Пожалуй, наиболее созвучны, адекватны поэзии Хлебникова перовые рисунки к драматической «рождественской сказке» «Снежимочка». «Реальность» нереального, органичное единство вполне натурально нарисованных торчащих из-под снега травинок, ели с сугробами на мохнатых ветвях, раненого волка, зализывающего окровавленную лапу, — с таинственными, вызванными из небытия фантазией поэта, даже не сказочными — их нет в народной поэтике-«смехинями», «снезинями», «березомиром» — то ли людьми, то ли птицами, то ли растениями — отлично передает контраст хлебниковской «Снежимочки».

В этом вольном перифразе «Снегурочки» А. Островского, пародии на оперу Римского-Корсакова (она упоминается в «Снежимочке») таятся, на мой взгляд, очень серьезные «ключи» и к мироощущению Велимира Хлебникова, и к творчеству Веры 1910-х и начала 1920-х годов. Реальное ощущение неведомых тупому глазу и слуху обывателя, скрытых в природе непознанных сил, вера в свое право вызывать, материализовать эти силы, управлять ими — разве не этим «сверхзнанием», не этой верой в свое поэтическое могущество, равное могуществу Бога, было проникнуто до конца творчество Велимира? Разве не заразил он ими и сестру, и тогда еще неведомого ей молодого петербургского художника Петра Митурича? Начиная с 1915 года Хлебников был для Митурича тем же, чем был для Веры — началом и концом всего, мерой всех вещей, непререкаемым авторитетом и в жизни, и в искусстве.

Поистине, их встреча была предрешена судьбой. Задолго до того, как Петр Васильевич узнал Веру Владимировну, услышал о ней, он фактически соприкоснулся с ее жизнью, с ее миром, главное содержание которого составлял Брат, как с большой буквы писала Вера.

Вся его предшествовавшая жизнь — детство в офицерской семье, учение в Псковском кадетском корпусе и исключение из него (за чтение «недозволенной» политической литературы) и даже художественные занятия сначала в Киевском художественном училище, затем в Академии художеств в мастерской батальной живописи Н. С. Самокиша, как и первые опыты самостоятельной работы в области декоративного искусства (оформление фасада здания «готической» скульптурой в Киеве по проекту архитектора Эйслера, стенная роспись в Полтаве по проекту художника Сокола^[63]) — только прелюдия к главному, настоящему, единственному: знакомству с Хлебниковым, сотворчеству с Хлебниковым… Все художественные и человеческие «корни» Митурича — в его такой краткой и такой долгой, на всю оставшуюся жизнь дружбе с Велимиром Хлебниковым.

«Петр Васильевич Митурич, — рассказывает Май Петрович, — родился в 1887 году в Петербурге. Детство Петра прошло в крепости Осовец, где отец был комендантом артиллерии. В семье хранится изящный черный конек — первое творение будущего художника. Дело было так. В доме появился диван, обитый черной клеенкой. Глянцевая поверхность обивки вдохновила пятилетнего Петю, и он вырезал ножницами силуэт лошадки. Лошадка так понравилась, что отец простил порчу нового дивана…»^[64] От далеких дней детства остались и забавные силуэты людей — профили отца, сестры Юли, самого Петра — он обводил карандашом на бумаге, приколотой к стене тень головы и вырезал по контуру.

Так определился весь его дальнейший путь. Исключение из непременного для офицерского сына кадетского корпуса Петр посчитал подарком судьбы.

В 1906–1909 годах Митурич учился в Киевском художественном училище; работал в киевском театре Соловцова под руководством художника Коленды. В 1909-м поступил в Академию художеств в батальную мастерскую Н. Самокиша. Там сблизился (и остался близок до конца) с Петром Ивановичем Львовым, учившимся в той же мастерской, и «вольнослушателем» Львом Александровичем Бруни^[65].

В 1915 году в Петербурге сложился кружок молодых людей искусства, встречавшихся на квартире в семье помощника хранителя музея Академии художеств Сергея Константиновича Исакова. В этот кружок входили Л. А. Бруни, П. И. Львов, П. В. Митурич, В. Е. Татлин, Н. А. Тырса, Н. И. Альтман, критик Н. Н. Пунин, композитор А. С. Лурье. Этот «круг» был связан и с писателями: К. Д. Бальмонтом, на дочери которого Нине Константиновне женился Лев Бруни, О. Э. Мандельштамом, которого рисовали и Бруни, и Митурич.

Бывал в квартире № 5 и Велимир Хлебников. Именно там в 1915 году познакомился с ним Митурич.

Н. Н. Пунин. «Квартира № 5»^[66]:

«…Мы собирались там обычно раз в неделю по вечерам: пили чай, ели картофель с солью; к концу шестнадцатого года приносили свой сахар и хлеб. В квартире было почему-то три этажа, окно в столовой было на уровне человеческого роста; стол, за которым сидели, был длинным; лампа освещала только середину стола; свет от лампы был желтый и теплый, как в детстве, когда его вспоминают. <…>

Квартира № 5 находилась в деламотовском здании Академии художеств и принадлежала помощнику хранителя академического музея С. К. Исакову. Л. А. Бруни приходился ему пасынком. Мать Бруни, урожденная Соколова, была в родстве с Брюлловыми. Петр Петрович Соколов приходится прадедушкой Л. А. Бруни. Таким образом, Бруни, тот у которого мы собирались, наследовал академизм К. Брюллова и Ф. Бруни и реалистическое искусство Петра Соколова, одного из наиболее тонких и живых художников XIX века. Предком Соколовым Бруни гордился, его акварели висели у него в мастерской. „Помпеей“ и „Медным змием“ постоянно попрекал его Митурич. П. Митурич жил у Бруни, одно время они работали учениками у Самокиша, профессора Академии. <…> Честность и реализм были для них, для Митурича в особенности, синонимами. <…>