— Великолепно, великолепно, господа, — говорил он, соображая, что следует предпринята дальше, и решился немедля собрать военный совет.

Возле зеленого шатра командующего сошлись генералы и офицеры. После недолгого, но восторженного обмена впечатлениями о победе, Ермолов высказал свои соображения: единственно свежие силы персиян ныне стоят в направлении Джелал-Оглу. Следует и здесь нанести ощутимый удар, дабы нагнать неприятеля за пределы границы. Командующий приказал передать под командование только что прибывшему из России Денису Давыдову грузинскую конницу всех трех уездов: Горийского, Душетинского в Тифлисского — всего 900 человек, двигаться к Джелал-Оглу и возглавить военные силы. Вскоре Давыдов с ополчением выехал из Акстафы. Днем позже командующий получил сообщение, что в Кахетию подошла 20-я пехотная дивизия под командованием генерал-лейтенанта Красовского. Ермолов с войском выехал туда.

В пути он думал: как-то сложится обстановка на Эриванском направлении? Вспомнил о Муравьеве. На ближайшем привале в Гассан-Су написал записку:

«Почтенный Муравьев, знаю усердие твое к службе и деятельность, и потому ни минуты не усомнюсь, что всеми средствами будешь ты способствовать Давыдову, которому необходимы сведения твои о земле и неприятеле.

Ты узнаешь от него об успехе войск наших против Аббас-Мирзы и о бегстве сего последнего.

Изыщи способ сообщить известие сие персиянам. Для сего можно отпустить персиянина, привезшего письмо от Монтиса, если вы его не отправили. Можно через наших армян известить соотечественников их, в Эривани живущих.

Прошу дружбы к Давыдову, о котором я говорю теперь как о брате. Прошу содействовать ему трудами. Прощай. Душевно любящий Ермолов».

Ниже подписал: «18 сентября 1826. Гассан-Су».

МОРСКИЕ ПРИЗРАКИ

За лето у Огурджинского не появилось ни одного шкоута, ни одной расшивы. Пальван не знал, что ему предпринять. Рыбы скопилось много — и вяленой, в соленой, а хлеб на исходе. Лейла как-то сообщила: скоро не из чего будет печь чуреки.

Незлобивая и щедрая Бостан-эдже и та переменилась — стала строже.

— Беглых с Челекена много появилось, — вздыхала она, жалуясь. — И все собираются возле наших кибиток, как будто у нас бездонный котел.

— Куда же им еще деваться, эдже? — отвечал Кеймир. — Ни у одного нет киржима, даже рыбы не наловишь.

Беглые батраки целыми днями отирались возле кибиток, заглядывали в глаза пальвану и его матери: не помочь ли в чем? Но какая уж тут помощь! Самое лучшее, если они увидят в море купеческий шкоут. И Кеймир предупреждал всех, их было человек десять, чтобы позорче смотрели — может, аллах смилуется, пришлет купца.

Батраки разбрелись по всему острову. Некоторые сидели у чабанов в надежде чем-нибудь поживиться: куском чурека или бараньей косточкой. Другие несли с бахчей арбузы и дыни — этого добра на острове было много. И только самые ленивые лежали на берегу в полудреме и поглядывали на морские волны.

В один из сентябрьских дней, когда Кеймир учил своего шестилетнего сына садиться на коня, а Черный Джейран посмеивался, глядя на забавы пальвана, с северной стороны острова донесся крик:

— Плывет! Плывет!

Кеймир бросил уздечку и кинулся за кибитки. Выскочив на пригорок, он остановился. Курбан указал рукой на море:

— Только, кажется мне, что это не русский шкоут, а персидский геми.

Кеймир стал пристально вглядываться в морскую даль. Действительно, это было двухмачтовое судно немного меньше расшивы.

— Да, наверное, геми, — согласился Кеймир и сник. Плыть на маленьком кяржиме к персам опасно. Самого схватят и киржим вместе с рыбой заберут. Да и зачем в ним плыть с рыбой, когда они в ней не нуждаются? За солью к Кияту едут.

Не переставая следить за персидским судном, пальван соображал: «Вот бы причалили они сюда! Рис, наверное, у них есть».

Судно между тем не приближалось и не удалялось — и Кеймир удивился: чего бы ради персы остановились между Огурджинским и Челекеном.

— Смотри, пальван, они паруса убирают, — сказал, подойдя, Черный Джейран и тихонько засмеялся. Хищный смешок евнуха перенес мысли Кеймира в шестилетнюю давность, когда они вместе ездили рубить канат русского корабля.

Сбежавшиеся со всех сторон батраки смотрели в море и высказывали свои соображения — к чему персы остановились, не дойдя до Челекена. Одни предполагали, что произошла поломка, другие говорили, что персы нарочно встали в отдалении, чтобы ночью напасть на остров.

— Ни то, ни другое, — задумчиво произнес Кеймир.— Поломки никакой нет — не видно, чтобы они суетились. А нападать на целый остров с одним небольшим судном какой дурак решится? Тут что-то еще. А про себя подумал: «Уж не за головой ли Кията они пожаловали. Говорят, за него большая награда обещана».

Солнце уже катилось по второй половине неба, время близилось к сумеркам. Кеймир решил незаметно подплыть к персам, а там будет видно.

Медленно подвигалось время. Батраки, лихорадочно думая о необычной охоте, не могли стоять на месте, боялись: вот сейчас геми поднимет паруса, и тогда все пропало. Кеймир сам с трудом дождался, пока солнце скользнуло по западному краю острова и утонуло в море. Бархатная тень легла на зеленоватые волны. Оголенные до пояса, в подвернутых до колен штанах, с ножами на поясах, парни мгновенно взобрались в киржим и поплыли к судну. В полумраке их вряд ли могли увидеть с геми. А может быть, и видели, но разве испугается корабль какого-то небольшого киржима? Как стояла геми, так а продолжала стоять, а киржим подходил все ближе и ближе. Когда осталась до него шестая часть фарсаха, Кеймир оставил на киржиме только одного рулевого, а остальные незаметно спустились в воду и быстро поплыли к судну. Шли кучно, подныривая под волны. Пловцы все опытные. Если рассудить здраво, то весь род человеческий с детства учился плавать в пеленках, а челекенцам пеленкой служило море. Спроси любого из них, когда он научился плавать, ни за что не скажет, потому что редко кто помнит о том, что он делал в свои три года. Последние сажени плыли под водой, почти не выныривая, чтобы не обнаружить себя. Показывались над водой лишь для того, чтобы набрать воздуху в легкие, и погружались опять. Но вот пловцы один за другим приблизились к борту. Он был достаточно высок, и взобраться на него не так-то легко. Кеймир махнул и поплыл к задней части судна: она гораздо ниже. Зацепив за борт веревку с железным крючком, Кеймир подтянулся на руках и заглянул на палубу. В полутьме он увидел нескольких персиян: они сидели возле грот-мачты и ужинали. Ясно доносились их голоса: «Пока рано... Если сейчас сняться с якоря, то через два часа будем там, а в это время он еще не спит. Надо действовать наверняка».

Теперь пальван окончательно уверился, что персиян интересует Кият-хан. Ему он сделал много зла, выгнал с Челекена, но могут пострадать и другие люди. «Надо помешать», — решил пальван, первым влез на судно и лег, дожидаясь остальных. Следом за ним перевалился через борт Черный Джейран. Потом и остальные. Теперь надо было действовать, иначе погибнешь сам. Пятеро справа, пятеро слева проползли к грот-мачте и, словно призраки, накинулись на сидящих. Их было человек восемь, и все они пали под ножами огурджалинцев. Нападающих заметил перс, стоявший в носовой части лодки. Вскинув ружье, он выстрелил, заорал благим матом, но его тут же схватили двое и выбросили за борт. Капитан был в каюте, но переполох дошел и до него.

— Эй, вы, бараны! — крикнул он, поднимаясь наверх. — Чего не поделили?

— Положи-ка руки на голову, хезрет-вали! — грозно приказал Кеймир.

Моряк растерянно зашарил руками, хотел повернуться, чтобы убежать, но Кеймир в прыжке схватил его и подмял под себя. В каюте еще были люди. Услышав крики и возню, они сразу поняли, что на корабль налетели туркмены, и принялись стрелять наугад. Пули ударялись о ступеньки, но, к счастью, ни одна никого не задела.

— Эй, вы, внуки шакала! — прокричал злобно Кеймир, после того как выбросил капитана наверх и его подхватили другие. — Пощажу ваши поганые жизни, если перестанете сопротивляться и бросите свои пистолеты! Нас много. Все равно вам придется сдаться.