Перегрин двинулся по залу, решив выйти через парадный выход, и столкнулся лицом к лицу с мистером Кондукисом.

2

Перегрину почудилось, будто время повернулось вспять, и снова, как год и три недели тому назад, он стоит в проходе разбомбленного зала и с него стекает грязная вонючая вода. Казалось, что мистер Кондукис одет в тот же безукоризненный костюм и ведет себя с той же необъяснимой странностью. Он даже, как и тогда, невольно сделал шаг назад, словно Перегрин собирался его в чем-то обвинить.

— Я видел, как вы упражнялись, — бесцветным голосом проговорил мистер Кондукис, словно речь шла об обучении игре на фортепьяно. — Не могли бы вы уделить мне несколько минут, я хотел бы кое-что с вами обсудить. Пройдемте в ваш кабинет?

— Конечно, сэр, — сказал Перегрин. — Извините, я не видел, как вы вошли.

Мистер Кондукис не обратил внимания на его слова. Он разглядывал, по-видимому с абсолютным равнодушием, обновленный зал: малиновый занавес, люстры, сверкавший позолотой орнамент, зачехленные и готовые к приему зрителей ряды кресел.

— Вы довольны реставрацией? — спросил он.

— Вполне. Постановка будет готова вовремя, сэр.

— Будьте любезны, идите первым.

Перегрин припомнил, что и в их первую встречу Кондукис всегда пропускал его вперед, определенно не желая, чтобы кто-либо находился у него за спиной. Они поднялись наверх. В кабинете Уинтер Морис диктовал письма. Перегрин бросил на него взгляд, несколько смятенный, но столь выразительный, что Морис поспешно вскочил.

Мистер Кондукис вошел в кабинет, ни на кого и ни на что не глядя.

— Это наш администратор, сэр. Мистер Уинтер Морис, мистер Кондукис.

— Да-да, доброе утро, — сказал Кондукис и отвернулся. Однако в его манере не чувствовалось и намека на намеренную грубость. «Ей-богу, старина, — заметил позже Морис, — зря я почтительно удалился, мог бы остаться и послушать вашу беседу. Он все равно меня в упор не замечал».

Морис и секретарша быстренько собрались и отправились обедать.

— Присаживайтесь, сэр.

— Нет, спасибо, я ненадолго. Речь идет о перчатке и документах. Мне сказали, что их подлинность установлена.

— Да, сэр.

— Ваша пьеса основана на этой находке?

— Да.

— Я обсудил рекламную кампанию с Гринслейдом и двумя знакомыми, имеющими опыт в такого рода предприятиях, — он назвал имена двух столпов театрального бизнеса, — и поразмыслил о ее проведении. Мне пришло в голову, что при правильном подходе к делу перчатка и история се обнаружения могла бы стать главной темой в рекламе пьесы и театра.

— Действительно, могла бы, — с жаром подхватил Перегрин.

— Вы согласны со мной? Я подумал, что стоит рассмотреть вопрос о том, чтобы приурочить публикацию о находке к открытию театра и выставить перчатку и документы, приняв соответствующие меры безопасности, на обозрение публики в фойе.

Перегрин заметил, изо всех сил стараясь казаться беспристрастным в суждениях, что подобная акция в качестве предварительной рекламы вызовет сенсацию. Мистер Кондукис быстро взглянул на него и снова уставился в пространство. Перегрин спросил, уверен ли владелец сокровищ в безопасности затеваемого предприятия. Мистер Кондукис ответил короткой справкой о встроенных сейфах особого типа, производство которых, как удалось уразуметь Перегрину, его собеседник в значительной мере финансировал.

— Вашим представителем по связям с прессой и рекламе является мистер Конвей Бум, — монотонно продолжал мистер Кондукис.

— Да, именно так его зовут, — отозвался Перегрин, которому вдруг на секунду почудилось, что он слышит ироническую нотку.

Однако мистер Кондукис невозмутимо добавил:

— Мне известно, что он сведущ в театральном деле, однако в связи с несколько необычным характером материала, который мы предполагаем использовать, я предложил Гринслейду объединить усилия мистера Бума и рекламной фирмы «Мейтланд», являющейся одним из моих дочерних предприятий. Он согласился.

«Попробовал бы он не согласиться», — подумал Перегрин.

— По поводу безопасности я также собираюсь обратиться к моему знакомому из Скотленд-ярда — суперинтенданту Аллейну.

— Да, конечно.

— Также встает проблема страховки, поскольку коммерческую ценность предметов невозможно определить. Мне сказали, что, как только об их существовании станет известно, предположительная реакция будет беспрецедентной. Особенно со стороны Соединенных Штатов Америки.

— Мистер Кондукис, — сказал Перегрин после долгого молчания, — я не могу удержаться, чтобы не задать вам один вопрос. Я понимаю, что это не мое дело, и все же… Вы хотели бы… для вас имеет какое-либо значение, где будут находиться перчатка и записки — на родине владельца или в другой стране?

— На моей родине? — спросил Кондукис таким тоном, словно сомневался, есть ли у него родина.

— Нет, прошу прощения, я имел в виду первоначального владельца.

Перегрин поколебался немного, но, не совладав с собой, разразился взволнованной речью о необходимости пребывания реликвий в Англии. Он видел, что его слова не производят ни малейшего впечатления, и жалел о своей несдержанности. Ситуация приобретала несколько постыдный оттенок.

Мистер Кондукис, не меняя выражения лица, дождался, пока Перегрин закончит, и произнес:

— Это сентиментальный подход к делу, в то время как речь идет о финансовых интересах. Ни с какой другой точки зрения я вести беседу не могу. История, романтика, национальные сантименты не по моей части. Я ничего не смыслю в таких делах. — И вдруг к несказанному изумлению Перегрина добавил с неуловимой переменой интонации: — Я терпеть не могу светлые перчатки. Ненавижу.

На секунду Перегрину показалось, что он заметил страдание на лице этого странного человека, однако в следующее мгновение решил, что надо быть полным идиотом, чтобы предположить нечто подобное. Мистер Кондукис жестом дал понять, что разговор окончен. Перегрин открыл дверь, но передумал и снова закрыл ее.

— Еще один вопрос, сэр, — сказал он. — Могу я рассказать актерам о документах и перчатке? Перчатки для спектакля будут сделаны нашим художником, Джереми Джонсом, он специалист в своем деле. Если мы выставим оригинал в фойе, он должен будет скопировать его с предельной точностью. Ему надо будет пойти в музей и осмотреть перчатку. И для него это станет таким событием, что я не могу гарантировать его молчания. К тому же, сэр, я уже рассказал ему о перчатке в тот день, когда вы мне ее показали. Насколько я помню, вы не просили меня хранить тайну. О заключении экспертов я не говорил никому, кроме Мориса и Джонса.

— Некоторая утечка информации на данном этапе, видимо, неизбежна и при правильном использовании вряд ли принесет вред, — сказал мистер Кондукис. — Вы можете посвятить труппу во все обстоятельства, однако строго предупредив, что информация на данный момент исключительно конфиденциальна, и особо оговорить условие: я не желаю, чтобы меня хотя бы в малейшей степени беспокоили по этому вопросу. Я понимаю, что вскоре всем станет известно, кто владелец перчатки; собственно, это уже известно определенному кругу людей. Это неизбежно. Однако ни при каких обстоятельствах я не собираюсь давать интервью или делать заявления для прессы. Мои служащие со своей стороны позаботятся об этом. Надеюсь, что и вы будете соблюдать осторожность. Мистера Бума проинструктируют. До свидания. Будьте любезны… — Едва заметным жестом он приказал Перегрину идти вперед. Тот повиновался.

На лестничной площадке они столкнулись нос к носу с Гарри Гроувом.

— Пр-р-ривет, Перри, — сказал Гарри, лучезарно улыбаясь. — Мне нужно срочно позвонить. Мы с Дестини… — Он резко умолк, игриво взглянул через плечо Перегрина на мистера Кондукиса и сказал: — Ах, что я наделал! Я просто гений по попаданию в неловкие ситуации. Мой единственный талант.

— Доброе утро, Гроув, — отозвался мистер Кондукис, глядя прямо перед собой.

— И вам, доброе утро, сказочный волшебник, меценат, луч надежды и все такое прочее, — продолжал Гарри. — Вы пришли, чтобы взглянуть на ваше последнее детище, ваш драгоценнейший «Дельфин»?