Кенди неслышно приблизилась к Жюльен, стараясь не нарушить ее мечтательности. Тут она заметила, что плечи женщины вздрагивают от сдерживаемых рыданий. Девушка села рядом и обняла Жюльен за плечи, как той ночью в Париже, когда Ив пытался поцеловать Кенди. Жюльен подняла заплаканные глаза, чтобы взглянуть на подругу.

- О, Кенди, - наконец, вымолвила она. – После того вечера в Аррасе я не перестаю думать о моем муже, он ведь так хотел ребенка.

- У вас будут дети, когда закончится эта глупая война, - попыталась успокоить ее Кенди.

- Нет, Кенди, - рыдая, проговорила та. – Я… не могу иметь детей… и ничего с этим не поделаешь, - закончила она, окончательно разрыдавшись.

Кенди не могла найти слов, которые заглушили бы столь глубокую боль. Хотя ей были известны такие случаи, ни с чем подобным она еще не сталкивалась. Было так больно видеть отчаяние супругов, которые не могли создать настоящую семью. Иногда за этим открытием следовал развод, что было так унизительно в то время и причиняло такие страдания.

На минуту Кенди задумалась о себе. Сможет ли она когда-нибудь взять на руки собственное дитя? Она очень любила детей и страстно желала назвать одного из них своим. Но дети не появляются ниоткуда… «Хватит, Кенди, - приказала она себе. – Не время думать о себе, ты больше нужна Жюльен», - напомнила она.

- Ничего, Жюли, - успокаивающе прошептала Кенди. – Я была сиротой, никогда не имевшей матери. И я всегда мечтала о таких родителях, как вы с мужем. Почему бы вам ни усыновить ребенка?

- Жерар предлагал мне, - пробормотала Жюльен. – Но тогда я отказалась… А теперь… не знаю.

- У тебя будет время подумать, Жюли, - нежно улыбнулась Кенди. Сейчас надо молиться, чтобы война поскорее закончилась. А потом, когда он вернется, вы снова подумаете об этом, но сейчас не надо грустить, или ты станешь такой бледной и измученной, что он тебя не узнает. Мне когда-то сказали, что мне больше к лицу смех, думаю, то же можно сказать тебе.

- Спасибо, Кенди, - прошептала Жюльен, с признательностью обнимая девушку.

А в голове Кенди всплыла другая мысль: «А у них уже есть ребенок?… Его ребенок… и ее, а не мой». Она так ненавидела себя за эти вспышки ревности.

Войдя в большое здание, он снял фетровую шляпу, темное шерстяное пальто и черные кожаные перчатки. Вокруг стояла тишина, хотя в здании было людей. Он отбросил со лба рыжеватую прядь и с оттенком раздражения вздохнул. Здесь было трудно найти свободное место, ведь все готовились к экзаменам. В такое время в библиотеке всегда полно народу.

Он краем глаза заметил, как кто-то проходит к выходу. Молодая женщина как раз уходила, и ее место освободилось. «Повезло», - отметил он, пробираясь к пустому стулу. Почти автоматически он взял с полки одну из книг и подошел к стулу. С обычной для него элегантностью и спокойствием он опустился на стул.

Он расстегнул однобортный пиджак, под которым оказался шелковый жилет с желтоватыми и каштановыми узорами и безупречная белоснежная рубашка. Наряд довершали брюки, подходившие под пиджак и галстук, стоивший целое состояние. Он вынул из внутреннего кармана пиджака золотую ручку. Его светло-карие глаза сосредоточились на страницах книги, и время от времени он делал пометки на листе бумаги, который лежал перед ним. Прошло около двух часов, а он все продолжал пересматривать одну и ту же книгу – «Основы философии в конституции США».

Его утомил мелкий шрифт и витиеватая манера автора. Казалось, изречения Аристотеля вдруг выпрыгнули из книги и закружились в его голове. Буквы расплывались перед его глазами, и в его воображении они ежесекундно менялись местами, образовывая женское имя, которое звучало в его голове.

Он потер глаза и откинулся на спинку стула, сунув руку в карман рубашки. Вынул оттуда светло-розовый конверт и прижал его к губам. В его ноздри ударил нежный аромат роз, наполняя его душу терзаниями. «Ее запах», - мечтательно подумал он, не в состоянии контролировать свои мысли. Столько раз он пытался выбросить ее из головы, но его чувство было столь глубоко и искренне, что его не могло заглушить время.

«Мне так ее не достает, - мысленно продолжал он. – Даже когда она была не со мной, меня тешило сознание того, что она рядом».

Он открыл конверт, и запах роз еще больше опьянил его. «Каково это, - спросил себя он, - каково крепко обнять ее и зарыться лицом в эти золотые завитки… Господи! – воскликнул он. – Так я никогда не преодолею эту страсть».

Он обратил медовые глаза на письмо и порадовался обращению:

Дорогой Арчи,

Это было всего лишь обычное обращение, которым обычно начинают письма, но он не мог не насладиться его звучанием. Ведь это было первое письмо, которое она написала только ему. Во время учебы в школе Св. Павла она обычно писала: «Мои дражайшие Стир и Арчи». А через год, когда она вернулась в Америку, они общались с ней лишь по письмам, которые она писала девочкам и в которых всегда было упоминание о них: «Передайте привет ребятам» или «Скажите Стиру и Арчи, что я думаю о них».

«И я всегда о тебе думаю, Кенди, - сказал Арчи про себя. – А теперь, когда ты так далеко, мне не хватает твоей компании… И я так за тебя волнуюсь».

Непроизвольно Арчи исписал пустой лист бумаги сплошными «К». Все эти годы он так старался забыть о ней. Он пытался перенести свои чувства на Энни. Ему даже удалось нежно полюбить ее, но его чувства к Кенди были иными. По словам Альберта, он должен скрывать их даже от самого себя. Но он понимал, что это бесполезно, что он никогда не перестанет думать о Кенди. Это было превыше его сил. Да, его чувства к Кенди были иными. Это была необузданная внутренняя страсть, которую не мог сдержать разум. В его безумных видениях он сотни раз обладал ею. Когда началось это безумие? Может быть, еще в Лондоне…

«Эти безвозвратно ушедшие дни, - вспоминал он. – Хотя Стир ни за что не признался бы, он чувствовал к Кенди то же, что и я. Возможно, он задолго до меня смирился со своим поражением … Или он не хотел, чтобы мы стали соперниками… он всегда оберегал меня. Не знаю… у нас со Стиром язык не поворачивался говорить об этом. А затем появился он. Будь ты проклят, Терренс Грандчестер! В моей душе никогда не исчезнет ненависть к тебе. Я бы мог простить тебя за то, что ты похитил ее сердце, если бы ты сделал ее счастливой. Но ты лишь причинил ей боль. Когда ты порвал с ней, мне казалось, что я сойду с ума. Если бы я мог вот так просто бросить Энни и снова попытаться завоевать Кенди… но это бесполезно. Кенди отвергла бы меня еще и потому, что не могла причинить Энни боль. Я обречен любить благородную женщину, чья лучшая подруга любит меня».

- Надеюсь, ты страдаешь еще больше меня, Терренс, - прошептал Арчи, словно произнося проклятие. – Уверен, страдаешь, ведь у меня, по крайней мере, есть ее дружба, а у тебя нет ничего, проклятый ублюдок!

Арчи и не представлял, насколько верны его предположения.

10 ноября на фронт прибыли части Канадской армии, сумевшие, наконец, прорвать оборону немцев и пробившиеся в стан врага. Канадская пехота заняла деревню, от которой к тому времени остались лишь руины. Наступление союзников удалось, и немцев оттеснили на 5 миль. В противовес этой небольшой победе ставилось 250 000 жертв, которые унесло сражение. Так как в этой местности прекратились военные действия, то полевой госпиталь отозвали в другую часть фронта – в Камбре.

Кенди и ее бригаду послали на новое место. В нескольких милях оттуда под прикрытием леса проходили учения Второй Американской дивизии, ожидавшей вступления в бои. Но до весны этого момента так и не представилось.

Полевой госпиталь, где работала Кенди, находился лишь в нескольких милях от второй линии обороны. Чтобы защитить свои войска от непрерывной смертоносной канонады пулеметного огня и артиллерийских залпов, враги выстроили ряд окопов, в который день и ночь продолжалось дежурство. У противников было по меньшей мере по 4 основных траншеи, 6-8 футов глубиной.