Труден и опасен был путь по Кара-Балте в то время. Горные обвалы иной раз совершенно загромождали дорогу, не позволяя двигаться дальше. Но и тогда по Кара-Балте шли скотоводы. Они стремились к перевалу, за которым широко раскинулась высокогорная долина Сусамыр — «дом отдыха для киргизской лошади». Худых, с разбитыми спинами, едва передвигавших ноги лошадок медленно гнали по ущелью. Местами, там, где путь становился для утомленных животных слишком тяжел, их втаскивали на арканах по крутой дороге. Проходило время — и прохлада, здоровая пища, отсутствие оводов и мух делали свое дело. К осени табун красивых и бодрых лошадок спускался по ущелью.

Ныне из Чуйской долины вдоль по Кара-Балте проложена дорога. Упорный труд человека сделал Сусамырскую долину вполне доступной. А в то время… Я никогда не забуду один сыпец. Громадный и крутой, на сотню метров он делал дорогу крайне опасной.

Когда я приближался к нему, у меня всегда появлялось желание вернуться обратно. Едва вступал на него человек, как он, глухо рокоча камнями, начинал двигаться вниз все быстрей и быстрей, пока не обрывался к потоку. Никаких промедлений, спешно бежать вперед, а иначе вместе с камнями вас унесет к отвесной стене и дальше, в Кара-Балту. Но вот сыпец позади, еще один предательский мостик, узкий, гнилой и скользкий от сырости и плесени. Стесненный обломками скал, под ним пенится и ревет поток. Три быстрых напряженных шага, вас обдает водяной пылью, и вы вне опасности. Риск позади. Слева от нас начинается боковое ущелье Битья. Перед входом в него мы отдыхаем. Рядом катится вода, в стороне ворчит побеспокоенный нами сыпец, над потоком свистит и поет синяя птица.

В Битье, в километре от ее выхода в ущелье Кара-Балты, жил киргиз-охотник Мурат. Я с ним еще не был знаком, но его хорошо знали жители Сосновки. Зимой он туда постоянно привозил мясо. Его прокопченная дымом юрта стояла на зеленой лужайке в глубине ущелья. Мы не застали хозяина дома — он с утра ушел за козлами. Нас встретил шестилетний черноглазый мальчик — сын Мурата. Уже с первого момента нашего знакомства он расположил меня к себе живым и веселым характером.

Сбросив с себя заплечные мешки и ружья, мы устроились близ юрты на воздухе. У основания огромного камня, величиной с двухэтажный дом, запылал костер. Нам нужно было сварить ужин, состоящий из пшена и убитых по пути кекликов. Когда все приготовления были закончены, каждый из нас занялся своим делом. Я снимал шкурки с добытых птиц и заносил наблюдения в дорожную книжку. Андрей чинил свою обувь, а кругом свистели сурки — их было множество, на сизых скалах перекликались альпийские галки.

Наш юный хозяин, оторванный от сверстников и вообще от людей, видимо, крайне тяжело переживал свое одиночество и был очень рад нашему приходу. Он всем интересовался: нашими ружьями, патронами, инструментами, расспрашивал о назначении того или другого предмета. Но в то же время его маленькая фигурка носилась от костра к юрте, от юрты к большому камню. Он вмиг натаскал дров, умело разложил костер, ощипал кекликов и разделал их мясо, а сейчас следил за огнем и болтал без умолку своим мягким говорком. С ним невозможно было скучать. За несколько минут он сообщил нам массу всевозможных новостей.

— Ты знаешь, отец для тебя яйцо достал!

И, не ожидая моего вопроса, он вмиг вскарабкался на огромный камень, сунул свою маленькую ручонку в глубокую трещину и показал мне сверху яйцо черного грифа. Через секунду он вновь был у костра, рассказывая, что два дня назад из соседнего ущелья к ним заходил охотник Казакпай и что сегодня отец ушел за козлами до рассвета, так как они уже два дня сидят без мяса. Когда же все новости были исчерпаны, он рассказал нам простенькое киргизское предание об одном горном охотнике и его сыне. Им я хочу поделиться с читателями.

В глубокой горной долине жил когда-то киргиз-охотник со своей семьей. Однажды ранним утром он собрался за козлами в соседние горы.

— Возьми меня на охоту, — упрашивал отца пятилетний сынишка.

— Дома сиди, иди к матери, — ответил сурово отец. — Ты еще мал, куда тебе по горам лазать.

И, перекинув за плечи свою длинную винтовку, отец стал подниматься по крутой тропинке. Ответ отца обидел мальчика, и он горько заплакал.

Ведь он большой, почему же его не берут на охоту?

Наш рассказчик запел песенку, которая ярко выражала всю обиду ребенка.

Скрылся отец за скалами, и сын, не послушав увещеваний отца, побежал по его следам. Он еще не умел, как взрослый, разбираться в следах, вскоре сбился с правильного пути и, обессилев, сел отдохнуть, прилег под камень и, укрывшись своей курточкой из меха дикого козла-козерога, крепко заснул.

Далее опять следовал короткий припев.

Ему снилось, что он в своей юрте, где так хорошо пахнет молоком и дымом, что мать гладит его по головке и напевает колыбельную песенку.

Перед вечером отец возвращается с охоты. Он несет за плечами убитого козла. Но что это впереди? Острые глаза охотника заметили бурую шкурку среди камней. Осторожно опустив на землю добычу, охотник подкрался ближе, прицелился и спустил курок. Что-то забилось впереди и затихло. Но что он наделал? Под шкуркой козла, свернувшись в комочек, простреленный пулей, лежал его любимый сынишка.

Рассказ заканчивался песней. Она выражала горе отца над убитым сыном.

Солнце скрылось за зубчатыми хребтами, и сразу в ущелье стало холодно, неуютно и сумрачно. Мы закончили свои дела и перебрались в юрту. Веселый огонек очага наполнил ее каким-то особенным запахом, теплом и светом. Близко пододвинувшись к костру, мы его живительным теплом согревали озябшие руки. Спать не хотелось, и, пользуясь свободным временем, мы болтали о Москве, о горах, о населяющих их животных. Снаружи быстро сгущались сумерки, вскоре перешедшие в черную ночь. Но где же хозяин? Неужели он еще бродит в потемках по опасным горным тропинкам?

В этот момент полог юрты откинулся в сторону, и в свете костра появился Мурат. Небрежно сбросив на землю совсем маленького живого козленка и повесив винтовку, он кинул нам короткое приветствие. Совсем молодой, плечистый, с коротко остриженными черными волосами и коричневым от загара лицом, он казался олицетворением здоровья и силы. Прямо на его голые плечи была небрежно наброшена куртка из выделанной козлиной шкуры, за поясом торчали широкая рукоятка ножа и железные подковки с длинными шипами. Их охотники обычно используют при ходьбе по крутым склонам. Живописный костюм, бьющее ключом здоровье и правильные черты лица невольно заставляли обратить внимание на этого человека. Но мрачный, неприветливый взгляд, крутая складка на переносице под сросшимися бровями производили не совсем приятное впечатление. Как видно, тяжело живется с ним его славному сынишке. И действительно, мальчуган сразу притих, забился в темное место, стараясь не попадаться на глаза отцу. Приход хозяина создал у всех какое-то тяжелое настроение. Сбросив с плеч куртку и сняв обувь, Мурат подсел к нам и мрачно смотрел на огонь. Все долго молчали.

— Как охота? — наконец проронил Андрей.

— Охота — на обед хватит, — раздраженно кивнул головой Мурат на козленка.

Опять наступило тягостное молчание.

— Козленка никто не тронет, — сквозь зубы процедил я и, поднявшись со своего места, поставил у костра большой котел с нашим ужином. — На десять человек хватит!

На мгновение глаза Мурата вспыхнули недобрым пламенем, но закон восточного гостеприимства и долг хозяина заставили его сдержаться. Молча мы принялись за еду, и казалось, каждый из нас был поглощен этим занятием.

Но куски положительно застревали в горле, и только Мурат с ожесточением уничтожал пищу — кости хрустели под его крепкими челюстями. Но с каждым проглоченным горячим куском что-то менялось в его лице. Вот уже не горят его глаза, разглаживается складка на переносице, и лицо становится другим, не отталкивающим, как прежде. Вот на лбу его выступил пот, он как будто пьянеет от горячей пищи и неожиданно для всех начинает улыбаться, показывая белые зубы. На лице его довольство, в глазах огонек веселья.