Второго июня во время прощальной аудиенции была зачитана ода с выражением пожелания «гостям, и дабы государство турков разорено было». Слова, ласкавшие слух гостей, сопровождались музыкой{124}.
Один из жителей города, занимавший должность в городской администрации и встречавший по своей должности Великое посольство и общавшийся с послами, оставил весьма интересный отзыв о Лефорте: «Подарок, который они (великие послы. — Н.П.) сделали моей жене: пара соболей и два куска турецкой шелковой материи, обошелся мне дорого, потому что я с г. Лефортом, который, несмотря на много фистул и ран на теле, ненасытен, должен был пить столько вина, табаку и водки, что на следующий день не мог провожать их в экипажи. Сказанный Лефорт великолепно одевается и, вероятно, выписал свое платье из Франции. Однако странным кажутся множество колец, которые он носит на пальцах, а также повязка из изумрудов, которую он носит на волосах. Он очень вежлив и с гордой осанкой поддерживает с двумя товарищами значение своего сана. Мне очень нравится его постель, украшенная персидской парчой. С товарищами он говорит по-московски, с другими — по-французски; между ними его племянник и шталмейстер, оба деликатные французы. Остальные большею частью немцы, и он довольно хорошо говорит по-немецки. Пьют большей части франконское вино; рейнского не ценят, привыкнув к первому в их стране. Когда пьют чье-либо здоровье, делают это большими бокалами за табаком. Если, например, пьют за здоровье царя, питье начинается с конца стола и, таким образом, бокал переходит из рук в руки, пока последняя очередь не останется самому знатному, который благодарит того, кто первый предложил тост. Генерал-комиссар (Ф.А. Головин. — Н.П.) более общителен, чем другой, канцлер империи (Возницын. — Н.П.); он бывал в разных посольствах, даже в Китае. У них четыре субтильных карлика, которых они очень чтут».
Это пространное свидетельство освещает поведение послов, и прежде всего Лефорта, в неофициальной обстановке.
Сохранилась также запись разговора Лефорта с кригскомиссаром фон Динкельманом. Она была сделана переводчиком Бергеном. Из разговора следует, что Франц Яковлевич был до крайности занят делами, «так как при всем его кажущемся счастии, у него ничего нет кроме заботы на шее. Они, оба его товарища или послы, гораздо счастливее его, могут предаваться отдыху, когда и как хотят, и он, кавалер (Возницын. — Н.П.), также, как и другой (Головин. — Н.П.), мог бы ускользнуть, если бы сумел, поелику они не принимают участия в его заботах, как он в их заботах, и они могут спать всю ночь напролет, тогда как вверенное ему сокровище (Петр. — Н.П.) и забота о нем держат его без сна и лишают всякого спокойствия. Канцлер (Возницын. — Н. П.) стал было настаивать на такой заботе одинаково со стороны другого господина посла и со своей стороны, но генерал приводил многие основания, что их забота не идет далее их трех глаз (? — Н.П.) и их ответственность не простирается выше, чем за точное исполнение и возможное осуществление посольских дел, его же ответственность простирается гораздо выше, а именно: как бы то великое, что ему доверено, и голова его, и кровь, и вся жизнь (хотя бы у него было их сотни), как бы его благополучно доставить, куда нужно»{125}.
Любопытно, что Лефорт говорил о своей ответственности лишь за жизнь и здоровье монарха, о своем денном и нощном попечении на этот счет и ни словом не обмолвился о какой-либо роли советника, чьи рекомендации тут же претворялись бы в жизнь.
Прощальная аудиенция великих и полномочных послов у курфюрста состоялась 2 июня 1697 года. Однако посольство задержалось в Кенигсберге в связи с необходимостью окончательно сформулировать статьи союзнического договора. По этому поводу между двумя сторонами обнаружились разногласия.
Переговоры о заключении союзного договора между Россией и Бранденбургским курфюрстом оказались довольно трудным делом. Окончательно трактат был подписан лишь 22 июня. Дело в том, что внешнеполитическая ориентация договаривавшихся государств далеко не совпадала. Для России главным неприятелем была Турция; соответственно, задача великих послов состояла в привлечении курфюршества к войне с Османской империей. Для Пруссии же Турция не представляла непосредственной угрозы; ее противниками были ближайшие соседи — прежде всего Швеция и Речь Посполитая. Потому курфюст хотел иметь Россию союзницей в борьбе именно с этими государствами. Но для России обязательство выступить против могущественной в то время Швеции таило огромную опасность. Русские дипломаты понимали это и решительно отказывались от того, чтобы включать данный пункт в текст мирного договора.
В то же время у России и Бранденбургского курфюршества нашелся общий недруг — Франция. Французская дипломатия намеревалась сделать королем Польши своего ставленника, что не устраивало ни Россию, ни Бранденбург (Пруссию). Оба государства имели общую границу с Польшей и оба опасались возраставшего влияния Франции, претендовавшей на первенствующую роль в континентальной Европе. Русской дипломатии, кроме того, была хорошо известна подстрекательская роль Франции, постоянно натравливавшей Турцию на войну с Россией, в которой она видела соперницу в борьбе за гегемонию в Европе.
В этой непростой обстановке великим и полномочным послам пришлось решать сложную задачу — не дать втянуть Россию в конфликт с Швецией и Францией и в то же время добиться помощи курфюрста в продолжении войны с Турцией. Имевшиеся препятствия удалось преодолеть за счет использования общих и обтекаемых формулировок, которые полностью замаскировали истинные цели договора: обе стороны взаимно обязались пребывать в дружбе и любви друг к другу «и всякого блага и прибыли искати, радети и остерегати». О средствах достижения этих целей — ни слова. Ни Швеция, ни Польша в договоре не упоминались, однако оба государя, и царь, и курфюрст, дали друг другу устное обязательство помогать против всех неприятелей. Позднее в «Статейном списке» Великого посольства об этом было сказано так: «И по многих разговорах согласились на том, чтоб… друг другу против всех неприятелей вспомогать, а особливо против шведа, обещать самим обоим государям друг другу изустно… И дав на том друг другу руки, целовались и клятвою утвердились». Объяснялось это тем, «дабы не сочинить оным подозрения, а именно, чтоб во удобной и потребной случай против всех неприятелей, а особливо против шведа, вспомогать всеми своими силами, во всякой возможности содержать истинно и пребывать до скончани в непеременной притом союзе дружбе».
Зато вопросы, касавшиеся экономических связей между двумя странами, были определены достаточно точно и ясно. Россия обязалась предоставить бранденбургским купцам благоприятные условия для торговли как сухим путем через Псков, Смоленск, Великий Новгород и Киев, так и морским через Архангельск, а кроме того, транзитную торговлю через свою территорию с Китаем и Персией. В свою очередь, курфюрст обязался разрешить русским купцам вести торговлю с Мемелем, Кенигсбергом и Берлином; взялся он принять на обучение и русских волонтеров.
Фридрих III настолько был доволен заключением оборонительного договора, что решил доставить царю и великим послам удовольствие — после прощальной аудиенции для них была устроена охота на лосей, красочное описание которой приведено в «Статейном списке».
Помимо заключения договора Великое посольство достигло еще одного положительного результата. В Кенигсберге было оставлено несколько агентов для найма специалистов для службы в России. Среди принятых на русскую службу были и украинцы, бежавшие из турецкого плена, и греки, также освободившиеся из неволи, и поляки, и венгры, которые оказались не у дел в связи с окончанием войны с Францией. Из 130 наемников больше всего было матросов — 80 человек. Среди остальных пятидесяти можно встретить капитанов и поручиков, бомбардиров и боцманов, штурманов, часовщиков, аптекарей и даже одного живописца.