Пока Ральф ел тосты с джемом, я наспех перекусила печеньем.

— Ну что ж, — сказала я, — пора отправляться в предместье.

Спускаясь вместе со мной, Ральф пытался поддержать меня.

— Нет, спасибо, — отказалась я от его помощи. — Пора привыкать обходиться одной.

Я мысленно поблагодарила его, что он не стал затягивать прощанье. Мы быстро поцеловались, он бодро сделал мне ручкой и перешел через улицу к своей машине. Я подождала, пока он уедет, и остановила проезжающее такси.

Таксист высадил меня на Шеффилд, к северу от Аддисон, — в районе, еще более запущенном, чем мой, где преимущественно проживали пуэрториканцы. Я нажала звонок Лотти Хершель и с удовольствием услышала, как она ответила через переговорное устройство: «Кто там?» «Это я, Вик», — ответила я и, пока гудел зуммер, открыла переднюю дверь.

Лотти жила на втором этаже. Когда я поднялась по лестнице, она уже ждала меня в дверях.

— Что с тобой, дорогая Вик? — приветствовала она меня, а ее густые черные брови взметнулись вверх, подчеркивая ее изумление.

Я знала Лотти много лет. Она работала доктором. Лет ей, вероятно, было около пятидесяти, но благодаря живому, умному лицу и подтянутому энергичному телу выглядела она гораздо моложе. В самом детстве, еще живя в Вене, она открыла секрет вечного движения. По целому ряду вопросов у нее были самые крайние убеждения, и нередко, к изумлению своих коллег, она осуществляла их в медицине. Она была одним из докторов, которые делали аборты по просьбам подпольной сети, к которой принадлежала и я, созданной в Чикагском университете еще в те дни, когда аборты были под запретом и большинство докторов даже и слышать о них не хотели. Теперь она возглавляла клинику в запущенном здании на этой же улице. Сначала, при открытии, она пыталась осуществлять бесплатное лечение, но обнаружила, что местные жители не доверяют бесплатному лечению. И все же это была одна из самых дешевых клиник во всем городе, и я часто задумывалась, на что живет Лотти.

Она закрыла за мной дверь и ввела меня в свою жилую комнату. Комната была обставлена скудно, но, как и сама Лотти, сверкала яркими красками — красные и оранжевые ситцевые занавески, огненно пылающая абстрактная картина на стене. Лотти усадила меня на кушетку и принесла чашку крепкого венского кофе, которое было ее главным продуктом питания.

— А теперь, Виктория, расскажи мне, что с тобой случилось. Почему ты карабкаешься по лестнице, как старуха, и почему твое лицо окрашено в черные и синие тона? Я уверена, что это не автомобильная авария, это было бы слишком для тебя заурядно, я права?

— Как всегда, Лотти, — ответила я и кратко описала свои приключения.

Она надула губы, когда выслушала мой рассказ о Смейссене, но не стала терять времени, доказывая, что мне следовало бы обратиться в полицию, или прекратить расследование, или проваляться весь день в постели. Она не всегда соглашалась со мной, но уважала мои решения. Она зашла к себе в спальню и вынесла оттуда большую медицинскую сумку. Она проверила мышцы моего лица и осмотрела глаза офтальмоскопом.

— Это все заживет со временем, — сказала она и проверила мои ножные и мускульные рефлексы. — Да, все это должно болеть и еще будет болеть. Но ты женщина здоровая, хорошенько займись собой, и скоро ты почувствуешь себя вполне прилично.

— Так я и думала, — сказала я. — Но я не могу ждать, пока заживут мышцы моих ног. А они так болят, что сильно замедляют мои передвижения. Мне надо какое-нибудь лекарство, которое поможет мне преодолеть боль, чтобы я могла сделать кое-какие дела и кое о чем поразмыслить; конечно, не кодеин, который буквально валит с ног. Есть ли у тебя что-нибудь такое?

— Да, да, магическое средство, — насмешливо улыбнулась Лотти. — Нельзя излишне доверять докторам и лекарствам, Вик. Я могу впрыснуть тебе дозу фенилбутазона. Это средство ветеринары вводят скаковым лошадям, чтобы они не чувствовали боли, а у меня такое подозрение, что ты собираешься скакать, как лошадь.

Она исчезла на несколько минут, и я услышала, как открылась дверца холодильника. Вернулась она со шприцем и маленьким, заткнутым резиновой пробкой флаконом.

— А теперь ложись; я сделаю тебе укол в ягодицы, чтобы лекарство быстрее разошлось по кровеносной системе. Приспусти свои брючки; это очень сильное средство, для краткости его зовут «бутом», и через полчаса ты будешь готова к призовым скачкам, моя дорогая. — Говоря все это, Лотти быстро работала. Я почувствовала слабый укол, и все было кончено. — А теперь садись. Я хочу кое-что рассказать тебе о своей клинике. Я дам тебе сильное болеутоляющее средство. Но если ты примешь его, не води машину и не пей вина. Я дам тебе несколько таблеток этого самого «бута».

Я откинулась на большую подушку, стараясь не слишком расслабляться. Искушение лечь и поспать было очень сильно.

Я принуждала себя слушать быструю, умную речь Лотти, иногда задавая вопросы, но не оспаривая ее экстравагантных взглядов. Лекарство постепенно начинало действовать. Мышцы шеи расслабились. Я была не готова к восточным единоборствам, но почувствовала, что могу вести машину.

Когда я наконец поднялась, Лотти не стала возражать.

— Ты отдыхала почти целый час. Теперь ты сможешь продержаться некоторое время.

Она дала мне несколько таблеток «бута» в пластиковой пробирке и флакончик с транквилизатором.

Я поблагодарила ее.

— Сколько я тебе должна?

Она покачала головой.

— Нет, все это образцы. Когда ты придешь заплатить по давно уже просроченным счетам, я возьму с тебя столько же, сколько взял бы всякий уважающий себя доктор с Мичиган-авеню.

Она проводила меня до двери.

— Послушай, Вик. Если тебе надо будет укрыться от этого негодяя Смейссена, у меня для тебя всегда найдется свободная комнатка.

Я поблагодарила ее, это было великодушное предложение, и я не исключала, что мне придется им воспользоваться.

Лотти жила в восьми кварталах от меня, и при обычных обстоятельствах я пошла бы пешком за своей машиной. Но даже и после посещения Лотти я чувствовала себя недостаточно хорошо, поэтому медленно дошла до Аддисон и села в такси. Съездив в свой офис, я взяла визитную карточку Джона Тайера с адресом в Виннетке, затем доехала на другом такси до моей собственной машины в Норт-Сайде. Все эти такси должны были дорого обойтись Мак-Гро; к тому же темно-синий костюм стоит сто шестьдесят семь долларов. На улицах было много гуляющих, они наслаждались хорошей погодой, чистым свежим воздухом, мое настроение поднялось. К двум часам я была уже на скоростной дороге Иденс, ведущей к северному берегу. Я замурлыкала отрывок из Моцарта, но моя грудная клетка запротестовала, и мне пришлось ограничиться отрывком из концерта Бар-тока.

По какой-то причине, приближаясь к домам богатых, скоростная дорога Иденс становится хуже. Около Чикаго она окаймлена зеленым газоном и аккуратными бунгало, но затем появляются торговые центры, парки и стоянки. Я свернула на Уиллоу-роуд и поехала к озеру; здесь был более привлекательный вид: большие, статные особняки среди больших, тщательно подстриженных лужаек. Я еще раз посмотрела адрес Тайера и повернула на юг, на Шеридан-роуд, кося глазами на номера на почтовых ящиках. Его дом был с восточной стороны, где земельные участки примыкают к озеру Мичиган, где расположены частные пляжи, причалы с моторными лодками и яхтами, которыми пользуются дети владельцев, когда возвращаются из Кротона или Эндовера.

Когда я въехала между двух каменных столбов и увидела рядом с подъездной дорогой небольшой «мерседес», «альфу» и «ауди-фокс», я почувствовала, как убого выглядит мой «шеви» рядом с ними. Круглая подъездная дорога вывела меня мимо красивых цветочных клумб к парадной двери белокаменного особняка. Около двери висела небольшая табличка с требованием, чтобы торговцы, привозящие какие-либо товары, подъезжали к задней двери. Можно ли назвать меня торговцем или торговкой? Я ведь не привезла никаких товаров. Но, возможно, у моего хозяина найдется что-нибудь для меня.