Стремясь положить конец сопротивлению гоминьдановцев, ЦК китайской компартии в марте 1950 года принял два постановления: «О ликвидации бандитизма и установлении нового революционного порядка» и «О подавлении контрреволюционной деятельности». Повседневной работой Центрального комитета руководил тогда Лю Шаоци, так как Мао находился в отпуске по болезни. Без него, однако, постановления вышли недостаточно жесткими, и Мао, поправившись, обвинил их разработчиков в «правом уклоне», выражавшемся в «безграничном великодушном отношении к контрреволюционерам»²⁶. Под его давлением 10 октября 1950 года, за три дня до вынесения Политбюро решения о вступлении Китайской Народной Республики в корейскую войну на стороне Северной Кореи, ЦК принял новую директиву, усилившую ответственность за «контрреволюционные преступления».

Дэн и его кадровые работники (общее число ганьбу в Юго-Западном регионе составляло 30 тысяч человек²⁷) с энтузиазмом откликались на все постановления руководства, а после 10 октября, не желая прослыть «великодушными», стали казнить почти без разбора — и направо, и налево. В кровавую вакханалию задействовали региональные органы безопасности, армейские части, бедняцко-пауперское ополчение, работников суда и прокуратуры²⁸. О том, что они тогда «перегнули палку», свидетельствуют, например, данные о числе казней в конце 1950-го — начале 1951 года в районе западной Сычуани. Там в ноябре 1950 года казнили 1188 человек, в декабре — 942, в январе 1951-го — 1309, в феврале — 3030, в марте — 1076, а в апреле — 844²⁹, то есть всего за полгода — 8389 человек. Иными словами, в среднем убивали по 46 человек в день. За тот же период в Пекине, например, казнили только 700 человек³⁰.

Волна расстрелов, причем публичных, на глазах у толпы, настолько быстро захлестнула регион Дэн Сяопина, что сам Председатель вынужден был вмешаться. «Нельзя казнить слишком много людей, — написал он Дэну 30 апреля 1951 года, — если казнить слишком много, потеряешь расположение общества, да к тому же возникнет недостаток в рабочей силе». Он дал новое указание: в деревнях казнить не более одной тысячной населения, а в городах — даже менее³¹.

Как дисциплинированный член партии, Дэн стал немедленно сокращать количество расстрелов в соответствии со спущенной разверсткой. В том же районе западной Сычуани, например, в мае и в первой декаде июня 1951 года казнили всего 403 человека³². То есть «дневную норму» снизили до девяти-десяти человек.

Вместе с тем в стране в целом в ходе массового движения по подавлению контрреволюции, только по официальным (явно незавышенным) данным, к концу 1951 года было уничтожено свыше двух миллионов человек. Еще два миллиона — брошены за решетку и отправлены в трудовые лагеря³³. Не все жертвы режима являлись противниками компартии, многих казнили по ложным обвинениям³⁴.

Многочисленными перегибами были отмечены и аграрные преобразования в Юго-Западном регионе, как, впрочем, и во всей стране, начатые по решению ЦК вскоре после опубликования нового «Закона о земельной реформе» (принят 28 июня 1950 года). В течение двух с половиной лет Юго-Западное бюро целенаправленно проводило эти преобразования, которые должны были, по словам Мао, «свергнуть помещичий класс в целом»³⁵. Саму реформу можно назвать и аграрной революцией «сверху», так как крестьянство в целом оставалось пассивным. Его равнодушие приходилось компенсировать посылкой в деревню специальных бригад из партийных активистов, которые организовывали «крестьянские союзы» (состоявшие в основном из пауперов, люмпенов и батраков) для расправы со всеми, кого относили к дичжу. Трогать фунун новый закон формально запрещал, поскольку Мао считал необходимым «отложить разрешение вопроса… о кулачестве на несколько лет»³⁶. Хотя, конечно, там, где земель одних дичжу на всех бедняков не хватало (а это было практически повсеместно, даже в Сычуани, где удельный вес «помещичьего» землевладения составлял целых 60 процентов³⁷), грабили всех мало-мальски имущих, объявляя их, правда, не «кулаками», а «контрреволюционерами» (землю «контры» закон брать дозволял). Так что, невзирая на провозглашенную политику сохранения «кулака», количество богатых крестьян сократилось. Конфисковывали также земли храмов, в том числе родовых, монастырей, церквей, школ и кланов, а также земли, принадлежавшие промышленникам и торговцам.

О завершении первого этапа реформы Дэн смог отрапортовать Мао уже в мае 1951 года. К тому времени коммунисты его региона наделили землей более тринадцати с половиной миллионов безземельных крестьян и пауперов, «наказав дичжу… подняв [на борьбу] бедняков и батраков и… подавив контрреволюционеров»³⁸. В «ожесточенной и невиданной в истории» борьбе (так Мао характеризовал передел земельной собственности в Китае³⁹) наступил перелом, и Мао был в восторге. Он испещрил доклад Дэна одобрительными пометками («Все это очень хорошо! Можно поздравить! В тех местах, где это не сделано, надо сделать именно так… Все это правильно, так надо поступать везде») и объявил своим соратникам: «Доклад товарища Сяопина очень хорош!»⁴⁰ Не все руководители регионов получили такую оценку. Главу Южного Китая Е Цзяньина, например, Мао критиковал за «слишком мягкое» отношение к местным дичжу⁴¹.

Понравился Мао Цзэдуну и подход Дэна к решению аграрного вопроса среди национальных меньшинств. Следуя указаниям вождя о том, что ни в одном вопросе о нацменьшинствах «мы ни в коем случае не должны спешить, ибо поспешность приводит к просчетам»⁴², Дэн еще в начале реформы разработал и начал осуществлять план постепенных преобразований в соответствующих районах, несмотря на недовольство ряда партийных кадров. В Тибете же вообще аграрную реформу не проводил. «Какова правильная классовая позиция? — говорил он в этой связи. — В настоящий момент она заключается в том, чтобы не вести классовую борьбу, а вместо этого добиваться единства национальностей»⁴³. Дэн и его бюро открыли широкий прием неханьцев в различные учебные заведения Юго-Запада, в том числе во вновь организованный Институт национальностей, где к октябрю 1952 года подготовили 25 тысяч большевистски образованных национальных кадров.

Вслед за первым этапом аграрной реформы Дэн в июне 1951 года приступил ко второму, наделив землей еще 25 миллионов бедняков. К лету же 1952 года он завершил и третий этап, когда еще 45 миллионов безземельных крестьян получили участки. «Можно сказать, — доложил он Пекину, — что аграрная реформа на Юго-Западе в основном завершена»⁴⁴.

Не «реформированными» оставались только 16 миллионов крестьян, из которых 10 миллионов стали «середняками» к весне 1953 года, когда завершился четвертый этап аграрных преобразований⁴⁵. Оставшиеся же шесть миллионов (все они — представители нацменьшинств) испытали на себе реформу только в середине 1950-х годов.

Вслед за деревенскими богачами к 1953 году расправились и с городскими собственниками, которые в первый год Китайской Народной Республики благодаря разумной политике «новой демократии» в полтора раза увеличили объем своей валовой продукции, получив рекордную за всю историю предпринимательства в Китае прибыль⁴⁶. Активность буржуазии встревожила Мао, и он решил, что настало время нанести удар и по ней. «После свержения класса помещиков и бюрократической буржуазии, — заявил он, — главным противоречием в Китае стало противоречие между рабочим классом и национальной буржуазией»⁴⁷.

Дэн, как всегда, сверял свою работу с мудрыми указаниями вождя. В конце 1951-го — начале 1952 года, следуя приказу Мао, он развернул на Юго-Западе репрессивную кампанию против «буржуазных элементов» в рамках борьбы с так называемыми «тремя и пятью злоупотреблениями» (коррупцией, уклонением от уплаты налогов, хищением государственного имущества и т. п.)⁴⁸. С буржуа стали взимать внушительную контрибуцию, коренным образом подорвавшую их экономические позиции. А кроме того, выносили их «дела» на суд общественности, и публичные судилища нередко заканчивались расстрелами обвиняемых на глазах толпы.