Через несколько минут машина остановилась возле небольшого здания. Это и был отель. Он оказался не очень респектабельным, но и не убогим. В общем, меня вполне устраивало. Я расплатилась с таксистом и вошла в парадное. Там без обиняков я попросила номер на сутки, и мне его сразу предоставили. От переезда я чувствовала себя несколько уставшей, поэтому, попросив ужин в номер, наскоро поела и легла спать.

Утром я рассчитывала проснуться пораньше, отдать письмо, затем посмотреть город, а вечером сесть на поезд. Но планы мои были нарушены самым неожиданным образом. Мне опять приснился сон. Я видела себя в номере гостиницы, лежащей на кровати. Я не спала, я тихо лежала на кровати и чего-то ждала. Что-то томило меня, грудь моя вздымалась от тяжёлого дыхания. Волосы мои были почему-то ярко-рыжего цвета. Тут дверь распахнулась, и в номер проскользнул Альберт. Я обрадовалась ему, распахнула руки навстречу, и мы обнялись. Наши объятия становились всё более жаркими, мы прижимались друг к другу всё теснее и теснее, потом наши тела сплелись, мы стали как будто одним целым. Неведомая сила подняла нас и закружила в безумном танце. Вокруг нас заплясали языки пламени. Мои огненные волосы опутали нас с ног до головы, и мы превратились в пылающий костёр. Нам было очень весело, мы все кружили и кружили, а огонь разгорался всё сильнее. Мы сами были огонь. Наши тела стали текучими и красными. Маленькие костры запрыгали по комнате, по шторам. Потом мы взглянули друг другу в глаза, разделились и выскочили из комнаты через окно. Взявшись за руки, как шаловливые дети, мы побежали, или скорее полетели по городу, и влетели через окно в какой-то большой дом. Там мы запрыгали по лестницам, гардинам, стенам, мебели. Везде, где мы ступали, загорались весёлые язычки пламени. Они разгорались всё ярче, пока не превратились в огромный пылающий костёр. Пламя гудело и завывало, но нам нисколько не было страшно. Это была наша игра. Смеясь и ликуя, мы забрались на второй этаж, и вошли в комнату. Там на разных кроватях спали женщина и молодая девушка. Странно, но огонь не разбудил их. Мы заплясали на деревянных спинках кроватей, на коврах, вскоре пламя было повсюду. Костёр удался на славу. Наконец девушка и женщина проснулись и в ужасе хотели бежать. Они кричали, но крика не было слышно из-за рёва огня. Мне почему-то не было их жаль, я с любопытством смотрела на их мучения. Девушка бросилась к двери, но Альберт обвился вокруг неё, и она упала, дико закричав. Женщина тоже пыталась пробиться к двери, но я схватила её за волосы, и она быстро превратилась в пылающий факел. Всё-таки её рука успела дотянуться до ручки, но дверь оказалась закрыта. Тут же она и упала. Мы ещё пробежали по дому, зажигая на своём пути всё, что попадалось, и, удовлетворённые, выбежали на улицу. На пылающий дом мы даже не оглянулись. Наш путь лежал дальше, на пристань. Здесь мы юркнули на какой-то корабль, подожгли его. Дерево весело трещало, а мы, как дети, радовались огромному пылающему факелу. Мы взялись за руки, обнялись и слились в огненном поцелуе. Я уже не знала, кто я. Я ощущала себя то Альбертом, то кем-то ещё, мне незнакомым. Словно множество сущностей объединились в едином порыве.

На этой ноте сон мой закончился. Утром я проснулась с тревожным предчувствием. Все поручения Альберта заканчивались весьма печально. Я спустилась вниз, расплатилась за номер и вышла из гостиницы. Я направилась в сторону адреса, который указал мне Альберт, но предчувствия меня не обманули. Запах гари разносился далеко по окрестностям, а дымовой шлейф высоко поднимался в небо. Я не предполагала, я знала, что сгорел именно ТОТ дом. Я начала казаться сама себе ангелом смерти. Я чувствую смерть, словно хищник добычу. Никогда раньше не замечала за собой этой способности, а, впрочем, никто возле меня раньше и не умирал.

Это свойство было мне глубоко неприятно, и даже несколько пугало меня. И зачем мне этот дар небес, если сделать я всё равно ничего не могу?

Возле дома я увидела толпу народа и пожарные машины. Но тушить было нечего — от дома остались одни головешки. Он в прямом смысле сгорел дотла. Я спросила у кого-то, что случилось. Пожилой мужчина ответил мне, что сгорел дома герра Ванштейна. «А Сара с дочерью остались там, — добавил он, — бедняжки, они даже не успели выбраться. Но почему? Вряд ли кто-то теперь ответит», — мужчина махнул рукой.

«Они были евреями, — сказал кто-то в толпе, — наверное, это антисемиты. Их сейчас много развелось, и власти не могут с ними ничего поделать».

«А где хозяин? — спросила я. — У меня к нему поручение».

«Вряд ли, фройляйн, ему сейчас до поручений, — раздался тот же голос, — а впрочем, он на пристани, должен был завтра отплывать с грузом. Поищите его там».

«Не слушайте его, фройляйн, поезжайте домой, — раздался другой голос, — забудьте о вашем поручении. Корабль старика с товаром тоже сгорел вчера. У него приступ и его увезли в больницу. Не каждому под силу пережить такое. Он лишился всего состояния и семьи разом. У него куча долгов — товар сгорел, да и судно не застраховано. Он собирался, да не успел. Что ждёт его теперь, я не знаю. Смерть была бы лучшим выходом для него. Что за подонки так подшутили над ним? Он был тихим, хорошим человеком, никому не делал зла. Дочка прямо красавица. Скромная, добрая, такую жену ещё поискать. Да и Сара была порядочной женщиной. Даром, что евреи. Эх, да что теперь говорить! Столько несправедливости в мире», — закончив речь, мужчина досадливо поморщился, и, опустив плечи, ушёл с места трагедии.

Я знала, что не стоит идти на пристань, но ноги сами понесли меня туда. Там я увидела примерно ту же картину. Обгоревший остов корабля и толпу людей. Я спросила, куда увезли хозяина, мне назвали больницу, и я решила туда поехать.

В приёмном покое я назвала фамилию, и медсестра сказала, что пару часов назад к ним поступил такой пациент: «У него обширный инфаркт и инсульт. Вряд ли он выживет. А если и выживет, то разум его больше не восстановится. Слишком велико потрясение и слишком серьёзны последствия. Скорее всего, он закончит свои дни в приюте для бедных, а ещё вероятнее, в лечебнице для умалишённых». Медсестра вздохнула: «Ужас, как подумаешь. Всё сразу навалилось на человека. А что вы хотели?»

Я сказала, что у меня к нему поручение.

«Да что вы, фройляйн, идите с богом, какие сейчас поручения. Человек на ладан дышит, а вы о своём. Говорю же вам — никогда не встанет. Что за люди такие дотошные», — медсестра явно разозлилась.

«Простите меня, я сама как в бреду, такая трагедия, — я старалась не раздражать её, — я сейчас уйду. Можно хоть посмотреть на него?»

Зачем я попросила её об этом, я сама не знала, но слова сами слетели с губ, как будто я хотела убедиться, что дело сделано, с неприязнь подумала я о себе.

Она пожала плечами: «Ну, пойдёмте, если вы так хотите. Ему уже всё равно».

Мы прошли в палату, и я увидела на белых простынях пожилого мужчину, маленького и худого. Он выглядел очень жалко. С первого взгляда я поняла, что он безнадёжен. Медсестра была права, ему уже больше не встать. Я прочитала это на его отрешённом, словно окаменевшем лице. Ему действительно незачем больше жить, подумала я. Он никому не нужен в этом мире, и ему, очевидно, тоже ничего больше не нужно здесь.

Я закрыла дверь, поблагодарила медсестру и покинула здание больницы совершенно успокоенная. Сон не давал мне покоя, но я не знала этих людей совершенно, и скорбеть долго не могла. Я отогнала дурные мысли и пошла на вокзал. Я выпила кофе и перекусила прямо там, купила билет и села ждать поезда. Эти приключения со смертельным исходом совершенно вымотали меня. Мне хотелось к людям, к свету, к жизни. Я поискала письмо, просто так, на всякий случай, но не смогла найти. Наверное, я забыла его в гостинице, или в суматохе выронила где-то. Но найти его сейчас не представлялось возможным. Мне было немного неловко перед Альбертом — может, там важные документы? Но, в конце концов, утешила я себя, человека всё равно нет, и если бы это было так важно, он бы мне сказал. К тому же, сделать уже ничего нельзя, поэтому и расстраиваться нет причины. Альберт простит меня. С такими мыслями я села в поезд.