— Вот это, — повторила Эмбер.

— Мне отсюда не видно.

— Тогда дай мне ложку.

Она погрузила ложку в пыль, словно это был суп, и стала орудовать этим инструментом, пробираясь к чему-то сквозь серую массу. Наконец вытащила ложку вместе со свисающим с нее облачком невесомых частиц, плывущим к полотенцу, и протянула ее мне, ручкой вперед.

Я вывалил содержимое на чистый лист.

То, что я увидел, никак не мог определить. Какая-то U-образная вогнутая раковинка, напоминающая пластмассу, размером с ноготь. Один конец ее — гладко закруглен, другой — зазубрен, и впечатление такое, что это — часть целого, неровно оторванная. Раковинка покрыта пылью, но цвет разглядеть можно, он — розовый.

— Переверни ее, Рассел, — сказал Чет.

Кончиком ручки я поддел край. Это и в самом деле — сломанный ноготь, розовый, конусовидный.

Я вопросительно взглянул на Эмбер. Она тоже во все глаза смотрела на меня. Покачала головой.

— Цвет не мой.

— Элис?

— Откуда я знаю? Не думаю. Когда ты...

— Нет.

Честер присмотрелся к сломанному ногтю. Потом его терпеливые глаза остановились сначала на мне, потом на Эмбер.

Я попытался придать своему взгляду максимально невинное выражение, тогда как в мозгу у меня уже воссоздались события той ночи: окоченевшие руки Элис манят меня к себе в морозильник, снова я чувствую на спине оледенелую, скользкую тяжесть ее тела, но, как ни стараюсь, не могу припомнить ее ногтей.

Я потрогал ноготь кончиком ручки.

— Искусственный?

— Да, — кивнула Эмбер. — Причем сломанный. Возможно, в процессе борьбы. Вполне вероятно, на нем остался и настоящий. Это может как-то помочь?

— Определенно. Принесите сюда косметичку Элис.

Через минуту Эмбер принесла сумочку сестры. Покопавшись в ней, отыскала блестящую черную пластмассовую коробочку с двумя флаконами лака для ногтей. Один был красный, другой — опалово-белый.

— Эмбер, что это может означать... в смысле косметики?

— Только то, что это не ее ноготь.

— Совершенно точно не ее?

— Расс, разумеется, это не безусловное доказательство. Но ты же не будешь красить их в розовый цвет, а перед отъездом из города на пару недель — в красный или белый.

— О, Бог мой, я уже почти слышу, как это звучит в суде, — обронил Чет.

— Она могла забыть его, — сказал я.

— Могла, конечно.

— Или держала розовые под рукой, в той же сумочке.

— Я уже проверила. Не держала, — сказала Эмбер.

Разумеется, я тут же подумал о другой...

Эмбер посмотрела на меня — взгляд ее был достаточно тверд, но в нем отчетливо просматривалась та же страшная догадка, которая, должно быть, читалась и в моем собственном.

— Цвет Грейс?

— У женщин не бывает только одного цвета, Расс. Вспомни нашу ванную.

Я вспомнил. Это была не ванная, а прямо настоящий отдел косметики универмага, склад красок, лаков, теней, карандашей самых разных оттенков и цветов. Всевозможные растворители, пятновыводители, палочки, кисточки, щеточки, салфетки, подсвеченные зеркала, ручные зеркала, увеличительные зеркала, настенные зеркала. (Ванная была самым любимым нашим местом в мире, где мы стоя ожесточенно, яростно, с хмельной выдумкой занимались любовью.)

Я подтвердил, что не забыл нашу ванную.

— Ну вот, теперь и ты это знаешь.

— Спрячь-ка этот ноготок, — сказал Честер. — Возможно, на каком-то этапе поисков он подойдет под девять остальных, которые мы обнаружим у мистера Пэриша. Не исключено, они и сейчас спокойненько лежат в управлении, среди его «вешдоков».

Я упаковал ноготь в пакет и продолжал копаться в пыльной кучке.

Через несколько минут с этой работой было покончено, и мы упаковали в один большой пакет и сам фильтр, и его содержимое. Надписали. И Чет уложил его в свой портфель.

— Кажется, ты все же не нашел того, на что рассчитывал, — сказала Эмбер.

— Похоже. Волосы... Пока не знаем. Многое будет зависеть от любезности мистера Сингера.

— Мистер Сингер не сможет проанализировать того, чем он не располагает.

— Элис носила часы или очки? — спросил я у Эмбер. Я не забыл про крохотный винтик, несколькими днями раньше извлеченный из ворсинок ковра, — он все еще лежал в футляре моей ручки вместе с запчастями к моим очкам.

— Рассел, да мы же целых двенадцать лет с ней не виделись. А что теперь?

— Мы поедем к Грейс.

Эмбер внимательно посмотрела на меня.

— Что ты хочешь найти там?

— Может быть, подтверждение тому, что Пэриш побывал и там. Но если там уже будет натянута лента с надписью «полицейское расследование», значит — мы опоздали.

Ленты не оказалось, а у Эмбер нашелся ключ от квартиры, которым ее снабдил частный детектив, нанятый ею для поисков Грейс.

Впервые я переступил порог дома своей дочери.

Я стоял в маленькой прихожей, сжимая в руке пачку писем, взятую из почтового ящика в вестибюле, и в очередной раз пытался понять, как же я смог потерять собственную дочь.

Не только сама квартира была слишком дорогой для молоденькой девушки, только вступающей в жизнь, но и мебель и ковры... Оплачено все, конечно, Эмбер, как она тут же не преминула сообщить мне.

На полу — толстый ковер. На диванах и тяжелых плетеных креслах — белые полотняные подушки. На двух стенах — написанные маслом подлинники наших местных художников. Восточная стена представляет собой зеркало, что увеличивает размеры комнаты. Западная — из стекла, включая и раздвижную дверь, выходящую на длинный, но узкий балкон, откуда открывается вид на залив с яхтами и ресторанами. Кухня выдержана в европейском стиле, что подразумевает единообразие формы и цвета (черного), в результате чего невозможно отличить плиту от посудомоечной машины. В спальне — большая кровать с пологом, на четырех ножках, и вся — в розовых тонах. В квартире все четко организовано и царят безукоризненный порядок и чистота.

— Похоже, она переняла не твой, а мой стиль ведения домашнего хозяйства, — сказал я.

— Если она что-то и переняла, так это — домработницу, которую, кстати, оплачиваю тоже я.

— Ну зачем ты постоянно напоминаешь мне, кто что оплачивает?

— Мне кажется, ты должен бы знать об этом.

— Если мне не изменяет память, все чеки с моими алиментами ты отсылала мне назад.

Эмбер явно смутилась.

Она посмотрела на Честера, который являл собой образец некоей острой и безмолвной совести.

— Говорите о том, о чем вам нужно поговорить, — пробормотал он. — Едва ли вы скажете что-нибудь такое, что удивит мои старческие и все более зарастающие волосами уши.

— Расс, я давала ей все, что могла. И продолжаю давать. Только это я имею в виду. И именно поэтому меня так глубоко ранят все ее бредовые фантазии. Я не жду, что мне за это повесят медаль на грудь, но, естественно, мне было бы приятно, если бы мой единственный ребенок хотя бы раз поблагодарил меня вместо того, чтобы представлять свою жизнь со мной как сплошной ад.

— Эмбер, — сказал я, — в данном случае речь идет не о тебе одной.

Глаза ее тут же затуманились слезами, подбородок задрожал.

«И все же я прав, — подумал я, — речь идет не только об Эмбер. И не обо мне. Речь идет о Грейс и о том, как уберечь ее от все более затягивающихся сетей Пэриша».

Тишину нарушил Честер.

— Мисс Вилсон, начните с ванной и осмотрите внимательно все, что может иметь отношение к ногтям вашей дочери. Поскольку вы гораздо лучше нас знакомы с ее домом, разберитесь, нет ли здесь чего-то такого, чего раньше не было или что стоит не на своем месте, это могло бы сильно помочь нам. И помните, главная цель мистера Пэриша — доказать: в ночь с третьего на четвертое июля Грейс была в вашем доме. Наша же цель заключается в том, чтобы доказать: он был здесь, в этой квартире. Поэтому мы с Расселом попытаемся обнаружить здесь почерк Пэриша.

Честер начал с кухонных шкафов, не сомневаясь, что Пэриш вполне мог набраться наглости и спрятать там что-нибудь уличающее Грейс, дубинку например.