Четвёртым и последним пунктом в советской программе было полное запрещение ядерных испытаний. Но особого энтузиазма здесь не было и он выдвигался скорее для пропаганды.  

В общем, как заявил Горбачев: «Если Рейган  не пойдёт на всё это, мы это всё выложим на весь мир. Таков вот замысел».

Поэтому вопреки прошлым временам, когда советские лидеры в основном хмуро бурчали «нет», портфель Горбачёва был доверху набит новыми конкретными подходами к разоружению. Правда, венчало эту программу широковещательное заявление о намерении и впредь добиваться запрещения ядерного оружия. Трудно сказать верил ли Горбачёв в реальность безъядерного мира, но военных он на этот раз поддержал.

А весь сценарий был построен на динамике: изложить американцам заманчивые для них предложения о глубоких сокращениях СНВ и полной ликвидации РСД в Европе, но прочно завязать их на отказе от СОИ. Результат не трудно было предугадать и Горбачёв был прав: скорее всего, американцы «ухватятся за стратегическое оружие, а по ПРО не пойдут нам навстречу». Тогда остаётся одно –»разоблачать» их империалистическую политику. Непонятно только одно –как это можно сочетать со «сверхзадачей» им же поставленной — «сорвать новый этап гонки вооружений».

Но советские руководители в такие тонкости не вдавались. Перед отлётом в Рейкьявик директивы были утверждены на заседании Политбюро 8 октября. Горбачёв провёл его уверенно и особых дискуссий не было. А любые аргументы против, будь — то со стороны военных или мидовцев, отводил риторическим вопросом:

— Вы что, собираетесь всё— таки вести ядерную войну? Что касается меня, то я не собираюсь, и этим всё определяется.

Итог обсуждения он подвёл так:

— «Момент Рейкьявика выбран удачно по многим причинам. Альтернатива его итогов такова: или добиться реальных результатов, или разоблачить отсутствие у нынешней администрации реальной политики. Сверхзадача — сорвать новый этап гонки вооружений. И поэтому недопустимо цепляться за частности, за деталями не видеть главного, морочить себе голову спорами по частностям»

[187]

.

ПИССУАРНАЯ ДИПЛОМАТИЯ

На той стороне океана, в Вашингтоне тоже шла подготовка к Рейкьявику. Но не столь рьяно как к предыдущей встрече в Женеве. Во всяком случае сцен с репетициями переговоров на этот раз в Белом доме не устраивали.

Причина, видимо, крылась в том, что Рейган и Горбачёв ехали в Рейкьявик в разных весовых категориях. Советскому лидеру нужны были результаты на этой встречи, чтобы подтвердить правильность курса перемен во внешней и оборонной политике. А американскому президенту спешить было некуда — он мог ждать. Рейган не собирался менять политику и потому был готов слушать Горбачёва и класть в карман уступки, которые тот сделает.

Судя по материалам и воспоминаниям, которые опубликованы на сегодняшний день, американцы не ожидали больших перемен в позиции Советского Союза. В «концептуальной бумаге», подготовленной госдепартаментом, говорилось, что в Рейкьявике состоится «рабочая встреча для подготовки визита Горбачёва в Соединённые Штаты.» Она не приведёт к заключению каких — либо соглашений.

На ней Горбачёв и Рейган поздороваются, выскажут сожаления в связи с делом Данилофф — Захаров, пообещают избегать в будущем подобного взаимонепонимания и приложить все усилия к решению проблем разоружения. В общем, как называют в Америке такие ни к чему не обязывающие светские посиделки, — это будет «здравствуй — привет» встреча.

И, как обычно, в госдепартаменте готовили директивы лаконичные и краткие: вот позиция СССР, а вот позиция США. Вот возможные ходы Советского Союза, а вот возможная ответная реакция Соединённых Штатов. Или наоборот.

Фантастически интересно, много лет спустя, положить перед собой два бывших сов секретных документа: один — директивы для Горбачева, а другой –директивы для Рейгана, и сравнивать их страница за страницей. Прежде всего, бросается в глаза разница. В советских директивах ещё со времён Брежнева даются указания, что сказать и как сказать. В американских, — что сделать и как сделать. А какими словесами это обрамить, — дело говорящего, он не маленький.

В общем, позиция, подготовленная американскими экспертами, состояла в том, чтобы:

— послушать, что скажут русские по СНВ и ПРО;

— дать согласие на существенные сокращения РСД, оставив по 200 ракет для каждой из сторон; (по 100 ракет в Европе и по 100 ракет на азиатской части СССР и в США);

— пойти на ратификацию договоров по запрещению ядерных испытаний 1974 и 1976 года.

[188]

В своих мемуарах госсекретарь так оценивает, складывающуюся тогда ситуацию:

«Советы подхватывают наши идеи и перебрасывают их назад к нам, как будто они их только что изобрели. По мне это было прекрасно. Чем больше Горбачёв хотел играть роль «творческого мирового лидера», идущего к нашей повестке дня, тем больше мы должны поддерживать и аплодировать ему за эту роль».

[189]

При этом Шульц считал, что в ходе переговоров с Горбачёвым следует предложить полную ликвидацию баллистических ракет.

[190]

    

Накануне отлёта в Рейкьявик в зале Рузвельта в Белом доме было проведено специальное совещание, на котором присутствовали Рейган и его высокопоставленные советники. Они обсуждали и отвергали возможные варианты изменения американской позиции. Но Рейгана эти технические детали мало интересовали.

Он горел желанием добиться полной ликвидации ракет средней дальности, рассматривая это как шаг к осуществлению своей мечты — безъядерному миру. Не споря с ним прямо, президенту напомнили, что уже в марте 1985 года США подправили свою позицию: хотя «ноль» предпочтителен, русские могут сохранить любое число своих средних ракет в пределах того, что есть у США в Европе, и мы договоримся о равных уровнях. Кроме того, русские хотят сохранить свои средние ракеты в Азии.

Тогда, заявил Рейган, мы разместим наши Першинги на Аляске. Но это был блеф. Пентагон был против: на Аляске вечная мерзлота и ракеты почти невозможно поместить в надёжных укрытиях. А это делает их уязвимыми. Кроме того, с Аляски нельзя поразить важные цели на территории Советского Союза.

Директору Агентства по контролю за вооружениями и разоружению Кеннету Адельману, присутствовавшему на этом совещании, запомнились две детали.

Прежде всего, заявление госсекретаря Шульца, что Горбачёв может проявить интерес к  предложению о запрещении всех баллистических ракет. В этой связи он хотел знать,  насколько серьёзно относится к этому предложению президент, или же это очередная бюрократическая игра. Уаинбергер и военные убеждали, что это вполне серьёзное намерение.

Но больше всего Адельмана поразило желание Рейгана всеми способами приступить к прямому, что называется лицом к лицу, диалогу с Горбачёвым в приватной и неформальной обстановке. Тут Рейган явно полагался на свои способности убеждать и побеждать. Он пустился в воспоминания и стал рассказывать как будучи президентом Гильдии киноактёров в Голливуде смог проложить путь к соглашению с одним из самых упорных своих оппонентов. Ему удалось переубедить его, продолжив дискуссию, стоя рядом и... писая в туалете. «Все были довольны, иронизирует Адельман, результатом этой «писсуарной дипломатии». Если только Рейган сможет оказаться в такой же ситуации в Рейкьявике..., тогда он и Горбачёв смогут достичь серьёзного соглашения».

[191]

ДОМ С ПРИВЕДЕНИЯМИ

События теперь развивались стремительно. В конце сентября советский посол Евгений Косарев посетил премьер — министра Исландии и сообщил потрясающую новость: через две недели в Рейкьявик прилетят Горбачёв и Рейган.