Изменить стиль страницы

Смит сел на пол и задумался, крепко зажав пальцами уши, в которых хрустальным колокольчиком, причудливо меняя тональность, плескался нежный незабываемый голос.

15

Мёртвый бегун лунг-гом-па ожил на второй день пребывания экспедиции Валенти на Белом острове.

В отличие от первой группы, синьор Томазо стал лагерем на лужайке близ гейзера. Чёрный тибетский банак с плетёной линией жизни над входом натянули в зарослях кипрея, где убаюкивающе жужжали невиданные голубые шмели. Справедливо решив, что йодо-бромные ванны полезны для его подагры, профессор нежился в горячей луже, с умилением взирая на яков, пережёвывавших молодую полынь: зелёная пена вязко свисала с волосатых, на редкость тупых морд. Перед долгим переходом и скоту положена передышка. Одним словом, обстановка в лагере была вполне идиллическая. Джой, взявшая на себя роль прелестной пастушки, загорала на всякий случай подальше от фыркающих чудовищ, сбросив и без того чисто условное бикини.

Один лишь Норбу Римпоче, медитируя на леопардовой шкуре, занимался привычным трудом в то дивное утро сладкого, как говорят итальянцы, безделья.

После длительных водных процедур и полного очищения посредством бинта, пропущенного через весь пищевод, йог выполнил несколько труднейших асан и застыл в абсолютной неподвижности. Воспарив над пространством и временем, его дух покинул бренную оболочку и устремился в космическую беспредельность.

Поднимаясь от простейшего к сложному и перелетая из одной долины, нездешней само собой разумеется, в другую, прилежный визионер принялся вызывать видения, предписанные искателям нирваны, чему обучился, сидя на мучной болтушке и чистой воде в подземелье монастыря «Тигровое логово».

Устремив взгляд туда, где должен был находиться большой палец правой ноги, и различив его внутренним зрением, он представил себе, как с пальца сходит кожа, отваливается гниющее мясо и обнажается белая кость. Так, последовательно освобождаясь от плоти, он из надзвёздных бездн мог различать каждую косточку своего скелета.

Прежде чем узреть свет, предстояло, как положено, пройти сквозь тьму собственной смерти. Таков был смысл упражнения. Обратив себя в мертвеца, йог начал превращать в скелеты все существа, населяющие вселенную. Он ясно видел, как под влиянием его всемогущей воли громоздится гора костей. Они трещали, лопались, обращались в пыль, но гора продолжала расти, захватывая все видимое пространство. И тогда вдруг взметнулось пламя, мгновенно пожравшее отвратительный холм смерти.

Когда Норбу впервые удалось вызвать подобную фантасмагорию, он не выдержал и потерял сознание. Вернее, впал в нескончаемый кошмар, из которого невозможно было вырваться. Смятенное сердце рвалось от боли и ужаса, а проснуться, одолеть наваждение не удавалось. Нельзя было пошевелить ни рукой, ни ногой. Казалось, что оцепеневшее тело превращается в глыбу льда.

Из мрачной бездны его вывел наставник. Объяснил неопытному созерцателю, что тот не вполне освободился от вожделений и привязанностей мира, и предписал новый ряд видений. И тогда фантастические чудовища заполнили подземелье, отвратительные демоны с гнилостным дыханием и гнойно сочащимися очами, клыкастые ведьмы, гребенчатые драконы и змеи окружили несчастного узника с разных сторон.

Вновь взметнулось очистительное пламя, и Норбу Римпоче впал в то же бессознательное состояние, когда человек ощущает себя бесконечно несчастным и ничего более не сознаёт.

После этого он проболел несколько дней, мечтая о смерти. Но все это осталось в далёком прошлом. Теперь же для Норбу избавиться от страшилищ было не труднее, чем выпить чашку воды перед дыхательной гимнастикой.

И вот настала минута, когда созерцатель увидел яркую звезду, выплывшую из самых недр его собственного, полузасыпанного песком скелета. За ней тянулся шлейф из нестерпимо ярких шариков. Норбу Римпоче начал считать их и насчитал ровно сорок. Это было, как учил наставник, верным признаком совершенного освобождения. Как легко оказалось медитировать на этой лужайке. Никогда ещё Норбу Римпоче не испытывал такой удивительной свободы. Видения повиновались без малейшего внутреннего усилия. Сказывалась, очевидно, близость святых мест.

Норбу Римпоче не успел опомниться, как из его лба выкатилась светлая жемчужина и, упав вниз, пронзила землю и другие оболочки мироздания: воду, ветер и жаркий огонь. В тот же миг тело созерцателя сделалось невесомым и прозрачным, как лёд. Исчезли кости и вся внешняя видимость. Но это продолжалось недолго. Достигнув пятой стихии — пустоты у края вселенной, жемчужина, подобно хвостатой комете, описала исполинскую дугу и, полыхнув несказанным светом, вошла в пупок.

Это было зерно лотоса. Из него тотчас же проклюнулся росток, распустился чудесный бутон, открывая спрятайное сокровище.

Видеть будд научил йога тот же наставник, множество раз заставляя воображать образ божества во всем его величии и красоте.

И опять без всякого усилия будды начали выходить из надбровной точки, откуда прежде выкатилась жемчужина. Их было бесчисленное множество, и они заполнили собой все миры, стихии и землю, ставшую золотой и прозрачной, как стекло. Таким же сверкающим и чистым сдедалось и тело сидящего на шкуре Норбу, когда в него один за другим стали возвращаться будды.

Устремляя мысль в область сердца, счастливый созерцатель научился извлекать будд и оттуда. Один за другим выходили они наружу с сапфировым знаком молнии в руках, чтобы вскоре вернуться обратно. Венцом всего был сапфировый лотос с золотой чашечкой, выросший из пупка. На нем покоился будда созерцания, и из его пупка тоже выходил лотос, на котором сидел новый будда. И не было конца этой гирлянде лотосов и будд.

А затем случилось чудо, недостижимое прежде. Пятицветное сияние окружило чело созерцателя, сверкавшее ярче драгоценных камней. Он узрел облако, на котором парил Амитабха, из чьих уст вылетали лотосы и сыпались благодатным дождём.

Когда же земля и небо совершенно скрылись за их ароматной завесой, из пупка вышли львы и пожрали магические цветки. Закусив последней чашечкой лотоса, царственные звери скрылись в пупке Амитабхи, а сам он спрятался в голове удачливого йога.

Конечно, выполненный урок был из самых простых, хотя и прошёл он поистине с виртуозным блеском. Норбу не только не ощущал никакой усталости, но, напротив, чувствовал себя совершенно обновлённым, готовым на новые подвиги.

Однако, сосредоточившись для перехода к более высоким степеням самадхи, открывающим сущность пустоты и небытия, йог ощутил непонятное противодействие. Посторонняя тёмная сила вторглась в его видения, разрушая сверкающую, воздвигнутую в абсолютной пустоте конструкцию.

Раздосадованный помехой, бродячий монах поднял голову и, прозрев для окружающего мира низших иллюзий, заметил темнолицего гонца с зияющей раной в груди, который окончательно умер семь дней назад у ног верховного ламы. Вне всяких сомнений, Норбу видел перед собой того самого бегуна, который успел вручить запачканное кровью послание трипона, советовавшего задержать до подхода солдат обоих белых пришельцев, не чиня при этом помех королевским гостям.

Оживший лунг-гом-па медленно, но неуклонно приближался к лагерю. Он как бы плыл над серебристой, колеблемой ветром травой. Казалось, его наводила на людское жильё некая сила, подобно тому как наводится на самолёт ракета, улавливая тепло работающих двигателей.

Преподобный Норбу о ракетах и самолётах, понятно, не знал почти ничего, но зато превосходно разбирался в других вещах. Он сразу понял, что стал свидетелем ролланга — воскрешения трупа — и требуется немедленное вмешательство, пока могильный жилец не наделал вреда.

От зоркого йога не укрылись ни слепые остекленевшие глаза трупа, ни ужас белой леди, которая словно окаменела в бесплодной попытке прикрыться жалкой полосочкой красного шелка.

Томазо Валенти, отдыхавшего после лечебной процедуры, провидение избавило от леденящего кровь зрелища, но именно он должен был стать первой жертвой злобного выходца, неумолимо надвигавшегося на чёрный банак.