Дэн внимательно следил за всем этим. И, как и Ху Яобан, поддерживал такие настроения. Ведь в отличие от Вэй Цзиншэна и его друзей сотрудники Академии общественных наук и Бюро переводов не покушались на четыре кардинальных принципа. Книги, которые они писали и переводили, выходили к тому же ограниченным тиражом с грифом «Для служебного пользования», так что большого влияния на массы оказать не могли. А вот для самого Дэна были полезны. Ведь, как мы помним, он сам всерьез изучал марксизм именно по работам большевистских вождей, пропагандировавших нэп. И, как нетрудно заметить, именно от нэповских идей он и отталкивался, когда разрабатывал свои реформы. В 1985 году Дэн откровенно признает, что наиболее правильной моделью социализма была новая экономическая политика в СССР⁵⁶.

Так что воскрешение главного теоретика нэпа Дэн Сяопин не мог не поддерживать, а возможно, и стимулировал. Тем более что и его собственные идеи, и мысли Чэнь Юня гносеологически, если выражаться философским языком, восходили именно к Бухарину — даже в большей степени, чем к Ленину. Ведь последний, переходя к нэпу, ассоциировал рынок с капитализмом и, признавая необходимость рыночного регулирования, говорил о наличии в экономике Советской России госкапитализма, то есть капитализма под государственным контролем⁵⁷. Бухарин же, напротив, считал, что «сущностью капитализма является „капиталистическая собственность“, а не рыночные отношения», открыто заявляя Ленину: «По-моему, вы злоупотребляете словом „капитализм“»⁵⁸. Такой подход, как видно, полностью соответствовал тому, о чем говорили Чэнь Юнь и Дэн, а именно, что «рыночная экономика не является синонимом капитализма»[99]. Не случайно Дэн, обсуждая проект «Решения по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР» в июне 1981 года, специально обратил внимание товарищей по партии на то, что надо подвергнуть критике «превратное или догматическое понимание слов Ленина о том, что мелкое производство рождает капитализм и буржуазию ежедневно, ежечастно и в массовом масштабе»⁵⁹.

Единственным различием, хотя и существенным, было то, что Бухарин, точно так же, как Ленин и все другие большевики, определял нэп как переходный период к социализму, а Дэн и Чэнь вели разговор о сочетании плана и рынка в условиях самого социализма, настаивая при этом на том, что, несмотря на полный подряд, в деревне сохраняется коллективная собственность. А как же иначе? Ведь в противном случае им пришлось бы дезавуировать всю собственную политическую деятельность начиная с 1955 года, то есть с коллективизации.

Между тем в сентябре 1980 года под натиском Дэн Сяопина Хуа Гофэн ушел с поста премьера. Как и следовало ожидать, Чжао заменил его, а Дэн обставил это как обновление руководящегося состава. Одновременно с Хуа он сам снял с себя обязанности заместителя премьера. То же сделали и еще несколько «стариков»: Ли Сяньнянь, Чэнь Юнь, Ван Чжэнь и др. «Дорогу молодым!» — так обставлялась эта метаморфоза. (Разумеется, отставка Дэна, Чэнь Юня, Ли Сяньняня и Ван Чжэня ничего не значила: они по-прежнему занимали ключевые посты в партийной иерархии.)

После этого, в ноябре — начале декабря, Политбюро приняло решение передать на рассмотрение 6-го пленума вопрос об отставке Хуа с остальных постов, Председателя ЦК и Военного совета ЦК. Е Цзяньин и некоторые другие члены высшего руководства пытались защитить Хуа, но у них ничего не получилось. Под давлением Дэна Политбюро постановило не только снять Хуа Гофэна, но и подвергнуть его критике в «Решении по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР»: как за «два абсолюта», так и за планы «нового большого скачка»⁶⁰.

Осознавший поражение маршал, следуя традициям китайской компартии, вынужден был выступить с самокритикой⁶¹. После чего отошел от дел и уехал из Пекина на юг, в Кантон, где его сын исполнял обязанности мэра. В столицу он теперь стал наведываться только изредка. Так, в июне 1981 года присутствовал на открытии 6-го пленума, но затем уехал, не желая, по-видимому, участвовать в снятии Хуа⁶². Но того отстранили и без него, после чего Председателем ЦК компартии единогласно избрали Ху Яобана (должность генсека временно ликвидировали), а Председателем Военного совета — Дэна⁶³. Последний пост был, по существу, ключевым, так как политическая власть в Китае по-прежнему рождалась из дула винтовки.

Также 6-й пленум принял «Решение по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР», составление которого заняло полтора года. Дэн лично курировал рабочую группу, встречался с ней 16 раз, внимательно знакомился со всеми проектами, неоднократно их правил и консультировался с другими ветеранами. Он хотел составить сбалансированный документ, который, с одной стороны, дезавуировал бы левацкие ошибки, а с другой — не разъединял, а объединял общество, в котором оставались сильны маоистские настроения. Ключевой проблемой, конечно, была оценка Мао Цзэдуна⁶⁴. И тут призрак Хрущева не давал Дэну покоя. В августе 1980 года Дэн специально, чтобы ни у кого не возникало сомнений, разъяснил в интервью знаменитой итальянской журналистке Орианне Фаласи, что не допустит полного развенчания Председателя Мао. Тотальная демаоизация, с его точки зрения, могла подорвать основы социалистического строя в КНР, бросив тень на всех революционеров старшего поколения, в том числе и на него (Дэна), поскольку не только Мао, но и они все совершали ошибки⁶⁵.

В октябре 1980 года Дэн решил передать проект «Решения» на обсуждение широкого круга кадровых работников высшего звена. Всего в обсуждении приняли участие 5600 человек, включая полторы тысячи слушателей Высшей партийной школы. Мнения, как и следовало ожидать, разделились. Кое-кто считал Мао тираном, кто-то полностью защищал. Но в итоге Дэн смог достичь консенсуса: было решено, что Мао Цзэдун — все же «великий марксист, великий пролетарский революционер, стратег и теоретик», а его идеи — «богатейшая духовная сокровищница» партии. Вместе с тем было признано, что Мао допускал ошибки с конца 1950-х годов, особенно серьезные — в период «культурной революции», но все они занимают в его жизни и деятельности «второстепенное место»⁶⁶. Заслуги и ошибки Мао Цзэдуна соотнесли как 70 к 30.

В процессе подготовки «Решения», в ноябре 1980-го — январе 1981 года, в Пекине был проведен показательный процесс над теми, кого Дэн и другие вожди считали главными заправилами «культурной революции»: вдовой Мао Цзэдуна Цзян Цин, а также Чжан Чуньцяо, Ван Хунвэнем, Яо Вэньюанем, Чэнь Бода и пятью бывшими генералами, ближайшими соратниками Линь Бяо. На скамье подсудимых оказались десять человек, восемь из которых при Мао были членами Политбюро. Их обвинили во множестве преступлений контрреволюционного характера, в том числе в преследовании партийных и государственных руководителей с целью свержения диктатуры пролетариата и в массовых репрессиях. Сторонникам Линь Бяо, кроме того, вменили в вину подготовку покушения на жизнь Председателя Мао, а членам «группы четырех» — планирование вооруженного восстания в Шанхае после смерти «великого кормчего». Всех признали виновными, несмотря на то что Цзян Цин кричала: «Мой арест и суд надо мной — поношение Председателя Мао Цзэдуна!» Полностью отверг обвинения и Чжан Чуньцяо, правда, без истерики. Не всё из предъявленного 'признали Яо Вэньюань и бывший начальник Генерального штаба Народно-освободительной армии Хуан Юншэн. А вот Ван Хунвэнь, Чэнь Бода и подавляющее большинство генералов «разоружились». 25 января восьмерым дали различные тюремные сроки: от пожизненного (Ван Хунвэню) до шестнадцатилетнего (бывшему заместителю начальника Генштаба Цюй Хуэйцзо). Цзян Цин же и Чжан Чуньцяо приговорили к смертной казни с отсрочкой приговора на два года⁶⁷. В 1983 году, однако, их смертные приговоры заменили пожизненным заключением.

Характерно, что Дэн публично выразил уверенность в виновности Цзян Цин еще до суда. Отвечая в августе 1980 года на вопрос Фаласи: «Как вы оцениваете Цзян Цин, сколько бы вы дали ей баллов?» — он тоном, не терпящим возражений, ответил: «Ниже нуля». «Цзян Цин совершала дурные дела… Цзян Цин злобна до мозга костей. Даже самые что ни на есть тяжкие наказания не будут чрезмерными для „четверки“. От их рук пострадали десятки миллионов людей», — объяснил он⁶⁸. В его мире понятие презумпции невиновности отсутствовало, и он не делал из этого секрета.