— Бедняжка, — сказала она, — бедное создание.

— Кто?

— Дайяне Редферн. С этой девушкой я была знакома. Я разрешила ей пожить здесь в мое отсутствие.

Мы сели на кушетку, и я рассказал ей о том, как было обнаружено мертвое тело, как было искромсано лицо стандартной пулей калибра 0,18 дюйма, как в морге тело было опознано ее тетушкой и Бесси Клэри.

— Конечно, — сказала она. — Мы были почти одного роста, на ней был мой халат. У нас был один и тот же размер, я дала ей несколько моих платьев. Ее волосы были немного светлее моих, но если было много крови…

Она стала искать сумочку. Я протянул ей свой носовой платок.

Вытерев глаза, она прочитала всю статью в газете.

— Вы Марк Макферсон?

Я кивнул.

— И вы не нашли убийцу?

— Нет.

— Он хотел убить ее или меня?

— Я не знаю.

— Что же вы будете делать сейчас, когда обнаружилось, что я жива?

— Искать, кто убил ту, другую девушку.

Она вздохнула и снова откинулась на подушки.

— Лучше выпейте что-нибудь, — сказал я и направился к угловому шкафу. — Шотландское виски, джин или виски «Бурбон»?

Здесь же стояла бутылка виски «Три Хорсис». Я должен был бы спросить ее о ней, чтобы у нее не было времени подумать. Но я меньше думал о работе и больше о девушке и был настолько изумлен, что не мог утверждать наверняка, что жив, бодрствую и нахожусь в здравом уме.

— Как вы хорошо ориентируетесь в моем доме, мистер Макферсон.

— О вас я знаю почти все.

— Черт возьми, — произнесла она, но потом засмеялась и сказала: — Представляете, вы единственный человек в Нью-Йорке, кто знает, что я жива! Один-единственный из шести миллионов!

Гром и молния прекратились, но дождь продолжал стучать в окна. И это давало нам ощущение оторванности от всех других обитателей города и сознание нашей значимости, потому что мы владели тайной.

Она подняла стакан:

— За жизнь!

— За воскрешение, — сказал я.

Мы засмеялись.

— Идите смените платье, — произнес я, — вы простудитесь.

— Вы отдаете мне распоряжения, — ответила она.

— Смените одежду, вы простудитесь.

— Прекрасно, мистер Макферсон!

Она ушла. Я был слишком взволнован, чтобы усидеть на месте, и чувствовал себя ребенком в темном доме накануне Дня всех святых, когда все кажется фантастическим и неестественным; я даже прислушивался к звукам за дверью, чтобы слышать, как она ходит по спальне, и знать, что она не исчезла снова. Я был весь полон ощущением чуда, жизни и воскрешения, мне приходилось прорываться сквозь тучи, прежде чем ко мне вернулся человеческий разум. Наконец мне удалось успокоиться, сесть на стул и закурить трубку.

Конечно, теперь не существовало больше дела Лоры Хант. Но что я знаю о той, другой девушке? Тело ее было кремировано.

Необходим corpus delicti[10], чтобы доказать факт убийства.

Это не означало, что моя работа завершена. Ни полицейское управление, ни прокурор судебного округа не позволят такому делу легко выскользнуть из рук. Наша работа состояла в том, чтобы установить косвенные улики исчезновения девушки, выяснить, где ее видели в последний раз и кто. Пока у нас нет неоспоримых доказательств того, что совершено преступление, невозможно осудить убийцу даже после его признания.

— Что вы знаете об этой девушке? — спросил я Лору через дверь. — Как, вы сказали, ее имя? Вы были близкими подругами?

Дверь спальни открылась, и появилась Лора в длинном свободном халате золотистого цвета, который делал ее похожей на фигуру святой, выставленную в католической церкви. Она держала журнал, который лежал на ее ночном столике. На обложке сзади была помещена фотография девушки в вечернем платье, которая улыбалась молодому человеку, зажигавшему ей сигарету. Реклама гласила:

— А, она была моделью?

— Правда, она симпатичная? — спросила Лора.

— Она похожа на модель, — ответил я.

— Она была прекрасна, — настаивала Лора.

— Что еще?

— Как — что еще?

— Какой она была? Насколько хорошо вы с ней были знакомы? Где она жила? Сколько зарабатывала? Была ли замужем, не замужем, разведена? Сколько ей лет? Была ли у нее семья? Кто были ее друзья?

— Пожалуйста, мистер Макферсон, задавайте вопросы по одному. Какой была Дайяне? — Она заколебалась. — Не думаю, чтобы женщина могла вполне честно ответить на этот вопрос. Вам следовало задать его мужчине.

— Ваше мнение, вероятно, надежнее.

— Может быть, у меня свои предрассудки. Женщины с моей внешностью не могут быть слишком объективны по отношению к девушкам типа Дайяне.

— У вас внешность в порядке, мисс Хант.

— Это мы пропустим. Я никогда не пыталась делать ставку на красоту. Вы можете подумать, что я завистлива, если скажу, что считала Дайяне довольно неумной и страшно пустой девушкой, которая производила на меня отрицательное впечатление.

— Если вы так считали, то почему вы пустили ее в свою квартиру?

— Она жила в маленькой душной комнатке в пансионе. А поскольку на несколько дней эта квартира была свободна, я дала ей свой ключ.

— Почему же вы держали это в секрете?

— Никакого секрета не было. В пятницу я обедала с Дайяне. Она мне сказала, что в ее комнате ужасно жарко, а я — что она может перейти сюда и пожить в относительном комфорте. Если бы я пришла домой в пятницу вечером или если бы увидела Бесси, я бы ей об этом сказала. Бесси при всех обстоятельствах обнаружила бы это, когда пришла на работу в субботу.

— Вы когда-нибудь раньше разрешали пользоваться своей квартирой?

— Конечно. А почему вы спрашиваете?

— О вас говорят, что вы щедры. И импульсивны тоже, это так?

Она снова засмеялась:

— Моя тетка Сьюзи говорит, что я веду себя, как простушка из истории о несчастливой жизни, а я ей отвечаю, что простушки в конце концов одерживают верх. Вы отчаиваетесь по поводу причин, которые движут людскими поступками, и не удивляетесь тому, что люди хотят вас использовать.

— Иногда вас по ошибке убивают, — произнес я, — на этот раз вам посчастливилось.

— Продолжайте, — засмеялась она, — вы не такой прожженный человек, Макферсон. Сколько своих рубашек вы в жизни отдали другим?

— Я шотландец, — сказал я жестко, мне не хотелось показывать, что я очень доволен тем, что она разгадала мой характер.

Она вновь засмеялась:

— Шотландскую бережливость часто переоценивают. Моя бабушка Керкленд была самой либеральной и щедрой женщиной в мире.

— У вас бабушка — шотландка?

— Да, из местечка под названием Питлохри.

— Питлохри! Я слышал о Питлохри. Род моего отца из Блэр-Этолл.

Мы пожали друг другу руки.

— Ваша родня была очень религиозна?

— Отец — нет. А о первородном грехе говорили в семье матери.

— А! Разлад в семье, — сказала она. — Не говорите мне только о том, что ваш отец читал Дарвина.

— Роберта Ингерсолла.

Она схватилась за голову:

— Представляю, какое у вас было детство!

— Только если мой старик чуточку перебирал. Иначе Роберт Ингерсолл никогда не приближался ближе, чем на апостольские сорок ярдов.

— Но имя было по-своему магическим, и вы его тайком читали, когда подросли.

— Откуда вы знаете?

— Вы решили узнать все на свете, чтобы вас не могли обвести вокруг пальца.

Я начал рассказывать свою жизнь. Рассказ прозвучал, должно быть, как сочетание Фрэнка Мерриуэлла и Супермена в девяноста девяти томах, каждый стоимостью в 5 центов. Макферсон против Объединения производителей молочных продуктов. Макферсон в Нью-Йорке. Знаменитая ночь Макферсона среди наркоманов. Макферсон и биржевая контора, где процветает спекуляция. Как Макферсон расследует рэкет при найме рабочей силы. Убийцы, которых я знал. От этого мы кое-как перебрались снова к детству Макферсона. С пятого на десятое, или босоногий мальчишка в Бруклине. Мне кажется, я описывал каждую игру, в которой участвовал в команде «Лонг-Айленд Моухоке». Я рассказал ей о тех временах, когда уложил Рокко, главного устрашителя, и как Спаркс Лампини из мести уложил меня, так как поставил на Рокко. И о моей родне, моей матери, моей сестре, которая решила выйти замуж за босса, и какая она оказалась обманщица. Я даже рассказал ей о том времени, когда все мы болели дифтерией и Дэви, мой младший братишка, умер. Я, должно быть, лет десять уже не упоминал имени Дэви.