О существовании маронитского народа и духовенства Порта в первый раз узнала по поводу экспедиции 1840 г. Это покажется странным тому только, кто не знаком с обычной системой турок относительно подвластных народов. В знак внимания к маронитскому племени султан пожаловал патриарху алмазный знак, наравне с духовными главами других подвластных народов, и предоставил ему право иметь своего поверенного (капы-кеая) у Порты для ходатайства по его делам. Такими ласками правительство не только не привязало к себе маронитского духовенства, но даже внушило ему более смелости к проискам и притязание на сугубое участие в делах по управлению горцев. В синоде маронитском стали рассуждать о том, не грешно ли католическому народу принимать оружие из рук еретиков и не подобало ли испросить на это индульгенции из Рима?[259]

Эти благочестивые опасения были преимущественно внушены католикам происками американских миссионеров, которые уже лет за пятнадцать пред тем водворились в Бейруте[260] и вместо того, чтобы проповедовать христианство неверным, как то подобает миссионерам, сеяли только раздоры в христианских церквах, чтобы ослабить их влияние, и между тем завлекали в свои училища христианское юношество. На Востоке, где народность обозначается преимущественно религией, американцев всегда смешивают с англичанами. Миссионеры воспользовались этим, чтобы стяжать себе новый вес в глазах народа по поводу принятого Англией участия в делах Сирии. По отплытии английского флота одна рота десантного войска оставалась в Бейруте и при ней около тридцати офицеров, которые объезжали Сирию по всем направлениям для подробнейшего изучения края. Многие из них вместо того, чтобы ограничиться съемкой карт и планов, стали вмешиваться во все дела по управлению и тем докучать туркам. Другие из ревности к своей религии и в надежде подорвать политическое влияние Франции, основанное на преданности единоверных ей маронитов, стали вместе с американскими миссионерами объезжать горы и поддерживать прозелитические усилия этих господ.

Французские агенты в свою очередь, внимательно следя за этими проделками, раздували фанатизм в народе и духовенстве католическом. Патриарх маронитский повелел несколько публичных auto-da-fe, сожжением если не самих еретиков, то по крайней мере книг духовного содержания, изданных на арабском языке миссионерами в Бейруте. Благочестивое его негодование усилилось тем более, что подведомые ему монахи, обокравшие церковную казну или другим чем провинившиеся, находили пристанище и покровительство у миссионеров.

В начале 1841 г. не стало хлеба на Ливане[261]. Жители селений, казненных Ибрахимом во время военных действий, умирали от голода и от суровости зимы. Обильные пособия были розданы французским консульством через духовенство и доставлены безденежно грузы хлеба. По мере того как Франция привлекала к себе вновь народное сочувствие, утраченное ее пристрастием к Мухаммеду Али, маронитское народонаселение издавало вопль на турок и на англичан. Ждали с часу на час появления французского флота для освобождения ливанских племен, хотя над этими племенами другое иго не тяготело, кроме ига собственных его страстей, под влиянием которых каждая партия домогалась своих выгод: шейхи — восстановления феодальных прав, столь ненавистных христианам южных округов; приверженцы эмира Бешира — его возвращения, а маронитское духовенство — основания в горах Ливанских правления теократического на развалинах всех светских властей.

^{Дворец принца друзов. Гравюра В. Г. Бартлетта, 1820-е гг.}

Среди такого треволнения внутренних и внешних влияний мог ли устоять и укрепиться новый князь, при ограниченности своих способностей и средств, при явном недоброжелательстве к нему султанских властей?..

Наместником Порты был в это время Селим-паша, награжденный титулом сераскира сирийского за успех экспедиции, в которой он командовал султанской бригадой. Возвеличенный, осыпанный милостями своего правительства и даже удостоенный благосклонного внимания союзных государей, Селим-паша поверил сам в свои дарования, приписал себе победу над Ибрахимом на высотах Бекфеи, где он состоял под опекой англичан и генерала Иохмуса, и обвинял в измене ливанского князя за то, что его милиция не поспела тогда занять ущелья с тылу Ибрахима и тем удвоить торжество победителя пленом египетского полководца. Бездарный и безграмотный, злой и тупоумный паша направил тайное гонение и все обычные происки турецкой политики против несчастного ливанского князя и ускорил тем роковой кризис 1841 г.

Весной воспоследовало повеление Порты, чтобы подать с ливанских племен была постановлена не на общем основании финансовой системы, обнародованной незадолго пред тем во всей империи, но постоянной суммой на основании древнего обычая, как того желали горцы. В сравнении с тем, что платили эти племена при египетском правлении, притязания Порты были весьма умеренны, она требовала с Ливана 4 тыс. мешков (около 110 тыс. руб. серебром) ежегодной подати. Она предоставляла князю две трети этой суммы на расходы по управлению и довольствовалась остальной третью в казенный доход. Для совещания по этому делу были созваны депутаты со всех округов в селение Айн-Ануб, в 15 верстах от Бейрута[262]. Анархические элементы, которые мутили горы со времени изгнания египтян, сошлись и сняли личину в этом сейме. Епископ маронитский Тобий, уполномоченный от своего патриарха и подкрепляемый сочувствием французских агентов, предлагал не только отказать в уплате податей, но сверх того требовать от правительства наград и возмездий за услуги, оказанные горцами в войне с Ибрахимом, и за все понесенные убытки. Наконец, требовал он уничтожения всех таможенных пошлин нового тарифа и предлагал, в случае несогласия Порты на все это, просить посредничества католических держав — Франции и Австрии.

Эти речи действительно выражали в ту эпоху чувство массы католического народонаселения Ливана. Православные горцы и друзы тогда же отделились от маронитов. Первые под влиянием умного греческого духовенства легко постигли тайные пружины и цель этих опасных проделок. Вторые поджигали своих легковерных соперников, сулили им тайное свое содействие, усердно раздували бурю, среди которой надеялись они сами достигнуть цели своей — восстановления феодальных прав, однако не хотели навлечь на себя негодование правительства.

Марониты представили со своей стороны всеподданническую просьбу, в которой, излагая свои притязания, присовокупляли, что подати вносятся от народа в казну ради покровительства, оказываемого народу от властей; они же не только не нуждались ни в каком покровительстве, но даже были сами в состоянии защищать и охранять других…

Подобные доводы внушены горцам теми самыми доброжелателями из европейцев, которые потом наполняли журналы проклятиями на турок за то, что они допустили бедствия и кровопролития, которыми племя маронитов искупило вскоре затем свои шалости. Вина горцев не оправдывает ни в каком случае преступного равнодушия султанских властей к их бедствиям. Она лишь поясняет внутреннее расположение представителей Порты.

Князь ливанский, который по праву председательствовал в этом анархическом сейме, вместо того чтобы обуздать его направление, успел только выставить на зрелище народу и правительству свое ничтожество. Шейхи-друзы предлагали ему свое вероломное содействие, но с тем, чтобы он подчинился опеке одного из Джумблатов, подобно тому как предшественник его состоял некогда под опекой шейха Бешира Джумблата. Маронитская аристократия его не уважала и не повиновалась ему, стремясь к восстановлению своего старинного анархического влияния, унятого эмиром Беширом. Близкие его родственники, верные классическим преданиям Шихабов, были злейшими его врагами. Владетельный князь, отовсюду опутанный кознями явными или потаенными, пытался привлечь к себе массы народные. Основываясь на предписаниях Порты о равенстве всех подданных пред законом и о раскладке податей сообразно со средствами каждого, он сулил народу всякие льготы, был ласковым, снисходительным, откровенно стремился к избавлению племен ливанских от феодального ига шейхов и эмиров. Но духовенство и влияние Франции двигали народными страстями. Эмир, любимый и уважаемый всеми в эпоху своего избрания, вскоре сделался посмешищем своего народа, который приписывал его ласки и обещания одному лишь бессилию.