему удачи? Хорошо, пусть ему повезет.

— Наверное, я уже могу позвонить миссис Блюит.

— Я пойду с тобой.

Фойе было ярко освещено, всюду раздавались голоса, по лестнице, на площадке которой лежал Джоббинс, сновали люди, сверкали фотовспышки. Перегрин с горечью припомнил день открытия театра. Голоса старшего инспектора Гибсона и главного врача округа четко выделялись в общем гуле. Перегрин уловил еще один незнакомый голос, звучавший довольно спокойно. Внизу у парадного входа стоял констебль. Перегрин сказал ему, что мистер Гибсон разрешил им воспользоваться телефоном, и констебль очень любезно ответил, что никаких препятствий тому он не видит.

Перегрин смотрел, как Эмили набирает номер и ждет, прижав трубку к уху. Она была очень бледна, ее волосы после дождя покрылись мелкими тончайшими завитками, уголки рта были опущены, словно у обиженного ребенка. До Перегрина доносились долгие гудки. Эмили, глядя на него, покачала головой, когда на другом конце провода вдруг ответил сердитый голос. После непродолжительного разговора Эмили положила трубку, видимо, так и не добившись миссис Блюит.

— Ответил мужчина, — сказал она. — Похоже, домовладелец. Он был в бешенстве. Сказал, что миссис Блюит пошла в гости после работы и не встретила Тревора. Говорит, она пьяна в стельку и ее пушкой не разбудишь. Он повесил трубку.

— Женщине из полиции придется попотеть. Разбужу-ка я Гринслейда. Он живет в каком-то невероятном районе в окружении биржевых маклеров.

Телефонный аппарат у Гринслейдов, видимо, стоял рядом с кроватью. До Перегрина долетал раздраженный и полусонный голос миссис Гринслейд.

— Заткнись, дорогая, — оборвал ее супруг. — Хорошо, Джей, я сейчас буду. Аллейн в курсе?

— Не думаю. Я сказал полицейским, что Аллейн мог бы быть полезен.

— Ему необходимо сообщить. Выясните, сделано ли это. Я немедленно выезжаю.

— «Выясните», — сердито повторил Перегрин, повесив трубку. — Не могу я же указывать полицейским, кого им вызывать. Как я могу выяснить, извещен ли Аллейн?

— Очень просто, — отозвалась Эмили, и подобие улыбки мелькнуло на ее лице. — Просто посмотри туда.

Констебль, стоявший у главного входа, открыл дверь и впустил старшего инспектора Аллейна, прибывшего в самом отвратительном расположении духа.

2

Аллейн вместе с инспектором Фоксом допоздна проторчали на работе. День выдался неудачным. Приехав домой, он с порога услышал телефон, громко выругался и снял трубку. Одновременно с ним подняла трубку его жена Трой, находившаяся в спальне.

Звонил непосредственный начальник Аллейна. Суперинтендант слушал его с тяжелым чувством: «…ну и поскольку ты знаком с Кондукисом и участвовал в установке сейфа, Фред Гибсон решил нам позвонить. Он не застал тебя на работе, ты только что ушел. Учитывая все обстоятельства, думаю, тебе стоит принять участие в расследовании. Дело нешуточное. Убийство, которое может стать двойным, если мальчик умрет. И кража этих проклятых редкостей».

— Хорошо, — сказал Аллейн. — Ладно, займусь.

— Ты уже поставил машину в гараж?

— Нет еще. Спасибо за заботу.

Аллейну было не впервой после тяжелого рабочего дня вместо отдыха вновь отправляться на работу. Ему потребовалось пять минут, чтобы переговорить с женой, быстро побриться и снова сесть в машину. Прошло всего полчаса, как он покинул Скотленд-ярд, и вот он снова ехал на службу. Дождь прекратился, пустынные улицы поблескивали мокрым асфальтом.

Аллейн готов бы сам себе двинуть по физиономии. Ну почему, почему он не настоял на своем в отношении сейфа, дурацкого окошка и смехотворного цифрового замка? Почему не вмешался, почему не указал на недостаточность принятых мер? Он припомнил, что сделал немало критических замечаний, но укорял себя за то, что не пошел дальше. Он должен был позвонить Кондукису и посоветовать ему не выставлять на всеобщее обозрение шекспировские реликвии. Он должен был надавить на этого болвана администратора, выдумавшего идиотское ключевое слово, которое любой сообразительный мерзавец разгадает в пять минут, и потребовать замены шифра. Тот факт, что он предостерег Уинтера Мориса, хотя ему не было дано никакого права на подобные действия значения не имел. Он должен был использовать весь свой авторитет.

А теперь бедолага сторож был убит. И возможно, тот противный мальчишка, что нагрубил ему тогда в «Дельфине», тоже. А перчатка Гамнета Шекспира и записка, написанная его отцом, спровоцировав все эти преступления, исчезли. Подъезжая к портику театра «Дельфин», Аллейн подумал, что ему не было так тошно на душе с тех пор, как он сопровождал в Кейптаун убийцу-маньяка.

Он вошел в театр, столкнулся лицом к лицу с Перегрином и Эмили, увидел, как они бледны и расстроены, и уловил в них ту странную заторможенность, которая часто овладевает людьми, внезапно столкнувшимися с преступлением и насилием. Тогда он подавил эмоции и обратился в опытного полицейского, чей профессионализм он однажды насмешливо определил как прогрессирующую способность замечать все меньше и меньше с неуклонно возрастающей точностью.

— Плохи дела, а? — сказал он, обращаясь к молодым людям. — Что вы тут делаете?

— Мы пришли сюда сразу после того, что случилось, — ответил Перегрин.

— Вы неважно выглядите. Лучше подите посидите где-нибудь. Привет, Фред, — поздоровался Аллейн с дивизионным суперинтендантом Гибсоном, стоявшим у подножия лестницы. — С чего начнем?

Взглянув на балкон и не дожидаясь ответа, он стал подниматься по лестнице. Гибсон последовал за ним.

Среди полицейских и фотографов находился пожилой коренастый светловолосый мужчина с посеребренными сединой усами.

— Привет, — бросил ему Аллейн. — И вы здесь.

— Да, мистер Аллейн, — отозвался инспектор Фокс. — Даже опередил вас. Я был еще в Скотленд-ярде, когда туда позвонили, и начальник велел мне присоединиться к вам. Зачем, не знаю. Думаю, мистер Гибсон тоже не знает.

— Чем больше народу, тем веселее, — мрачно сказал Гибсон. — Дельце, похоже, непростым будет.

— Ладно, — сказал Аллейн, — дайте-ка взглянуть.

— Мы накрыли его, — произнес Гибсон, — мебельным чехлом. Выглядит он соответственно. Впрочем, я и хуже видывал.

— Очень неприятный вид, — подтвердил Фокс и кивнул одному из полицейских. — Давай, Бейли.

Сержант Бейли, специалист по отпечаткам пальцев, откинул чехол с тела Джоббинса.

Сторож лежал на спине, кровавое месиво на лице застыло в ужасной маске, единственный неповрежденный глаз был широко раскрыт. Расстегнутое пальто в кричащую клетку было вздернуто вверх и собралось комом на пояснице. Под пальто виднелся грязный белый свитер и довольно щегольский желтый шарф с вышитой буквой «Г». Он был запачкан кровью. Свитер в багровых пятнах также задрался вверх. Рубашка из шотландки, заправленная в брюки, туго перетянутые ремнем и натянувшиеся на лодыжках раскинутых ног, производила по контрасту почти домашнее уютное впечатление.

Аллейн взглянул на тело, выждал немного и спросил:

— Его фотографировали? Отпечатки сняли?

— Все сделано.

— Я бы хотел произвести кое-какие измерения. А потом его можно убрать. Я видел на улице фургон для перевозки трупов. Скажите своим. — Сержант двинулся вниз по лестнице. — Только постарайтесь, чтобы те молодые люди не видели, как его будут выносить.