Сбирайся в путь, ведь солнце - светоч мира

Не для земли одной несет тепло,

И человек корнями не прикован

Подобно древу к месту одному.

- Вставай, Фениан, - прогрохотал он, заметив, что Фейни проснулся, отряхнем прах этого негостеприимного жилища от сандалий наших, завязав ремни, с проклятием, подобно философам древности. Запрягай лошадь, позавтракаем дорогой.

Так странствовали они в продолжение нескольких недель, пока однажды вечером не очутились перед опрятным желтым домиком, стоявшим в роще пушистых темных лиственниц. Фейни остался в фургоне, а док Бинтам отправился в дом на разведку.

"Сегодня непременно спрошу его, - думал Фейни. - Должен ведь этот старый мошенник наконец рассчитаться со мной".

Немного погодя док Бингэм появился на пороге, весь расплывшись в широкой улыбке.

- Ну, Фениан, тут нас прекрасно примут, как и подобает принимать носителей сана. Но только смотри, не болтай лишнего. Отведи лошадь в сарай и распряги ее.

- А как насчет моей платы, мистер Бингэм, ведь прошло уже три недели.

Фейни соскочил с козел и готовился распрягать.

Скорбь омрачила лицо дока Бингэма.

- О корысть, корысть...

Внимательно исследуй

Его ты руку - белоснежна кисть,

Но на ладони, в складках, грязь ты узришь,

Увы, то след уже оставил подкуп.

- У меня были великие надежды на кооперативные наши начинания, которые ты разрушаешь своей юношеской поспешностью и алчностью... Но если ты иначе не можешь, то, что делать, сегодня же вечером ты получишь все должное, и даже с избытком. А теперь распрягай и принеси мне вон тот маленький сверток с "Марией Монк" и "Папистскими кознями".

Был жаркий день. Вокруг амбара пели реполовы. Пахло свежей травой и цветами. Амбар был сложен из красного кирпича, двор полон белых леггорнов20.

Кончив распрягать и поставив лошадь в стойло, Фейни уселся на перекладину забора и закурил папироску, глядя на серебристо-зеленые поля овса. Ему хотелось, чтобы подле него была девушка, которую он мог бы обнять за талию, или парень, с кем бы отвести душу.

Тяжелая рука опустилась ему на плечо. Рядом с ним стоял док Бингэм.

- Фениан, мой юный друг, мы на тучном пастбище, - сказал он. - Она совершенно одна: муж с работником отправился на два дня в город. И ровно никого в доме, кроме двух ее ребятишек, - милые крошки. Я, может быть, разыграю здесь Ромео. Ты еще никогда не видал меня любовником. Это моя коронная роль. Ах, когда-нибудь я расскажу тебе о своей мятежной юности. Но пойдем, я познакомлю тебя с прелестной обольстительницей.

Когда они входили в кухонную дверь, их скромно приветствовала пухлая женщина в светло-лиловом чепчике и с ямочками на щеках.

- Это мой юный помощник, мэм, - с широким жестом сказал док Бингэм, Фениан, это миссис Ковач.

- Вы, должно быть, голодны, а мы как раз собираемся ужинать, - сказала та.

Солнце последним краешком осветило кухонную плиту, сплошь уставленную кастрюлями и сковородами. Душистый пар легкими струйками подымался из-под круглых, до блеска начищенных крышек. Говоря, миссис Ковач нагнулась над плитой так, что горою поднялся ее обтянутый синей юбкой зад и торчком встал бант накрахмаленных завязок передника; открыла духовку, вытащила оттуда огромную сковороду сдобных булочек и переложила их на блюдо, уже стоявшее посреди накрытого перед окном обеденного стола. Теплый запах печеного теста наполнил кухню. У Фейни слюнки потекли. Док Бингэм потирал руки и вращал глазами. Все расселись, и два голубоглазых грязнолицых малыша принялись молча уписывать за обе щеки, а миссис Ковач щедро накладывала всем на тарелки тушеных помидоров, картофельного пюре, тушеного мяса и горошка со свининой. Она налила им по кружке кофе и села сама, глядя на дока Бингэма влажными глазами.

- Люблю смотреть, как едят мужчины,

Лицо ее до того побагровело, что Фейни, случайно глянув на нее, тотчас же отводил глаза. После ужина она с почтительным испугом принялась слушать дока Бингэма, а тот все говорил и говорил, время от времени приостанавливаясь и откидываясь на спинку стула только для того, чтобы пустить кольцо дыма под лампу.

- Хотя, можно сказать, я и не лютеранин, мэм, но я всегда восхищался, более того, почитал великую личность Мартина Лютера как одного из просветителей человечества. Не будь его, мы до сего дня пресмыкались бы под ужасным игом римского папы.

- Господи! Но ведь они никогда не доберутся до нас? Я от одной мысли об этом готова упасть в обморок.

- Никогда, пока есть хоть капля горячей крови в жилах свободно рожденных протестантов... но, чтобы бороться с тьмой, надо нести во тьму свет. А свет - это воспитание, чтение книг и ученье.

- Как жаль, а у меня почти от каждой книги голова болит. Да, правду сказать, и времени нет читать их. Муж - тот читает книги по хозяйству. Он и меня было как-то заставил читать о разведении кур, но я там ровно ничего не поняла. Семья мужа недавно со старой родины... Там, должно быть, совсем по-другому живут.

- А ведь нелегко, я полагаю, быть женой иностранца?

- Иногда мне кажется, что я не выдержу, но если б вы знали, какой он был красивый, когда я за него вышла... а я никогда не могла устоять против красивого мужчины.

Док Бингэм перегнулся через стол. Глаза его вращались, словно собираясь выскочить из орбит.

- А я никогда не мог устоять перед красивой женщиной.

Миссис Ковач глубоко вздохнула.

Фейни встал и вышел. Он собирался было ввернуть словечко о своем жалованье, но к чему? Все равно без толку. На воздухе было холодно, над крышами служб и амбаров ярко светили звезды. Из курятника изредка доносился шорох крыльев и сонное клохтанье курицы, потерявшей равновесие на насесте. Фейни ходил взад и вперед по двору, проклиная дока Бингэма и отшвыривая носком попадавшиеся под ногу щепки и комки сухого навоза.

Немного погодя он заглянул в освещенное окно кухни. Док Бингэм сидел, обняв миссис Ковач за талию, и декламировал, делая широкие жесты свободной рукой:

Рассказам этим

С участием внимала Дездемона,

И каждый раз, как только отзывали

Ее от нас домашние дела,

Она скорей старалась их окончить

И снова шла и жадно в речь мою

Впивалася...

Фейни погрозил в окно кулаком:

- А! Чтоб вас... Подавай мои деньги, - громко сказал он. Потом он пошел пройтись по дороге.

Вернулся он сонный и озябший. На кухне было пусто, и фитиль лампы был прикручен. Он не знал, где ему устраиваться на ночлег, и решил покуда погреться в кресле у печки. Голова его стала клониться, и он уснул.

Его разбудил оглушительный топот наверху и пронзительные женские вопли. Первой его мыслью было, что док Бингэм ограбил и убивает хозяйку. Но тотчас же он услышал чужой голос, изрыгавший проклятия на ломаном английском языке.

Не успел он вскочить с кресла, как док Бингэм в одном фланелевом белье стрелой пронесся мимо. В правой руке он зажал ботинки, в левой - верхнее платье. Брюки развевались за ним на подтяжках, словно хвост бумажного змея.

- Эй, куда вы? - крикнул ему вслед Фейни, но не получил ответа. Вместо того он очутился лицом к лицу с высоким загорелым бородачом, который преспокойно закладывал патроны в охотничью двустволку.

- Я ж те подстрелю, сукина сына...

- Что вы, да разве можно... - начал было Фейни.

Приклад двустволки больно ударил его в грудь, и он снова грохнулся в кресло. Бородач одним широким упругим прыжком очутился за дверью, и сейчас же грянули два выстрела, гулко отдавшиеся от дворовых построек. Потом снова раздались женские вопли вперемежку с истерическим хохотом и рыданиями.

Фейни сидел в кресле у печки словно приклеенный. Вдруг он заметил на полу монету в пятьдесят центов, должно быть выскользнувшую на лету из брюк дока Бингэма. Он сгреб ее и только успел сунуть в карман, как бородач с двустволкой вернулся на кухню.