- Ты только за этим и явился? Убедиться, что меня не повесили?- с неприязнью спросил Анадил. Они с Саледилом никогда особо не ладили. Не поэтому ли Роман"диил послал к нему именно его?
- Не только за этим,- Саледил дунул на сапфир, украшавший тоненькое золотое колечко на его изящном пальце, посмотрелся в него и потер.- Я знаю чего ты боишься. Ты боишься, что я явился к тебе с приказом Роман"диила вернуться в табор. Как же! Кому интересно пасти таборных лошадей? Много интересней их воровать у пьяных рыцарей или зазевавшихся купцов. Но не бойся! Роман"диил послал меня лишь сказать тебе, что наш табор уходит далеко на запад. И если ты в ближайшее время не присоединишься к нам, то мы увидимся не скоро. Очень не скоро. И учитывая это обстоятельство, имеет ли смысл продолжать тебе твою... кхе-кхе...миссию. Или, может, будет лучше, если ты вернешься. Так сказал Роман"диил. Ну, так как? Что ты на это скажешь?
- Я остаюсь,- не колеблясь ответил Анадил.
- Не понимаю, как тебе не зазорно находиться в компании с людьми?- с удивлением разглядывая сородича, проговорил Саледил.- Что ты в них нашел?
- Им не справиться без меня,- серьезно сказал эльф.
- Ты что, и вправду, веришь в эту ерунду с угрозой миру? Из-за какого-то паршивого цветка?
- Верю.
- Хорошо, допустим. Но ты-то как им сможешь помочь? Они-то хоть маги...
- Прежде всего, они - люди,- с ноткой превосходства напомнил Анадил.- А разве можно доверить людям спасение мира? Вот разрушить - это пожалуйста!
- Тут ты прав,- одобрительно закивал головой Саледил.- Это ты верно сказал. Что ж. Будь им нянькой и дальше. Удачи тебе!
Саледил вышел из трактира, а Анадил сел на его место и задумался. Задумался о том, правильно ли он поступает, оставаясь с Яном и его спутниками. Или все же стоило, пока не поздно, вернуться в табор. В таборе со своими сородичами он провел всю свою прошлую жизнь. А Яна, по сути, едва-то и знает. Но эльф верил, что там, в корчме, свела их сама судьба. А, значит, если будет нужно, судьба и разведет. А главное, нравился ему этот Ян. Славный он парень. Эльф раньше и не подозревал, что среди людей такие и встречаются.
Тут Анадил обратил внимание на только что вошедшего в трактир крупного телом и богатого одеждой купца. Когда купец проходил мимо, на его шее соблазнительно блеснула золотая цепь. Эльф, напрягшись, внимательно следил за цепью и за ее хозяином, боясь спугнуть удачу. Была высока вероятность, что этот купец заявился в "Оранжевый вепрь" с целью побросать кости.
Богаст, угодливо кланяясь, мелкими шажками приблизился к новому посетителю. Купец что-то быстро шепнул, и трактирщик почтительно повел его к игровому столику.
Радостно улыбнувшись, Анадил вскочил с лавки.
Бывший десятник Барым, разжалованный за нерадивость в простые солдаты, сидя на пеньке уныло смотрел на дорогу. Ему и его напарнику было велено наблюдать за корчмой "Бук и дуб" и сообщать обо всем подозрительном. Но что считать подозрительным? О чем сообщать-то? Сразу Барым еще старался проявить усердие, а затем махнул рукой. Все равно живя, как он, в лесу, карьеры не сделаешь. От скуки степняк пристрастился к кумысу и теперь если и задерживал путников, то делал это не столько с целью исполнить свою службу, сколько в надежде выклянчить у них лишнюю монету. Чем больше он пил, тем больше ему требовалось денег. И чтобы их добыть Барым начал останавливать именно тех путников, у кого рассчитывал разжиться хотя бы медной монеткой, уверяя себя, что именно эти путники и вызывают подозрение. Если задержанный платил, он следовал дальше своей дорогой. Если нет - степняк пугал арестом и тюрьмой. А когда не помогало и это, то пускал в ход кулаки. И уже дважды был сильно побит. Первый раз его побили ворутские подмастерья кузнецы, возвращавшиеся навеселе с пирушки в "Бук и дубе" в город, в другой раз его поколотили они же, но только уже наоборот, когда ехали в "Бук и дуб" пировать. С тех пор Барым кузнецов, да и других мастеровых, больше не трогал.
Лес, слева от него затрещал ветками, и в небо поднялись перепуганные птицы. Барым догадался, что это к нему торопится его напарник, сидевший в засаде рядом с корчмой. Только он мог поднять такой шум. Все же надо признать, что им, детям степи, никогда не научиться тихо передвигаться по лесу. Напрасно капитан Дитрих доверил им слежку. Они воины, а не шпионы.
- Барым! Тот оборванец, что пришел в дом со стороны Ордена возвращается обратно. И уже на лошади. Не иначе посыльный! - снимая лесную паутину со своего плоского лица, доложил по старой привычке Барыму его напарник, хотя Барым больше не был десятником.
- Я тебя понял. Возвращайся,- приказал бывший десятник, поднялся и вышел на дорогу. Будет хорошо, если тот оборванец окажется гонцом. Еще будет лучше, окажись у него хоть какое-нибудь письмецо, которое можно будет предъявить начальству в качестве доказательства своего рвения. Гладишь, и капитан вновь его повысит.
Приятные мысли воина прервал топот лошадиных копыт. На дороге показался ожидаемый всадник. Хотя назвать его всадником можно было только с натяжкой. Зад наездника то и дело взлетал над седлом, сам он сидел, прижавшись животом к лошадиной шее, вцепившись руками в гриву, чтобы не упасть. Так уж получилось, но Лакмус (конечно же, это был он) сел на лошадь во второй раз в своей жизни. Когда степняк преградил путь, лошадь остановилась сама, а школяр просто скатился с нее на дорогу. И прежде чем, Лакмус успел подняться, опытные пальцы княжеского гвардейца его обыскали и даже вытащили письмо, которое он прятал под рубахой.
- Кому письмо,- требовательно спросил Барым, раскрывая свиток и изучая его.
- По какому праву...- пискнул Лакмус и закашлялся. При падении он наглотался дорожной пыли.
- Мышиная сотня. Именем князя,- важно сказал степняк и свернул свиток. Какой прок было в него смотреть, если читать он все равно не умел.
- Это всего лишь письмо господина Гудагая к своему воспитаннику в Орден, - откашлявшись, пояснил Лакмус. Он уже жалел, что взялся поработать почтальоном.
- Во как! - обрадовался степняк.- В Орден, говоришь? За границу, значит? Переписка с врагами государства! Пахнет виселицей!
- Да нет там никакой переписки,- струхнул школяр.- В письме всего лишь договариваются о встрече. Я сам его писал. Да вы прочтите...
- Где надо - прочтут,- внушительно пообещал княжеский гвардеец.- Попался ты парень.
Гвардеец видел, что перехваченный гонец напуган, а значит, без проблем отдаст все, что у него есть ценного, и на радостях добавил:
- Теперь тебя будут вешать!
Лакмус вскрикнул и мягко опустился на дорогу.
Степняк крякнул от досады и, не выпуская уздечку коня, опустился на колено и потряс школяра, приводя его в чувство.
Когда Лакмус очнулся, Барым заговорил уже с ним ласково, как говорят с детьми или больными.
- Но, моя тебя жалеет,- улыбался степняк.- Давай письмо, давай коня.- Тут он запнулся.- Все давай. И иди. Барым тебя жалеет.
Оставив лошадь со всем добром степняку, Лакмус понуро пошел дальше по дороге. Но он не успел отойти далеко, как услышал за собой ржание коня и проклятья степняка. Школяр обернулся и увидел, как конь скачет по дороге назад в сторону корчмы, а степняк, смешно перебирая своими кривыми ногами, бежит вдогонку. Лакмус усмехнулся. Теперь и конь, и деньги, и даже плащ, подаренный ему в дорогу, вернутся Гудагаю.
Ну а он, Лакмус, продолжит свой путь в Воленград.
Глава 12
- Что-то я устал,- писарь Мозжегубка зевнул и с наслаждением потянулся. Затекшая спина приятно хрустнула.- Может, хватит на сегодня?
- Как угодно,- вежливо ответил палач Костеглот.
- Или опросить еще парочку? Ладно, зови следующего.
Следующим в очереди к Костеглоту оказался малый неопрятного и грязноватого вида.