Так что всплеск недовольства диктатурой компартии был закономерен. Тем более что за год до того стало заметно ухудшаться экономическое положение студенчества, да и вообще той части горожан, которая не сумела вписаться в новые хозяйственные условия. Связано это было прежде всего с ростом цен и инфляцией, неизбежными побочными явлениями рыночных реформ. Цены начали резко расти в первой половине 1985-го: за полгода поднялись на 14 процентов, тогда как инфляция составила 16 процентов¹⁶³. Во второй половине 1985-го и в 1986 году ситуация не улучшилась.

Многие простые люди были крайне недовольны и страшной коррупцией чиновничества. Мало того что бюрократы брали взятки самым беспардонным образом, как будто считали, что призыв Дэна, чтобы часть населения стала зажиточной, в первую очередь относился к ним, но еще и через родственников, а то и напрямую занимались хозяйственной деятельностью. Соответственно и обогащались в основном они и их близкие.

Последнее было закономерно, поскольку в китайском клановом обществе главную роль по-прежнему играли гуаньси (связи). Только те, кто имел родню и друзей в высших сферах, могли выбиться в люди. Не случайно ведь младший сын Дэна, Фэйфэй, да и не один, а с женой поехал на учебу в США одним из первых. Вернувшись в середине 1980-х, он начал успешно заниматься бизнесом на рынке Гонконга. Старший же сын, Пуфан, в 1985-м возглавил Всекитайскую ассоциацию инвалидов, а дочь, Дэн Нань, в 1979-м неожиданно пошла в гору на политическом поприще: в Госкомитете по науке. В то же время муж Дэн Нань стал генеральным менеджером одной из крупнейших военных компаний. Еще одна дочь Дэна, Маомао, сначала помогала отцу на правах доверенного секретаря, а потом вместе с мужем тоже успешно занялась бизнесом. (Обо всех детях Дэна, за исключением старшей дочери Дэн Линь, в Китае к тому же ходили упорные слухи, что они нечисты на руку; правда, были ли эти обвинения справедливы, неизвестно¹⁶⁴.)

«Делали деньги» дети и внуки и других руководителей КНР. Причем кое-кто действительно оказался втянут в криминальный бизнес. В сентябре 1983-го Китай да и весь мир потрясла весть о казни внука самого маршала Чжу Дэ — за бандитизм и другие преступления! Но расстрел члена семьи покойного маршала вряд ли можно было считать типичным. Люди говорили, что органы правопорядка «ловят мух, а не тигров»¹⁶⁵. И, соответственно, были недовольны, несмотря на то что сам Дэн то и дело призывал положить конец росту преступности среди родственников крупных чиновников¹⁶⁶. Но кто мог ему поверить, если и его дети превращались в богатых и влиятельных людей самым волшебным образом?

В общем, китайские студенты в конце 1986-го имели немало причин выражать недовольство. Их трибун, Фан Личжи, внушал: «Нам нужна… „полная вестернизация“… Ортодоксальный социализм [повсеместно] провалился — от Маркса, Ленина и Сталина до Мао Цзэдуна»¹⁶⁷. В самом конце ноября бывший руководитель Аньхоя Вань Ли прибыл в Научно-технический университет, чтобы сбить накал только еще разворачивавшегося движения, но у него ничего не вышло. Он попытался шутить с администрацией, намекая, что в свое время был неплохим первым секретарем, который давал им достаточно свободы и демократии, но «китайский Сахаров» (так студенты звали Фан Личжи) резко возразил: «Один человек не может решать, давать демократию или нет». Через несколько дней на митинге студентов Фан объяснил, что имел в виду: «Демократия не дается сверху, а добывается в свободной борьбе»¹⁶⁸.

Студенческие волнения продолжались весь декабрь. В середине декабря в Шанхае к студентам присоединились некоторые рабочие. 17–22 декабря центр города был буквально запружен демонстрантами. По некоторым данным, на улицы вышло до шестидесяти тысяч человек. Массовый митинг прошел на набережной Банд. Там с яркой речью выступил Фан Личжи, заклеймивший антидемократическое руководство компартии позором.

Мэр города, Цзян Цзэминь, просил студентов вернуться в кампусы, но его никто не слушал. У этого немолодого уже человека (в августе 1986-го Цзян отметил шестидесятилетие) могли возникнуть серьезные проблемы, если бы он не справился с беспорядками. Он советовался с Ху Яобаном, и тот рекомендовал ему воздействовать на студентов только убеждениями. Хороши рекомендации, если их нельзя выполнить! В конце концов Цзян применил силу, предварительно выпустив строгое распоряжение о незаконности демонстраций¹⁶⁹. Однако тут в знак солидарности с шанхайцами выступили студенты Пекина. 24 декабря они попытались пройти колоннами на площадь Тяньаньмэнь, но их остановила полиция. После этого и пекинская мэрия запретила демонстрации. К началу 1987-го волнения постепенно прекратились во всех городах. Демократия вновь потерпела поражение.

Дэн был вне себя от этих событий. Вот до чего довела «мягкотелость» Ху Яобана, не желавшего бороться с либерализацией и даже не исключившего Фан Личжи, Ван Жована и Лю Биньяня из партии! Компартия потеряла молодежь! 30 декабря он пригласил к себе домой Ху Яобана, Чжао Цзыяна, Вань Ли, Ху Цили, Ли Пэна, а также заместителя председателя Государственного комитета по образованию Хэ Дунчана и заявил: «Требуются решительные меры… Волнения — результат того, что в последние годы… не было твердой позиции и не велась решительная борьба против идейного течения буржуазной либерализации». Он потребовал немедленно исключить всех троих диссидентов (Фана, Вана и Лю) из партии[103], однако главный удар направил против Ху Яобана. Нет, он не требовал отобрать у него партбилет, но по существу обвинил в «попустительстве» «буржуазной либерализации»¹⁷⁰. Очевидец вспоминает: «Дэн фактически взвалил всю ответственность за студенческие демонстрации на [Ху] Яобана. Его эмоциональный взрыв обнажил глубочайший раскол между ним и Ху по вопросу о либерализации»¹⁷¹. Текст речи Дэна разослали всем членам партии¹⁷².

Стоит ли говорить, что Ху Яобан был глубоко подавлен? На второй день после Нового года он послал Дэну письмо с просьбой об отставке, в котором признал, что допустил много «ошибок». Ху сожалел, что не проявил достаточно твердости в отстаивании четырех кардинальных принципов и в борьбе с «буржуазной либерализацией», став невольным «покровителем» плохих людей. Получив письмо, Дэн решил больше не ждать XIII съезда компартии, а заменить генсека немедленно. Это, конечно, нарушало нормы партийной жизни (нужен был по крайней мере пленум ЦК), а потому Дэн позвонил Ли Сяньняню, находившемуся в Шанхае, — посоветоваться[104]. Ли, ненавидевший Ху Яобана, не раздумывал: «Вы там в Пекине сами решайте, [но] я всегда знал, что этот парень нехорош!»¹⁷³

Четвертого января Дэн собрал у себя «старую гвардию» — Бо Ибо, Ван Чжэня (своих заместителей по Центральной комиссии советников), Ян Шанкуня, Чэнь Юня и Пэн Чжэня, а также пригласил «молодых» — Чжао Цзыяна и Вань Ли. Все, кроме Бо Ибо и Ван Чжэня, входили в состав Политбюро. Ни слова не говоря, он вручил им письмо Ху Яобана. После того как все с ним ознакомились, Дэн ледяным тоном сказал: «Отставку надо принять». Никто не возражал. Во главе Постоянного комитета Дэн поставил Чжао Цзыяна. Помогать ему должны были Бо Ибо с Ян Шанкунем, Вань Ли и Ху Цили. Дэн еще добавил, что с Ху Яобаном надо поступить мягко: вызвать на так называемое «внутрипартийное живое собрание», организуемое Центральной комиссией советников (своего рода партийный суд), но, покритиковав, оставить членом Постоянного комитета. Он просил также не придавать ошибкам Ху характер антипартийной линии, не обвинять беднягу во фракционности и не обсуждать его личные качества¹⁷⁴.

«Внутрипартийное живое собрание» проходило с 10 по 15 января. Дэн, Чэнь Юнь и Ли Сяньнянь на него не пришли. А зачем? За них всё должны были сделать другие. Присутствовало более двадцати человек, в том числе члены Политбюро, Секретариата ЦК и Постоянного комитета Центральной комиссии советников. Председательствовал Бо Ибо. Ху Яобан сделал два самокритичных доклада — в первый и последний день заседаний. А в остальные дни кто только его не поносил! Бывшему генсеку компартии вменили в вину нарушение принципов коллективного руководства, несоблюдение дисциплины, непонимание экономики, зазнайство, либерализм и даже попытки свержения Дэн Сяопина. А кое-кто, увлекшись и забыв об указаниях Дэна, попытался приписать ему и фракционность, обвинив в создании некоей «молодежной фракции» внутри компартии из бывших работников ЦК комсомола[105]. Ху не выдержал и разрыдался.