Невольно, сам того не замечая, он протягивал руки. Света шла вдоль полыньи. Она почувствовала на щеке мягкую шерсть шарфа и заторопилась. Ну, конечно! Как она раньше об этом не догадалась? Как раз на одном конце ветки есть небольшой сук, за него можно привязать шарф. Не раздумывая больше, так и сделала.
— Тима!
Самусь поднялся на носки, но в это время льдину отнесло немного в сторону и он снова не достал ветки.
— Эх, ты!.. Еще раз!.. Ну!..
На этот раз Тиме удалось схватить ветку обеими руками.
Света облегченно вздохнула.
В этот миг она не сердилась на Тиму, который ссорился с ней, и невольно подумала, что его маленькие испуганные глаза, прилипшие к вискам волосы не такие смешные, какими казались.
— Крепче держи, — сказала Света, и изо всех сил тащила к себе привязанный к ветке шарф. Расстояние между льдинами заметно уменьшалось.
— Я прыгну, — сказал Тима, губы его едва шевельнулись, будто обмороженные. Света испуганно крикнула: «Нет!». Теперь она боялась за него больше, чем раньше: вдруг не удержится, поскользнется, упадет! Вот тут она, действительно, испугалась. Впрочем, она никогда и не считала себя смелой…
Лишь когда Тимина льдина коснулась полосы льда, на которой была Света, он переступил со своей льдины и стал рядом с девочкой. Потом они побежали: она — легко, быстро, а он — хлюпая полными ботинками воды. Уже на берегу Тима споткнулся и упал, но тотчас поднялся, отряхнулся, испытующе посмотрел на Свету и вдруг спросил:
— Теперь… скажешь?
— О чем ты?
— Ну, как я… плавал.
— А, ты вон о чем!.. Ну, и придумал. Беги-ка лучше домой, герой.
— А… не расскажешь?
Света досадливо махнула рукой и, не оглядываясь, на ходу закутывая шею шарфом и застегивая пальто, побежала вверх по течению к тому месту, где осталась сумка…
В школе никто не знал бы о случившемся на реке, если бы сам Тима не проболтался. Сгорая от нетерпения, он столько наговорил Пете Ковалю о своем дрейфе на льдине! И добавил даже, что во время ледохода спас Свету Ивченко.
Ребята, конечно, спросили Свету, как это она попала в ледоход на речку и каким образом Тима Самусь спас ее.
— Меня? Самусь?.. — Света не знала, что ответить, но заметив, как пунцово вспыхнули уши Тимы, сказала: — Очень просто, спас и всё.
Самусь растерялся и там же, при всех, на школьном дворе сказал:
— Нет, это… это она меня спасла… Я наврал.
Егорка
В шестом «А» знали, что Егорка Синюхин во всем слушался Степана Клочко. Егорка даже побаивался своего дружка. Слово Степана было для него законом, В этом уже не раз убеждались. А в последние два дня вот что произошло…
Весь класс после пятого урока уходил на уборку школьного сада. Собрался и Егорка. Сложил книги в свой потертый клеенчатый портфель, привязал к нему сумочку с чернильницей и хотел было идти, как вдруг…
— Егор, одна минута. — Степан, сдвинув на макушку фуражку, вразвалку подошел и остановился против Синюхина.
— Какой был уговор? Забыл? Может, тебе напомнить?
— В сад хотелось пойти, — попробовал оправдаться Егорка и посмотрел на Тамару Березко. Тамара напустилась на Степана.
— Все идут и ты, Клочко, тоже должен пойти. И Егорка… И не вредничай.
Степан Клочко ничего не ответил, даже не взглянул на Тамару, только передернул плечом и медленно пошел к выходу. Шаг у него был твердый, а сам он, коренастый, с короткой крепкой шеей, внушал невольное опасение. У двери он задержался, не оборачиваясь, сказал:
— Егор, пошли! — И направился из класса, уверенный, что Синюхин пойдет за ним. И Егорка, ни на кого не глядя, словно стыдясь своей слабости, покорно поплелся за Клочко.
— Это что же такое? — не унималась Тамара Березко. — Как можно терпеть?
— Он сильный, — сказал Петя Вихряй, курчавый, черноглазый мальчуган, сын школьного сторожа. — Одной рукой восемь кило поднимает.
— Да-а, — неопределенно заметил Боря Синиченко. — Даст один раз — почувствуешь…
— Вы… вы настоящие тюлени! Тамара презрительно оглядела мальчишек. — А я как председатель совета не буду молчать! — Тряхнув рыжеватыми толстыми косичками, она выбежала из класса.
— Тюлени… Ты знаешь, что это такое? — спросил Боря. Петя ничего не ответил.
Под окном собрался почти весь класс. Вышел к ребятам классный руководитель Николай Иванович. Из окна Боря увидел, как учитель спросил что-то у Тамары Березко и, выслушав ее, нахмурился, но ничего, видно, не сказал. Борис догадывался, о ком шла речь, и невольно покраснел, вспомнив, как Тамара резко бросила ему и Пете прямо в лицо обидное слово «тюлени». Но что поделаешь? Не будешь же драться со Степаном. Борис только вздохнул и пошел к выходу, за ним — Петя Вихряй.
Тем временем Степан и Егорка подходили к большому одноэтажному дому на одной из тихих улиц, отдаленных от шумного центра города. У высокой железной калитки друзья остановились.
— Одна минута терпения, — сказал Степан и скрылся во дворе. Егорка присел на скамейку, рядом с собой положил портфель с чернильницей.
Узкая улица, с двух сторон густо обсаженная каштанами, напоминала тоннель. Из-за деревьев почти не видно домов. На улице тихо и пустынно. Ни пешеходов, ни машин. Егорка зевнул и от скуки начал выковыривать носком ботинка кирпич из тротуара.
Если бы он решился, то немедленно ушел бы домой — и наплевать на «одну минуту», как он про себя называл Степана Клочко. Может быть, в самом деле, взять и убежать? Но что потом будет? Например, завтра? Послезавтра? Степан не простит ему этого никогда в жизни. Тогда и в школу не показывайся. Клочко такой, что никого в школе не боится, а совета отряда вовсе не признает. Чуть что — сразу обещает рассказать отцу. А отец его, известное дело, начальник водной станции, хозяин всех лодок. Захочет — и не даст лодки. Эх, был бы у Егорки отец, была бы и лодка! У матери много дел и без лодки. С того времени, как принесли извещение из военкомата, она стала больше работать и очень устает. Егорке жаль ее, и разве осмелишься сказать о лодке? Может быть, она уже пришла домой и ждет его, чтобы вместе обедать.
Если бы не Степан, всё было бы по другому… Месяц тому назад Степана перевели к ним в школу, он сел рядом с Егоркой, а когда окончились уроки, домой пошли вместе. На второй день, когда был дождь и за Степаном приехала машина, Егорка поехал с ним. На третий день знакомства они пошли на речку, и Егорка показал Степану рыбные места. После этого, наверно, не нужно было больше ходить, ну, а Егорка пошел снова. У Степана своя лодка, есть у него несколько удилищ, блесна! Ну, как не пойти? Уроки, между тем, откладывались, и вместо обещанных матери четверок в Егоркином табеле появились тройки и даже двойки.
Что-то подсказывало ему: перестань ходить с «одной минутой». Он ненадежный товарищ. Но проходили дни, а Егорка не мог сказать Степану прямо в глаза: «Больше не пойду».
«Пока нет его, убегу», — решает вдруг Егорка, подымается со скамейки и прикрывает калитку. Но в это время появляется Степан. Он что-то дожевывает, губы его и подбородок лоснятся от жира. Степан не обращает никакого внимания на то, что Егорка чем-то расстроен и стоит почти на середине улицы. Степан бросает на скамейку удочки и блесну.
— Это берем с собой. Пошли!
Всю дорогу Егорка молчит. Говорить ему не хочется. И на рыбалке он тоже молча наживляет на рыболовные крючки кусочки вареного мяса, червей, накопанных накануне, подает удочки Степану и, отвернувшись, сидит на камне, почти безучастно следя за поплавком… Рыба сегодня не ловится, Степан сердится на Егорку, будто Егорка виноват в том, что нет никакого клева. Под вечер возвращаются домой. На середине реки Егорка вдруг бросает весла и хмуро с предательской дрожью в голосе говорит: