Отъехав от школы, Мэйл несколько раз повернул, потом выбрался на шоссе номер 35, ведущее на юг. Так показалось Энди. Еще через несколько минут микроавтобус свернул на незнакомую двухполосную дорогу, проехал мимо щитов с рекламой виски и блеклых южных окраин. Девочки кричали, били кулаками в стены микроавтобуса, потом стали рыдать.

У Энди кровоточила губа, которую она прокусила. Ее тошнило от вкуса крови и запаха выхлопных газов. Пока Мэйл кружил по боковым улицам, она пыталась встать на четвереньки, но в конце концов отползла в угол, где ее вырвало. Женевьев затошнило от запаха рвоты, Грейс сотрясалась от дрожи. Энди страдала за дочерей, но не могла ни успокоить их, ни сориентироваться в происходящем. Наконец она просто обняла плачущих девочек и прижала к себе.

Мэйл не обращал на них никакого внимания.

Через некоторое время они все поднялись на колени и посмотрели в окна; городские окраины удалялись, микроавтобус двигался среди огромного зеленого моря фасоли, кукурузы и люцерны.

Мэйл бесцельно нажимал кнопки радиоприемника: звуки «Аэросмит» сменились музыкой Гайдна, затем Энди услышала Джорджа Стрейта и дневную радиобеседу.

«Послушайте, все эти преступники — слабаки; силу им дает только оружие. Отнимите у них оружие, и они уползут в трущобы, из которых пришли…»

Минут пять они ехали по загородной дороге, подпрыгивая на неровных асфальтовых заплатах. Затем Мэйл свернул на дорогу, покрытую гравием; за машиной тянулся шлейф серой пыли. За окнами мелькали красные сараи и белые фермерские дома.

Грейс встала, ухватилась за решетку, отделявшую их от Мэйла, и закричала:

— Выпусти меня отсюда, козел, выпусти меня отсюда…

Женевьев, испуганная неистовыми воплями сестры, тоже отчаянно завизжала, ее глаза закатились. Когда она упала на спину, Энди решила, что с ней случился обморок, и кинулась к дочери, но Женевьев пришла в себя и снова зарыдала. Энди закрыла уши руками. Выпусти меня отсюда,кричала Грейс.

Мэйл, не поворачивая головы, закричал:

— Заткнись, заткнись, заткнись!

Слюна полетела из его рта на лобовое стекло.

Энди схватила дочь, потянула ее вниз, встряхнула, прижала к себе и сказала:

— Не приводи его в ярость.

Она обняла Женевьев, и постепенно девочка перестала рыдать.

В какой-то момент Энди казалось, будто сейчас может что-то произойти. В ее измученной душе мелькнула надежда. Они свернули с гравия на грунтовую дорогу.

На середине дороги и на обочинах росли амброзии и черноглазые гибискусы; справа, чуть поодаль, стояла засохшая яблоня с посеревшим стволом и голыми ветвями, похожая на огородное пугало.

Старый фермерский дом в конце дороги казался умирающим: стены заплесневели, краска облезла с досок, крыльцо покосилось. За ним, на склоне холма, в ложбинке, виднелся фундамент сарая. Сквозь открытый дверной проем, напоминавший вход в пещеру, зияла тьма. Возле останков сарая стояли две-три вросшие в землю постройки.

Когда они остановились, у Энди мелькнула мысль, что их трое, а он — один. Она задержит его, и девочки убегут. Бывшую ферму окружало кукурузное поле. Грейс, находчивая и проворная, сумела бы скрыться среди густых зарослей кукурузы.

Когда Джон Мэйл остановил микроавтобус, Грейс поднялась на колени и посмотрела в грязное окно. Мэйл повернулся на сиденье и неожиданно высоким голосом сказал Энди:

— Если попытаешься убежать, я застрелю сначала младшую, потом старшую, потом тебя.

Слабая надежда исчезла.

По генам Джон Мэйл был психопатом. Родители сделали его социально опасным.

Он стал одержимым убийцей без всяких тормозов.

Энди познакомилась с ним во время последипломной стажировки в университете штата Миннесота. Как молодой психиатр, она искала необычных пациентов в тюрьмах округа Хеннепин. Она разглядела жесткий, быстрый интеллект, таившийся в глубинах мэйловского мозга. Благодаря уму и физической силе он подчинял себе других бандитов и в течение какого-то времени ускользал от полиции, но не мог противостоять способному психиатру.

Энди сняла с него маску, как кожуру с апельсина.

Отец Мэйла не женился на его матери и никогда не жил с ними; последнее известие о нем пришло, когда он служил в американских ВВС в Панаме. Мэйл ни разу его не видел.

Мать надолго оставляла маленького Мэйла одного, иногда на целые сутки. Он лежал в плетеной кроватке с верхом посреди пустой комнаты. Она вышла замуж, когда Мэйлу исполнилось три года. В этом возрасте он еще не умел говорить. Муж относился к матери сурово, а ребенок его раздражал. Напившись, он приходил в ярость и хлестал мальчика ремнем; со временем он стал использовать для этого плетку, палку от метлы и металлические прутья.

В детстве Мэйл испытывал острое наслаждение, мучая животных, сдирая шкуру с кошек и сжигая собак. Потом он переключился на детей — мальчиков и девочек. Стал школьным хулиганом. В четвертом классе его нападения на девочек приобрели сексуальную окраску. Он любил стягивать с них трусики и засовывать пальцы в половые органы, хотя еще не сознавал, чего хочет.

В пятом классе не по годам рослый Мэйл начал появляться в парках Роуздейл, Ридждейл. Он приставал к детям возле игровых павильонов, грабил их.

Он носил с собой бейсбольную биту, потом нож. В шестом классе преподаватель физики толкнул Мэйла к стене, когда тот в его присутствии назвал девочку «пи…ой». Через неделю дом учителя сгорел.

Этот пожар оказался не единственным: сгорели еще шесть домов, где жили дети, дававшие ему отпор.

В июне, после шестого класса, Мэйл подпалил дом пожилой четы, которой принадлежала последняя семейная бакалейная лавка в восточной части Сент-Пола. Пожилые люди спали, когда дым проник под дверь. Они задохнулись возле верхних ступеней лестницы.

Опытный детектив наконец обратил внимание на сходные обстоятельства, и Мэйл попался.

Он все отрицал, но полиция поняла, что это дело его рук. Энди пригласили определить, что за тип оказался в руках правосудия. Мэйл рассказывал о своей жизни бесстрастным, спокойным голосом; его молодые глаза ощупывали ее тело, груди, бедра. Он внушал ей страх, и Энди это не нравилось. Он был слишком юн, чтобы внушать ей страх…

Не составляло труда понять, что получится из двенадцатилетнего Мэйла. На его теле играли твердые мускулы, глаза излучали дерзость. Он говорил о своем отчиме.

— Так, значит, он избивал тебя. Он делал это кулаками? — спросила Энди.

Мэйлу показалась смешной ее наивность.

— Черта с два кулаками. Этот гад доставал из чулана металлический прут и хлестал меня им. Мать он тоже бил. Он хватал ее на кухне и избивал, пока хватало сил. Она визжала на всю округу. Господи, сколько там было крови!

— И никто не вызывал полицию?

— Вызывали, но легавые ничего не делали. Мать всегда говорила, что это никого не касается.

— Когда он умер, жизнь изменилась к лучшему?

— Не знаю, меня там уже не было.

— Где же ты жил?

Он пожал плечами:

— Летом — под автострадой. В Сент-Поле есть подземелья, там живут многие парни…

— Ты никогда не возвращался домой?

— Однажды вернулся. Я был чертовски голоден и подумал, что у нее, возможно, есть деньги, но она сдала меня полицейским. Если бы я не вернулся домой, то был бы сейчас на свободе. Она сказала мне: «Поешь лепешки, я сейчас принесу пирог». Потом вышла в прихожую и позвонила легавым. Это был хороший урок. Когда выйду, убью суку, если найду.

— Где она сейчас?

— Уехала с каким-то типом.

После двух месяцев лечения Энди рекомендовала перевести Джона Мэйла в городскую больницу. Он был не просто юным хулиганом с неустойчивой психикой. Он был сумасшедшим. В нем жил дьявол.

Когда Мэйл открыл дверь микроавтобуса, девочки перестали плакать. Он провел их одну за другой через боковую дверь старого дома в погреб. Там пахло сыростью, грязью и хлоркой. Мэйл недавно чистил погреб, подумала Энди. В ее душе вспыхнула надежда, что он не убьет их. Во всяком случае, сразу. Получив отсрочку, хоть небольшую, она сможет поработать с ним.