Елизавета услышала, как его ноги коснулись пола, услышала, как он пошел открывать. Он появился в дверном проеме, полностью одетый и готовый провожать ее.

— Уже пора? — спросил Гарри. Его обычно приглаженные волосы спутались, когда он спал, и теперь торчали во все стороны. Вглядевшись в лицо кузины, он прошептал:

— Это ведь не мама?

— Не ваша.

— Что?

— Забудьте. Мы должны выяснить, были ли стрелы, которыми убили Уилла, отравлены. Я должна увидеть черные пятна на его трупе. Мы можем извлечь отравленное острие, которое осталось в его теле. Пошлите за моим слугой, Дженксом, и мы быстро выкопаем Уилла, а потом вернем обратно.

Гарри уставился на двоюродную сестру, как будто она говорила на незнакомом языке.

— Если стрелы были отравлены, возможно, мы сумеем проследить, кто приготовил яд, — объяснила Елизавета. — Мне не хочется этого делать, но мы должны найти ответы. Немедленно.

Гарри торопливо закивал и скрылся за дверью. Через четверть часа он, Елизавета и изумленный Дженкс взяли в сарае фонарь и две лопаты, отперли кладбищенские ворота и начали копать.

Глава четвертая

Она любила ночь, потому что ночью ей не нужно было носить вуаль. Они подходили друг другу — она и тьма, эта пропасть, такая же черная и бездонная, как самые потаенные глубины ее души.

Она стояла в тени церкви, наблюдая за тем, как троица вскапывает маленькое кладбище. Сначала она думала, что это означает смерть Марии Болейн, поскольку ее девушка говорила, что время почти пришло. Похоронят ее тайно, потому что для мира она мертва уже почти двадцать лет, но ее бы, несомненно, погребли под полом церкви, рядом с мужем. Значит, они выкапывают мужчину, которого убила ее маленькая шайка олухов, вместо того чтобы казнить Генри Кэри.

Она придвинулась немного ближе и выглянула из-за ствола большого дерева. Они так поглощены своим делом, что не заметят ее. Она поняла, что они вошли через ворота, в которые она собиралась проскользнуть, чтобы встретиться со своей девушкой. Дубликат ключа, который она заказала, был готов. Но троица стояла слишком близко, чтобы она могла без риска пройти на территорию особняка. Проклятье, ей нужно спешить. Если Мария Болейн умрет сегодня ночью, она хочет стоять под ее окном, наблюдать за этим и знать, что еще один отпрыск Болейнов отправился в геенну огненную.

Ветви дерева скрипели над головой, ветер кружил сухие листья по заиндевевшей листве. Осень в этом году настала рано и так же неожиданно, как летние бедствия, поразившие королевство, потому что эти проклятые Болейны все еще коптили небо, ожидая, когда один из их рода займет трон.

Она напрягала слух, силясь разобрать, о чем говорят двое закутанных в плащи мужчин и парень, который копал. Лица юноши тоже нельзя было разглядеть, потому что его нос и рот закрывало что-то вроде носового платка. Потом ветер изменился, и до нее донеслись их слова.

— Бедняга пролежал в земле почитай четыре дня, миледи, — проговорил парень. — Лучше зажмите нос, потому что я знаю, как пахнет мертвая лошадь, пролежавшая столько времени, если только не трещат зимние морозы.

«Слуга, но не из Эссекса», — подумала женщина, скрывавшаяся в тени. Она довольно часто бывала в этих краях и могла различать, как местная деревенщина коверкает слова. Но кто же та леди, к которой обращался парень, да еще и переодетая мужчиной? Мария Болейн слишком слаба. Быть может, это леди Корниш, о которой упоминала ее девушка? Но если они выкапывают труп, чтобы похоронить его в другом месте, то почему ночью? Или же они тревожат мертвеца по другой причине?

— Просто копай, Дженкс, — сказала леди, — потом я разрежу саван.

Наблюдавшая за троицей женщина резко повернулась и прижалась спиной к стволу дерева; она закрыла рот обеими руками. «Они что-то заподозрили и хотят проверить труп. Но пусть ломают головы, — подумала она, — пусть обнаружат морозник и аконит на наконечниках и древках, если свернувшаяся кровь, земля и черви еще не уничтожили смертоносное снадобье. Не успеют они ухватиться за ниточку ведущего к ней клубка, как она сведет в могилу Марию Болейн, а после возьмется за свою истинную страсть, свою королевскую жертву, которую она…»

— Уф, пропасть! — вскрикнула леди в плаще, отвернулась и затем громко, со всхлипываниями, извергла содержимое своего желудка на траву рядом с могилой.

Наблюдавшая женщина снова выглянула из-за дерева. Леди по-прежнему держала в руке фонарь, но так часто вздрагивала, что троица отбрасывала на кирпичную стену особняка косые острые тени. Она вытерла лицо о плащ, а руки о траву, потом вернулась к могиле и даже склонилась над ней, прикрывая теперь ладонью рот и нос. Кем бы ни была эта леди, наблюдавшая невольно восхитилась ее стойкостью. Фигурой она напоминала травницу Мег, но голоса их отличались, как небо и земля. Ах, если бы она поднесла фонарь к своему лицу, спрятанному за капюшоном. И почему она одета в мужское платье?

— Стойте! — сказала леди таким тоном, что мужчины явно прислушались. — Я говорила, что сама разрежу саван, и я сделаю это.

Наблюдавшая женщина увидела, как леди поставила фонарь на землю, опустилась на колени и нагнулась над могилой.

На миг все стихло. Потом послышался долгий пронзительный треск разрезаемой ткани. Ухнул ветер. Леди вновь заговорила:

— Вы не упоминали, Гарри, что у него были светлые волосы.

— И сердце тоже, — добавил Генри Кэри, соединив руки и склонив голову, словно в молитве.

Значит, перед ней был лорд Кэри собственной персоной. Болейн напустил на себя такую набожность, что наблюдавшую женщину чуть не вырвало.

— Уилл никогда не искал выгоды или возможности возвыситься, — продолжал Генри. — Дженкс, помоги мне перевернуть его, чтобы мы смогли добраться до стрелы, пронзившей его насквозь. Придется вырезать ее из спины. Не могли бы вы теперь подержать фонарь у нас над головами? — попросил он леди.

Когда чахлый свет полился в глаза, наблюдавшая женщина инстинктивно опустила на лицо вуаль. Она попятилась, чтобы слиться с тенью церкви. Навалившись плечом на холодную каменную стену, женщина гадала, кто же эта леди, и ждала.

От нахлынувшей скорби и вони у Елизаветы потекло из носа, а желудок опять сжался и к горлу подступила тошнота. Дело было не столько в слизких извивающихся червях, которые уже облепили труп, сколько в белом, тонком, бархатистом налете, которым покрылась кожа — и резком контрасте между ней и жуткими черными лужами плоти. Засохшие волдыри окружали места, куда входили стрелы, и даже торчащий из спины наконечник. Поскольку у Гарри была только одна здоровая рука, Дженкс принялся быстро орудовать кинжалом, чтобы вырезать из тела сломанное древко и кончик стрелы. Все они были в перчатках, которые немного сковывали движения, но Елизавета настояла, чтобы их не снимали. Ей снился яд, и эта черная гнойная масса может оказаться ядом.

— Как вы думаете, Гарри, — спросила зажимавшая нос Елизавета, — стрела вошла так глубоко, потому что он упал на нее, как вы на свой меч?

— Когда я увидел его, он лежал на спине, и было не похоже, чтобы он на нее перекатился.

— Тогда человек, выпустивший стрелу, обладает недюжинной силой, — проговорила Елизавета, но тут ее голос дрогнул, — или же…

Она так сильно задрожала, что фонарь затрясся в ее руке.

— Или что, миледи? — спросил Дженкс.

Он высвободил наконечник и сломанное древко и теперь протягивал их Елизавете.

— Или же, — сказала она, наклоняясь за стрелой, — когда они вышли на дорогу в поисках лорда Кэри, кто-то воткнул ее глубже в тело Уилла. Но нам необязательно это выяснять, чтобы прийти к выводу, что мы имеем дело с жестокими и отчаянными людьми.

— Берите стрелу и возвращайтесь в дом, — поторопил ее Гарри. — Мы с Дженксом закончим здесь и еще поговорим до вашего отъезда.

— Вам нужно, чтобы я держала фонарь.

— Ступайте, присмотрите за моей матерью, — настаивал лорд Кэри, сбрасывая плащ и принимаясь неуклюже, одной рукой помогать Дженксу сгребать землю обратно в яму. — Для этого нам света хватит.