Михаль с Чэсем удивленно на него посмотрели.
- Философ, - зевнув, сказал Михаль. - Все, ребята, не знаю, как вы, а мне картофеля расхотелось... - Он перевернулся на спину, раскинул руки. - Так и лежал бы, кажется, до самого вечера!
- А я пойду купаться, - заявил Чэсь, также улегшись на спину, - а потом обследую остров. Грех пропускать такую погодку: раз уже вырвались сюда, то стоит пожить всласть...
- Я тоже с тобой, - сказал Дмитрок.
И никто из трех не двинулся с места. Так, в полудреме, раздевшись, пролежали часа два, быть может. Потом внезапно, словно по команде, все вместе вскочили и бросились к теплой речной воде. Купались, плавали наперегонки, играли в «щуку»; Михаль, который нырял лучше всех, поднял с самого дна какую-то корчажину, подтянул в воде к берегу, начал ощупывать ее, шастать пальцами в коричневом скользком мху... Потом выпрямился и торжественно показал ребятам заржавелую блесну с оборванным куском лески.
- Выкинь ты ее, - равнодушно сказал Чэсь, выбираясь на берег.
Но Михаль молча начал тереть блесну о песок, пытаясь очистить ее, пока не обломал большой, изъеденный ржавчиной крючок. Парень размахнулся и со злости швырнул блесну далеко в реку.
Этот звук-шпоканне словно отрезвил друзей, сразу напомнил им, что самое интересное - рыбалка - еще впереди. Солнце уже спустилась почти до самого леса. Наступал вечер, поэтому сильнее стали запахи. В общем, река, особенно теплыми летними вечерами, имеет тот своеобразный свежий, радостно-неповторимый аромат, с которым не сравнится ни лесной воздух, ни горный, ни морской...
Чэсь с Михалем обулись и пошли снова вглубь полуострова, отыскали несколько ровных, длинных ветвей на удилища. Дмитрок тем временем вспорол с треском дерн, выбирая червей. Наконец заправили удочки, собрались, причем каждый захотел рыбачить сам по себе. Дмитрок выбрал место тут же, недалеко от шалаша, на высоком берегу староречья, присел, сразу же забросил удочку в недвижимуе, заросшую кувшинками и трилистником, воду. Михалю выпало самое неинтересное, но и необходимо, - поймать хоть сколько-нибудь живцов. Поэтому он тоже далеко не отходил. Один Чэсь все не мог нигде пристроиться. Сначала постоял возле Михаля, потом посидел рядом с Дмитроком. Наконец направился по песчаному берегу косы куда-то далеко, вниз по течению. Там были перекаты и водовороты, Березина там становилась шире и немного замедляла течение.
У Дмитрока зеленый, будто желудевая шапка, поплавок как стоял среди трилистника, так без всякой поклевки и утонул.
- Есть! - Тихо воскликнул Дмитрок и, держа за леску, показал Михалю небольшого, с ладонь окунька
Михаль однако не почувствовал к другу «белой» зависти. Он знал, как обычно клюет рыба в старицах, где стоячие воды: только вот такие глупые плотвы, что сразу заглатывают наживку, и будут браться, да и то не часто.
Михалю не везло. Клевали одни уклейки - рыба, которая совершенно не подходит для живцов: и великовата, и, главное, вытянутая из воды, не живет долго, превращается в кисель...
Михаль смотал удочку и пошел к Чэсю, надеясь там, на перекатах, где чистое песчаное дно, натаскать хоть пескарей.
Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вышел из-за поворота, было согнутое в дугу Чэсево удилище... Миг - и удилище со свистом выпрямилась, выбросив на берег широкую толстую плотву. Рыба забилась на песке. Она хавкала и шевелила красивыми золотисто-красными плавниками.
- Ух ты, - присвистнул Михаль, подбегая к другу. - Какие здесь ловятся!
- Тише, - Чэсь приложил к губам палец, - плотвы пугливые... Уже три такие, - похвастался он.
Сняв с крючка рыбу, Чэсь пустил ее в небольшую ямку, вырытую щепкой. Нацепил свежего червя, закинул удочку и застыл в ожидании.
Михаль нагнулся над ямкой. Действительно, в неглубокой мутной воде стояли одна возле одной и лениво шевелились три длинные черные спины.
- Как ты их ловишь? - Шепотом спросил Михаль, сразу забыв про пескарей. - Какое дно?
- Да никакое... В провес...
«В провес» - то есть, поплавок подтягивается до самого кончика удилища., А грузик, наоборот, опускается до крючка. Хорошо ловить так, когда на реке сильное течение, которое намывает отмели, а потом сразу - яма или водоворот. Тогда вода опускает леску на дно, а поплавок на кончике удилища под небольшим углом прогиба эту леску - как бы «провисает» ее. Натянулась леска, «выпрямился угол» - все, подсекай и вынимай, рыба на крючке...
Тем временем у Дмитрока, что сидел на берегу староречья, вдруг начало так клевать, что он едва успевал менять наживку. Только коснувшись воды, поплавок начинал колыхаться, выплясывать и нырял. Все было бы замечательно... если бы хоть раз ловилось что-то человечное! А то - плотвичка с палец. Снимая с крючка очередную «кильку», Дмитрок украдкой оглядывался и в душе был рад, что друзья ушли далеко и ничего не видят. Самых резвых плотвичек пускал в консервную банку с водой - «скажу, нарочно хотел живцов наловить».
Наконец надоело, плюнул на все, смотал удочку, отнес к шалашу банку с наживкой, прикрыл травой. Вечерело, больше появилось комаров. Солнце опустилось до самых вершин деревьев за рекой леса. «Пойти поискать разве парней?» - Забеспокоился Дмитрок.
Но тут послышались голоса, шаги, и показались Чэсь с Михалем. Чэсь обеими руками, прижимая к животу, нес какой-то мешок. Это была его майка со связанными рукавами. Подошел к шалашу и молча высыпал на траву с хорошее ведро рыбы, одних плоток, толстых, широких, чуть не в локоть.
- Эх, вы, - Дмитрок отступил, стараясь незаметно отодвинуть ногой на траву банку со своим «уловом», - не могли позвать!
Но Михаль увидел, нагнулся, схватил банку:
- Что здесь, живец? Вот молодец!
Так Дмитрока и не пришлось оправдываться. Все были довольны.
- Ребята, вечереет, - взглянув на лес, в котором до половины скрылось солнце, сказал Михаль, - а работы еще непочатый край. Давайте в лодку, пераправляйтесь на другую сторону и собирайте дрова. А я поставлю шнуры.
- А давай наоборот? – заспорил Чэсь.
- Пожалуйста. Только не забывай, что когда поставишь шнуры, а их всего четыре, то будешь чистить рыбу.
- Ну и что? Я люблю.
Однако и вечером отведать ухи им не пришлось.
Пока ребята съездили и вернулись из-за реки, пока Чэсь таскался по берегу, выбирая лучшее место для шнуров, пока, уже все втроем, перенесли дрова из лодки до костра - совсем стемнело. Успели еще почистить по одной рыбе, тогда Чэсь, вытирая о траву слизь и чешую с пальцев, сказал:
- Ай, надоело... Плотва еще живая, давайте сложим ее в сеть и пустим в воду у берега, пусть плавает до завтра, - и он широко, во весь рот зевнул.
"А как же «я люблю чистить?»"- Хотел напомнить Михаль, но поленился, потому что и сам уже хорошо утомился. Словом, никто не возразил Чэсю. Живых плоток в сети опустили в реку, привязав концы сети к ивовой ветке, почищенных - уложили в ведро крапивой, которая росла здесь везде и ее легко было нарвать даже в темноте. Ужинали молча, быстро, одной печеной картошкой с солью. Потом, зевая, один за другим забрались в шалаш. Последний, Михаль, не забыл даже окружить жилье веревкой - от гадюк.
Глава 46
Н очь
Ночью Чэсю захотелось во двор. Он отдернул ветки, служившие вместо дверей, и вылез из шалаша.
Зябко, темно... Только высоко в небе слабо светятся редкие июньские звезды. Костер давно погас. Совсем близко река, переливается, звенит, плюхает в берег...
Чэсь подбросил в костер сушняка, прилег и понемножку стал раздувать седой легкий пепел - пока не заблестели искорки, а потом и заплясали языки веселых огоньков. Сразу выступили из темноты и приблизились ближе к теплу и свету вычурные очертания кустов, словно им тоже было холодно и одиноко этой ночью.
Обняв руками колени, Чэсь смотрел на огонь. Вспомнилось Оксана... Где она, что с ней? Почему не приезжает? А могли бы теперь сидеть вместе около ночного костра... Как здорово было бы!